Учитель Дэ-шань был уроженцем города Цзянчжоу в Сычуини. В миру его звали Чжоу. Он покинул дом в возрасте 20 лет. После полного посвящения в духовный сан, он изучал Винайя-питаку{35} которую он освоил. Он был очень хорошо начитан в вопросе ноуменального и феноменального, излагаемого в сутрах. Он читал лекции об Алмазной Праджне и получил прозвище "Алмазный Чжоу".
Своим школьным товарищам он однажды сказал:
Когда волосок океан{36} поглощает,
Утрата есть ноль в океане, что в нас{37}.
И если горчицы зерно вам метнули,
Иглы острие{38} не трясется тогда.
Я знаю все о сайкше и асайкше{39},
Лишь я один, который одинок.
Когда он услышал, что на Юге процветает чаньская школа, он не мог сдержаться и сказал: "Всем, кто покидает дом, необходимы тысячи эпох, чтобы узнать внушающие уважение манеры{40} Будды и десять тысяч эпох, чтобы изучить добродетельные поступки Будды. Несмотря на это, они все еще не в состоянии достичь совершенства Будды. Как эти демоны с Юга смеют говорить, что прямое указание на ум ведет к постижению внутренней природы и достижению совершенства Будды? Я должен поехать на Юг, стереть с лица земли их логово и уничтожить это отродье, чтобы отплатить долг благодарности Будде".
Он покинул провинцию Сычуань, взяв с собой Комментарий Цин-луна{41}. Когда он добрался до Ли-яна, он встретил старуху, продававшую дянь-синь{42} (дословно освежитель ума) у дороги. Он задержался, снял ношу и намерился купить несколько пирожных, чтобы освежить свой ум. Старуха указала на его ношу и спросила: "Что это за литература? " Дэ-шань ответил: "Комментарий Цин-луна". Старуха спросила "Комментарий, к какой сутре?". Дэ-шань ответил: "К Алмазной Сутре". Старуха сказала: "Я хочу задать тебе один вопрос. Если ты сможешь на него ответить, я предложу тебе освежитель ума. Если не сможешь, тогда, пожалуйста, уходи. В Алмазной Сутре сказано: "Прошлый, настоящий и будущий ум не могут быть найдены". Что ты хочешь освежить?
Дэ-шань лишился дара речи. Он покинул это место и направился в монастырь Пруда Дракона (Лун Тань). Он вошел в зал дхармы и сказал: "Я давно хотел увидеть Пруд Дракона, но прибыв сюда, не обнаружил ни пруда, ни появления дракона". Услышав это. Учитель Лун-тань подошел к нему и сказал: "Ты на самом деле прибыл в Пруд Дракона{43}. Дэ-шань ничего на это не сказал. После этого он решил остаться в этом монастыре.
Однажды поздним вечером, когда он стоял в качестве помощника около Лун-таня, последний сказал ему: "Уже поздно. Почему ты не идешь к себе?" Пожелав Учителю спокойной ночи, он ушел, но вскоре вернулся и спросил: "На дворе очень темно". Лун-тань зажег бумажный факел и передал его ему. Дэ-шань уже было собирался взять факел. но Лун-тань задул пламя.{44}
Это привело Дэ-шаня к полному просветлению. Он низко поклонился Учителю в знак благодарности. Учитель спросил: "Что ты видел?" Дэ-шань ответил: "В следующий раз я не буду питать никаких сомнений относительно кончиков языков старых монахов со всей страны".{45}
На следующий день Лун-тань поднялся на свое место и сказал собравшимся: "Есть тут один парень, чьи зубы как листья тех деревьев, что мечами поросли, а рот походит на кровавую баню{46}. Его бьют тростью, а он и головы не поворачивает{47}. Потом он поднимет мою доктрину на уединенную горную вершину"{48}.
Дэ-шань сложил в кучу на земле у зала дхармы все свои листы с Комментарием Цин-луна, и подняв факел, сказал:
"Утомительная дискуссия о непонятном походит на волос, помещенный в великую пустоту, а напряжение всех сил человека подобно капле воды, выплеснутой в большой океан". После этого он сжег рукопись, простился с Учителем и покинул монастырь.
Он отправился прямо в монастырь Гуй-шань. С багажом под мышкой, он вошел в зал дхармы и пересек его с западной стороны на восточную, а затем, наоборот – с западной стороны на восточную. Он посмотрел на настоятеля (Учителя Гуй-шаня) и сказал: "Все, что угодно? Все, что угодно?" Гуй-шань сидел в зале, но не обратил никакого внимания на посетителя. Дэ-шань сказал: "Ничего, ничего", и вышел из зала{49}.
Когда он дошел до главной двери монастыря, он сказал сам себе: "Пусть будет так, как должно быть, мне не следует быть таким беззаботным". Затем он вернулся назад и снова вошел в зал в разгар церемонии. Когда он вступил на порог, он вытащил свой тряпочный коврик (ниси-дану){50}, и, подняв его вверх, призвал: "Почтенный Упадхьяйя!"{51} Когда Гуй-шань наклонился, чтобы поднять веник{52}, Дэ-шань издал крик{53}, и покинул зал. В тот же вечер, Гуй-шань спросил руководителя собрания: "Новый пришелец еще здесь?" Руководитель ответил: "Когда он покидал зал, он повернулся спиной к нему, надел свои соломенные сандалии и вышел". Гуй-шань сказал: "Этот человек потом отправится на какую-нибудь уединенную горную вершину, где соорудит соломенную хижину. Он будет ругать Будд и проклинать патриархов".{54}
Дэ-шань пробыл тридцать лет в Ли-яне. Во время гонений на буддистов при императоре Ву-цзуне (841-848) во времена династии Тан, Учитель жил отшельником в каменной хижине на горе Ду-фоу (в 847 г.). В первые годы правления Да-чжуна, префект Се-тин Ван из By Лина восстановил былую славу и почет монастырю Дэ-шаня и назвал его Залом Гэ-дэ. Он подыскивал человека выдающихся способностей, который мог бы возглавить монастырь и услышал о репутации Учителя. Несмотря на несколько предложений Дэ-шань отказался спуститься горы (Ду-фоу). В конце концов, перфект придумал способ и послал своих людей, которые выдвинули против Учителя ложные обвинения в контрабанде чая и соли в нарушение закона. Когда Учителя доставили в префектуру, префект низко ему поклонился и настоятельно попросил возглавить чаньский зал, где Дэ-шань потом начал широко распространять учение этой школы.
Потом, люди говорили о том, что Дэ-шань позволял себе кричать на монахов, а Линь-цзи{55} бить их тростью. Если мы можем дисциплинировать себя так, как эти двое Учителей, то почему мы не в состоянии положить конец рождению и смерти? После Дэ-шаня пришли Янь-тоу и Сюэ-фэн. После Сюэ-фэна пришли Юнь-мэнь и Фа-янь{56}, а также Имперский Учитель Дэ-шао и праотец Янь-шоу из (монастыря) Юн-мин. Все они постигли истину благодаря трости (Дэ-шаня).
В течение прошлых пяти династий школой управляли великие праотцы и Учителя. Вы здесь собрались на чаньскую неделю и вы хорошо понимаете эту непревзойденную доктрину, которая позволит нам беспрепятственно достичь прямого проникновения во внутреннюю природу и освобождения от рождения и смерти. Однако если вы не отнесетесь к ней с полной серьезностью и не будете работать усердно, и если вам с утра до вечера хочется взирать на "демона в яркой тени", или строить свои планы внутри "логова слов и выражений", вы никогда не избежите рождения и смерти{57}. Ну а теперь все вы, пожалуйста, прилежно займитесь практикой.
Четвертый ДеньЭто четвертый день чаньской недели. Вы упорно упражнялись. Некоторые из вас сочинили стихи и гатхии представили их мне на апробацию. Это не так уж просто, но те из вас, кто работал в этом направлении, вероятно, забыли мои две предыдущие лекции. Вчера вечером я сказал:
В самопознанье есть один лишь метод.
Одно лишь нужно – знание пути.
Мы здесь для того, чтобы углубиться в хуа-тоу, являющимся путем, которым мы должны следовать. Наша цель разделаться с рождением и смертью и достичь совершенства Будды. Чтобы разделаться с рождением и смертью, мы должны прибегнуть к этому хуа-тоу. Его следует использовать в качестве драгоценного меча царя Ваджры{58}, защищающего от демонов, когда приходят демоны, и защищающего от Будд, когда приходят Будды{59}, чтобы не осталось ни одного чувства и чтобы не создавалась ни одна вещь (дхарма). Таким образом, откуда тогда взяться ложным мыслям о написании стихов и гатх и о видении таких состояний, как пустота и лучезарнорсть?{60} Если вы так неправильно направляли свои усилия, я действительно не знаю, куда ушло ваше хуа-тоу. Опытные чаньские монахи не нуждаются в дальнейших разговорах на эту тему, но новичкам следует быть очень осторожными.
Поскольку я опасался того, что вы можете не знать, как проводить тренировку, я говорил в течение последних двух дней о цели медитации во время чаньской недели, а также о ценности этого метода, изобретенного нашей школой и о том, как нужно прилагать усилия.
Наш метод состоит в углубленной концентрации исключительно на хуа-тоу, которую не следует прерывать ни днем, ни ночью, так же, например, как следует останавливать бегущий поток – концентрация должна быть одухотворенной и ясной, и никогда не должна расплываться. Она должна быть четкой и постоянно осознанной. Все мирские чувства и высокие интерпретации должны быть отсечены ею. Один древний Учитель сказал:
