— Хельга! — он повысил голос, желая продемонстрировать свое нетерпение. — Я жду.
Она совершила над собой усилие и, набравшись смелости, сказала:
— Я поднялась в комнату, и там на кровати… Там был жемчуг… Это были жемчужины от бус, которые порвались… — Она приложила руку к губам и, на мгновение замолчав, продолжила, — Я сразу представила себе, как это произошло, и этот звонок среди ночи… И я… — Хельга закрыла лицо руками и замолчала.
«Ночь, полная такой страсти, от которой даже жемчуг порвался», — подумал Клаус и, вспомнив о Магде, мысленно рассмеялся.
— Значит, ты считаешь, что имеешь право меня ревновать? — подытожил он, стараясь выглядеть слегка недовольным.
— Нет… — Хельга в изнеможении осела на пол и, обхватив голову руками, сквозь слезы стала говорить: — Я ни на что не имею права, никогда не начинаю первой разговор, спрашиваю у вас разрешения на каждый свой шаг… Я знаю свое место в вашей жизни и всеми силами стараюсь не выходить за границы дозволенного… Но… но если я вас больше не интересую… То все это бессмысленно… Зачем мне все это, если вас больше нет в моей жизни? Лучше мне умереть…
— Хельга, — сказал Хайдель, подходя к ней и заставляя ее встать, — Хельга, это просто абсурд.
Он обнял ее и, утонув во взгляде ее золотых глаз, продолжил:
— Ты знаешь, что у меня несносный характер. Ты понимаешь, что между нами происходит. Ты чувствуешь, как я к тебе отношусь. Но, Хельга… Эта ревность… Неужели ты совсем не узнала меня за эти месяцы, которые мы общалась? — он рассмеялся. — Это просто невероятно… Ну подумай, в самом деле, после всего того, что происходит между нами… Неужели ты думаешь, что меня может заинтересовать другая женщина? Я понимаю, конечно, что этими словами сейчас распишусь под многими своими недостатками, но они и так для тебя не секрет. Другая женщина… Что она сможет мне предложить? Твое поведение? Твою чуткость? Твою любовь? Твою боязнь потерять меня?.. Это я довел тебя до такого безумия?
Он помолчал немного, дожидаясь, когда она перестанет дрожать, и, снова прижав ее к себе, сказал:
— Хельга, забудь об этих бусах, об этом вечере, о том, что звонил звонок… Забудь обо всем…
И, впервые в жизни ощутив, что чувство любви в нем преобладает над разумом, Клаус взял Хельгу на руки и отнес на второй этаж.
Шли дни. Как-то раз ночью, когда они лежали обнявшись при тусклом свете ночника, Клаус спросил:
— Хельга, я уже очень давно хочу задать тебе один вопрос.
— Какой?
— Как ты ко мне относишься? — Хайдель повернулся и посмотрел на нее. — Нет, я не сомневаюсь в том, что ты меня любишь, но все же… Есть что-то, чего я не знаю…
Хельга закрыла глаза и, помолчав некоторое время, ответила:
— Я… Я знаю, о чем вы меня спрашиваете, но я не знаю, как это объяснить…
— И все же? — Клаус закурил сигарету.
Хельга встала и, накинув халат, подошла к окну.
— Это началось давно… Кажется, в тот день, когда мы второй раз ужинали вместе, — сказала она, задумчиво глядя на мерцающие огни лагеря. — Я помню, очень боялась тогда, что вы прикажете мне остаться… Странно… Я боялась того, чего впоследствии захотела сама…
— И что было дальше?
— Я сидела и проговаривала про себя, что я хочу, чтобы этот вечер так же не имел продолжения, как предыдущий. Да, я говорила это про себя, но так… — Хельга задумалась, подбирая слова, — как говорят слова молитвы.
— В каком смысле? — удивился Клаус.
— Я помню, что думала тогда: «Пожалуйста, пусть сегодня все закончится так же, как в прошлый раз, пожалуйста… Тогда я смогу поверить в вас, пойму, что в вас нет жестокости, злобы… Отпустите меня, и я всегда буду выполнять все ваши желания…» Я… я как будто молилась в тот день, и потом… когда вы отпустили меня к себе…
— Что было тогда?
— Тогда мне показалось, что это удалось…
— Что удалось? — не понял Клаус.
Хельга неожиданно рассмеялась.
— Моя молитва. Она подействовала. И позже, когда вы сказали мне, что отправите меня в лагерь… Вы помните? После этого мы снова ужинали, и я думала, что все кончено… В тот вечер я снова молилась, но уже совсем не так… А как положено…
— То есть как?
Хельга снова рассмеялась и, присев на подоконник, продолжила:
— Вы читали в детстве греческие мифы?
— Конечно, — Хайдель почувствовал, как с каждым ее словом на него все больше накатывает какая-то странная ледяная волна.
— Я тоже их читала. И знаете… Еще тогда, в детстве, я обращала внимание на то, что у обычных земных женщин могли быть в мужьях олимпийские боги. Я… — Хельга на секунду приложила руку к губам, — я завидовала им… Правда, это было просто как игра, но все же… Вы, наверное, не поймете меня до конца, но я постараюсь объяснить… Так вот, в тот вечер я думала: «Пожалуйста, будь сегодня таким же, как и раньше. Пусть все, что произошло вчера, окажется всего лишь недоразумением, которое ты мне давно простил. Пожалуйста, не будь жестоким». Вы поняли, в чем разница?
— Нет, — ответил Клаус, нервно закуривая вторую сигарету.
— Это же так просто! Я стала обращаться к вам на «ты», потому что к богам иначе не обращаются… И помните? В тот вечер все снова получилось так, как я хотела.
Клаус пораженно смотрел на нее и не мог ничего сказать. «Это безумие, до которого ее довел постоянный страх? Или это любовь, граничащая с помешательством? — думал он, глядя на Хельгу, рассматривающую ночные огни. — Где проходит эта грань, и как мне относиться к услышанному?»
— Знаете, — прервала Хельга его размышления, — потом я стала делать это постоянно… Когда вы были добры ко мне, я мысленно благодарила вас, а когда было что-то не так, то я просила у вас прощения и уговаривала остаться ко мне добрым… Понимаете, ведь богов любят, боятся, но на них не обижаются, как не обижаются на дождь, который пошел в тот день, когда хотелось солнца… Теперь вы поняли? Я боготворю вас. Вот и все. А остальное вы знаете.
Хайдель посмотрел на ее профиль, освещенный светом лагерных огней. «Так вот оказывается, что меня так в ней поражало… — он мысленно прокручивал в памяти все образы женщин, с которыми в разное время сводила его судьба. — Не только любовь, страх, покорность… При таких обстоятельствах, возможно, эти чувства смогла бы испытать любая. Но это… Это поклонение, трепет, обожествление… Именно это заставило меня так сильно полюбить ее. И никто никогда не сможет мне дать того, чем обладает она… Эту противоестественную веру в меня, как в бога, сошедшего к ней с сотворенного ее любовью Олимпа». Ему стало страшно от предчувствия какой-то беды, но голос Хельги вывел его из оцепенения:
— Господин Хайдель… — она умоляюще посмотрела на него, — Пожалуйста, позвольте мне задать вам вопрос. И… Как мне просить прощения за то, что я осмелилась заговорить об этом?
— Я разрешаю. Не бойся, — он все еще не мог прийти в себя от ее исповеди.
— Мне… Я… Понимаю, что это против правил, но все же… Только один раз…
— Что именно, о чем ты? — спросил Хайдель, недоумевая, о чем она говорит.
— Только один раз, пожалуйста, скажите мне правду… Вы меня любите?
Хельга внимательно посмотрела на него. «Пожалуйста, скажи «да», — подумала она и затаилась, — скажи «да», и тогда я пойму, что действительно права».
— Хельга, сядь, — сказал Клаус и, дождавшись, когда она окажется рядом, обнял ее и, крепко прижав к себе, сказал, — Да! Я люблю тебя, и это не вымысел, не обман. Это по-настоящему. Хотя, возможно, ты и не можешь понять, как можно любить и так вести себя, но… Знаешь…Так получилось, что… Понимаешь, иногда у людей в душе есть что-то скрытое, нечто такое, о чем, возможно, они и сами не догадываются. Они могут этого не знать, и это остается внутри них всю жизнь, однако… Хельга… Когда мы встретились, то пробудили друг в друге эти чувства и, сами того не зная, каждым своим шагом, жестом, поступком не только усиливали их, но и одновременно давали друг другу то, чего мы жаждали на самом деле.
— Странно, — продолжил он после минутного молчания, — познакомься мы с тобой в мирное время, при других обстоятельствах, возможно, мы и не стали бы друг для друга тем, чем стали теперь… Нет… Я не прав… Это все равно проявилось бы, потому что иначе просто не может быть… И все же… Хельга, я люблю тебя, люблю, как не любил никого прежде… И среди этого мрака, жестокой реальности, наполненной страстями, эта любовь стала для меня смыслом, ради которого, как оказалось, я и жил все это время…
Прошли недели. Однажды Клаус приехал домой раньше обычного.
— Хельга! — крикнул он. — Пойдем, мне надо с тобой поговорить.
Они сели в кресла, и спустя некоторое время Хайдель сказал:
— Ты должна знать, что происходит вокруг.
