Из страха перед слабостью я стараюсь обрести контроль над ситуацией; из страха перед близостью держусь отстраненно; из страха перед подчинением пытаюсь доминировать; из страха перед заурядностью ищу оригинальности.
Причины для страха неисчерпаемы, ибо, преодолев один страх, я заменяю его другим.
В присутствии осознания страх отчетливо воспринимается как абстракция: тревога о будущем, порожденная тем или иным отпечатком в памяти. Если отбросить ту историю, которая стала источником страха, остается только сырое и живое физическое ощущение. Теперь оно перестает руководить мной и занимает в мире подобающее место. То же самое касается физической и душевной боли. Стоит перестать присваивать это переживание себе, и я освобождаюсь от его бремени, воспринимая его просто, как оно есть.
Если не обозначать страдание как нечто «плохое» и «мое», можно воспринимать его просто как определенную форму энергии, и тогда оно обретает свой собственный вкус, который может глубоко погрузить меня в присутствие.
Природа страдания состоит в том, что оно призвано служить ярким напоминанием о существовании другой возможности. Однако стремясь к наслаждению и избегая страдания, я раскалываю надвое самый фундамент этой возможности.
Чувство вины можно испытывать только тогда, когда судишь о себе исходя из системы верований, привитой в процессе обучения или созданной самостоятельно. Любые самостоятельно выстроенные верования точно так же могут быть порождены лишь прошлым опытом жизни в мире времени. И все эти концепции так или иначе связаны с представлением о движении к какой-то цели, о некоем пути к очищению.
Присутствие чуждо становления или привязанности к цели. Нет необходимости соответствовать каким-то стандартам или вести себя определенным образом, чтобы стать достойным.
Пока человек тратит энергию на поддержание иллюзорного чувства вины и на попытки утолить его, он отвергает возможность освобождения. Драма греха или кармы несет в себе определенную притягательность и большие возможности потакать себе, ибо маскирует человеческое стремление избежать открытия, кто я есть на самом деле. Мы с упоением занимаемся построением иллюзорных представлений о том, что такое хорошо и что такое плохо, чтобы уклониться от чего-то, лежащего за пределами обеих этих категорий.
Присутствие не знает долга, поскольку оно не знает истории, не знает «я». В любой ситуации человек либо чувствует себя отделенным от того, что есть, либо ощущает присутствие. В состоянии отделенности он будет оставаться отделенным, что бы ни произошло. В состоянии присутствия «я» исчезает и остается только то, что просто есть.
В любой ситуации есть завершенность. Каждый миг содержит награду в самом себе. Вот он есть, а вот он уже прошел. И не остается долга, взывающего к расплате.
Пока мы прибегаем к услугам безжалостного судьи, который измеряет и оценивает все дела, нам не выбраться из темницы борьбы, вины и страданий: нам не позволит выйти оттуда грозный бог, являющийся всего лишь нашей собственной проекцией.
Существует только знание или незнание. Если я чего-то не понимаю, значит, я этого просто не вижу, а тьма — это всего лишь тьма. Она не хороша и не плоха.
Все представления о добре и зле, первородном грехе, карме или каком бы то ни было долге суть продукты непробужденного ума, запертого во времени и в стремлении поддерживать и питать собственные представления о маме, папе и «я».
Мое мышление создает время, а время творит мое мышление. В рамках такого временного мышления я сохраняю иллюзорное чувство самоотождествления и отдаленности от мира. Я мыслю, следовательно, я продолжаюсь.
Мышление в мире времени воспринимает информацию и делит ее на части, создает мысли о приближении радостей или бедствий. Оно создает смятение и говорит о порядке, обнадеживает и предвещает крушение.
Временное мышление все время мечется вперед-назад над океаном воспоминаний и предчувствий, то и дело возвращаясь к призрачному острову, который мы называем «я».
Ум поддерживает безупречное равновесие между ограничением и свободой, но при этом тщетно пытается отыскать во всех уголках мироздания, зримого и незримого мира то одно, чего ему так недостает, — того, кто смотрит на весь этот мир.
Сколько ни думай, мышление не поможет узнать, кто ты есть, лишь понимание способно приблизить нас к этому.
Безмолвие достигается не отсутствием мыслей: оно существует за пределами их наличия или отсутствия. Я не могу создать в себе тишину, но если то, что я вижу, кажется тихим, то этот мой взгляд порожден тишиной.
Творческое мышление происходит от тишины.
Где я окажусь и кем стану, если выйду за пределы мышления?
Мои представления о взаимоотношениях сформировались на основе раннего опыта общения с родителями и другими людьми. Постепенно выработался некий шаблон, оказывавший влияние на все мои дальнейшие отношения с людьми. До тех пор, пока я не открыл заново, кем являюсь на самом деле.
В какую бы игру я ни играл, люди, с которыми я общаюсь, становятся моими помощниками и партнерами. Если я хочу, чтобы во мне нуждались, появляются нуждающиеся. Если нужно, чтобы меня отвергли, я привлекаю тех, кто отвергнет. Сколько людей, столько и вариаций. Эти шаблоны служат лишь подтверждением моих потребностей и верований, отражая лишь то, что я еще не открыл заново. Они точно соответствуют моим задачам и служат все тому же скрытому принципу ничем не обусловленной любви, приглашая меня увидеть иную возможность.
То, что я воспринимаю как взаимоотношения, в моем мире времени и разобщенности выглядит как связь между мной и другим человеком. Это может быть обмен чувствами, интересами и желаниями, радостями и печалями, мыслями и рассуждениями. Одна сторона общается с другой. Но на самом деле я обращаюсь к тому, что сам же спроецировал во внешний мир, и в этом очень мало подлинного слияния. Это похоже на общение двух проекций, двух программ, двух шаблонов. Это соглашение тешить эго друг друга.
Когда я знакомлюсь с кем-нибудь, мой компьютер нередко сразу же помещает человека в коробочку, где он и остается навсегда. Иногда я немного расширяю коробочку или, наоборот, делаю ее меньше. Но, так или иначе, эта система помогает мне оставаться в безопасности и общаться с собственными представлениями о людях, а не с теми, кем они на самом деле являются.
Люди служат удовлетворению потребностей друг друга. Так, когда человек пытается стать тем, кем по собственному мнению он должен быть, то нередко начинает сравнивать себя с другими и видеть в них судей. Возникает нечто сродни скрытой конкуренции.
Или, например, можно видеть в другом человеке возможность преодолеть собственное чувство неадекватности. Для этого ему достаточно подтвердить тот образ, который я пытаюсь проецировать, или усилить мое чувство собственной важности. Такое общество будет радовать, и успокаивать меня.
Мои взаимоотношения с окружающими являются отражением самого главного из всех отношений, — отношения к себе.
Однако после того, как человек заново откроет, кто он есть на самом деле, любые проблемы во взаимоотношениях отпадают. В этом открытом и радушном присутствии нет потребности что-то запоминать и повторять, сравнивать и ждать. Здесь уже нет противопоставления двух сторон. Между общающимися нет дистанции, и поэтому ничего не нужно сообщать.
Вся наша энергия сливается в единый свежий поток, и мы просто наслаждаемся тем, что есть. Это единство непринужденного дарения и получения даров в те моменты, когда мы обмениваемся информацией. Но часто между нами царит тишина, ибо нет потребности заполнять пустоту, которая некогда казалась угрожающей. Эта тишина полна непринужденным совместным пребыванием в непрерывно танцующем мироздании.
Я — не история моей жизни, не ум, не тело, не чувства, не переживание боли и удовольствия, не борьба, не успех или неудача. Я — не одиночество, не тишина, не разочарование и не сострадание. Я — не то, что сам считаю собственной целью, не поиск, не находки и не то, что называют духовным опытом.
Не зная, кто я есть, я склонен освящать духовный опыт, присваивать его себе и придавать ему особый смысл. Я верю, что он что-то значит, и когда я пойму, что именно, мне откроются важные формулы и ответы на все вопросы. Но этот опыт — всего лишь сознание, которое то скрывается, то открывается, чтобы быть узнанным. Узнав, кто я есть, я понимаю, что являюсь отнюдь не существованием, но присутствием, которое делает возможным существование. В этом присутствии существование либо расцветает, либо отражает мое чувство отдаленности.
