— Это любительский текст. Графоманский. Такие не проходят в высшие библиотеки.
— Значит, как-нибудь обнаружите друг друга по сходству аур.
— А насчет половинок и родственных душ я не был бы столь категоричен.
Юдит фыркнула.
— Тогда объясни, будь добр, отчего я не встретила ни одной, ни единой-единственной такой души за всю свою долгую долбанную жизнь?!
Беседа грозила выйти за рамки договоренной благости и сладости, и я отчаянно прикидывал, как не допустить этого.
— Помнишь, Роу спросил тебя после реинкарнационного трипа, не встречала ли ты в этой жизни спасенного тобой в прошлом паренька? Это должна быть очень близкая душа, любящая и благодарная.
Юдит придвинулась вплотную и принялась внимательно изучать мое лицо. Потом резко откинулась назад и расхохоталась.
— Что с тобой? — Я не на шутку встревожился.
Она хохотала, запрокинувшись, заливисто, стуча кулаками по траве, задыхаясь.
— Норди… ха-ха-ха-ха!.. Норди тот самый благодарный паренек… Ха-ха-ха!.. Приползший выразить свою благодарность перед самым занавесом…
Обидевшись, я отполз к кастрюле и наполнил свою чашку. Только свою.
— И мне! — прозвучал капризный голос.
— А можно я задам тебе один вопрос? Очень личный. Скорее всего, неприятный.
Она неуверенно кивнула.
— Валяй.
— Мне очень странно, что у тебя есть маленький сын, но ты никогда о нем не говоришь. Лишь мельком упомянула в эссе. Почему?
Юдит нахмурилась и отвела глаза в сторону.
— Можешь не отвечать! — спохватился я.
— Почему же, отвечу. Только коротко. Своего сына я отдала в бездетную семью дальних родственников. Через месяц после рождения. И с тех пор — а прошло два года — ни разу не видела и не наводила о нем справок. По двум причинам. Первое: чтобы его не полюбить. Все, кого я любила, видишь ли, от меня уходили — на тот свет, или ближе, но все. Без исключения. И второе: чтобы моя зловещая карма не коснулась его, даже самым краешком. Если ему суждены несчастья, то не оттого, что он мой сын, моя кровинка, мое продолжение. Я отрезала его от себя — как ножницами пуповину. Щелк! Навечно. Без комментариев, хорошо?
Я кивнул. Но без комментариев не получилось.
— Когда она только родилась, я подолгу ее рассматривал, и мне пришло в голову, что те, кто отрицают реинкарнацию, верно, никогда не всматривались в своих новорожденных детей. Их взгляд серьезный и взрослый, а порой и старческий. И еще они напоминают инопланетян: прибыли издалека, где всё не так, как здесь, и грустят, и недоумевают…
Юдит отвернулась. Но какой-то бес гнал меня дальше.
— И еще поневоле приходило в голову, что есть некое издевательство, усмешка Творца — в том, что зрелая душа, прожившая множество жизней, у которой в прошлом, возможно, научные открытия, хорошие книги, добрые поступки, светлые прозрения, долгие искания, сильные чувства… приходит в крошечном беспомощном тельце. Которое даже не может внятно дать понять, что ему нужно в данный момент: еда, мамино тепло, смена подгузников. Смешная крохотная личинка, в которой вынужденно томится безбрежный океан духа. Если душа младенческая, только недавно перешедшая из мира животных в мир людей, тогда это было бы понятно и справедливо. Но вот так…
Она не ответила. И опять мы надолго замолчали. Не знаю, как у Юдит, но мое молчание потеряло благостность. Но я справился с этой проблемой, благодаря наличию коктейля. Хорошо, что мы намешали его в изобилии, не поленились и не поскупились.
— Знаешь, какой был мой первый пункт?
— Поговорить с испанцем.
— Нет, до того. Испанец пришел в голову позже.
— Какой?
— Убить Мару. Вдвоем с тобой. Это было бы такое замечательное, грандиозное, благородное деяние, такой подарок человечеству…
— …Что мы очистились бы от всех грехов и прямиком влетели в нирвану. Нет, это, пожалуйста, без меня, Норди. Найди себе другого напарника.
— Почему? — огорчился я.
— По кочану, — ответила она по-детски. — И по кочерыжке. Стоило выворачиваться наизнанку, расковыривать душевные раны, чтобы ты ничего, ну просто ни-че-го-шень-ки про меня не понял.
— Я понял, прости. Как-то вылетело из головы. Я прекрасно помню, что ты о себе говорила. И про твою прошлую жизнь.
— Ну, так и не говори глупостей.
Юдит наполнила свою чашку.
— Поделись по-братски, — я протянул ей свою, пустую.
— Обойдешься, — она в два булька заглотила налитое и отбросила чашку. — Там еще осталось чуть-чуть. Самая гуща. Но это тоже мне: тебе уже хорошо.
Над верхней губой у нее блестели смешные малиновые «усы».
— Хорошо, — согласился я. — Врать не буду.
Девушка раскинулась навзничь, уставившись в небо, по которому пробегали легкие, похожие на дым, облака.
— Было бы здорово прямо сейчас, верно?
Я кивнул, поняв, что она имела в виду.
— Эй, Майер, где ты? — Я покрутил головой, словно высматривая профессора в ближайших кустах. — Пора выполнять договор!
— Пока он не пришел, давай простим друг друга за всё и поцелуемся, — она перевернулась на живот и потянулась ко мне мокрыми от коктейля губами.
— Это банально, — я помотал головой. — Лучше, глядя друг другу в зрачки, торжественно пообещаем не встречаться в будущей жизни. Ни в каких отношениях.
— Почему? — Она надула губы. — Я настолько тебе опротивела в этой?
Я кивнул.
— Осточертела. — Сообразив, что в очередной раз сбиваю блаженный настрой, поправился: — Я пошутил. Пора бы и привыкнуть к моему дурацкому юмору.
— Да, юмор никак не английский, — усмехнулась она.
— Конечно, я буду страшно рад снова с тобой встретиться. И, кстати, вероятность этого велика: если мы уйдем вместе, в одно время и в одном состоянии, да еще болтая друг с другом. Не сомневаюсь, что тут же узнаю тебя при встрече, а ты меня: ведь наши физиономии — последнее, что мы увидим перед концом, и они накрепко впечатаются в подземную память. Давай загадаем, в каких мы окажемся отношениях. Только не в кровно-родственных, ладно?
— Уговорил, — Юдит важно кивнула, словно снисходя к горячей мольбе. — Я буду твоим учителем.
— В школе? По географии или математике?
— Вот еще! — она фыркнула. — Учителем жизни, строгим и мудрым наставником. Гуру.
И тут я расхохотался. Алкоголь сделал свое дело. Не мог успокоиться минуты три, грохотал до колик, захлебываясь, хлопая себя по ляжкам, перекатываясь по траве. Юдит сперва сдерживалась, пофыркивая, как рассерженный ежик. Затем зазвенела мне в унисон.
От моих телодвижений кастрюля перевернулась, и остатки коктейля впитались мхом. Это нас несколько отрезвило.
— Ну вот, — пробурчала она. — Последние драгоценные капли…
— Придумал, Юди. Будем в следующей жизни лебедями-неразлучниками.
— Это как? Вообще-то, я рассчитываю на человеческое воплощение.
— Что я слышу? А как же нисхождение по ступенькам до медузы, до бесчувственного камня?
Она не нашлась с ответом. Видно, хмель мешал соображать и выстраивать ловкие острые реплики.
— Итак, двумя лебедями. Что жили долго и умерли в один день. Для этого нам надо встретить конец, слившись в поцелуе. Повернись-ка ко мне… ближе… Уверен, он появится в нужный момент, наш гуманист-профессор. Думаю, он, или славный старина Роу, или оба вместе высматривают нас с какого-нибудь холма в прицел оптической винтовки…
Юдит потянулась было ко мне, но, передумав, отстранилась.
— Ну, что еще?
— Чтобы стать лебедями, надо в последний свой миг смотреть на лебедя, испытывая восхищение и притяжение к его красоте. На острове есть лебеди?
— Нет. Только бакланы и чайки.
— Чайкой я не хочу! Прожорливой, крикливой, злобной…
— К тому же, чайки не умирают в один день. Что будем делать?
— А вот что, — она растянулась ничком и всмотрелась в траву. — Будем следить за букашками — муравьями, жучками, козявочками.
— С какой стати? Чтобы родиться в следующий раз муравьем?
— Нет. Какой ты непонятливый! Просто смотри, как они копошатся, тащат пищу или соломинки, враждуют, соперничают, помогают друг другу. Интересно, у них есть душа?
— Ну, если она есть даже у стихотворений…
— Не факт. Разве можно сравнить козявочку с прекрасным стихом? Но ты смотри, смотри внимательней. Вот кто-то подрался… кто-то решил спариться… кого-то медленно ломают на части… Но ты смотри!
— И?
— И ты ощутишь себя вечным Брахманом, Творцом, что наблюдает с высоты на суету своих мелких творений — жалких муравьишек, бабочек-поденок, обжор-гусениц. Ты можешь уничтожить их одним движением пальца или подошвы. А можешь помиловать, подарить им жизнь, долгую-долгую жизнь длиной в целое лето…
Я послушно уставился на маленького жучка, что полз по травинке прямо у моего лица. Ушел в созерцание по самую маковку. И был выкинут из него весьма грубым (как мне показалось) толчком в плечо. Я дернулся, задел травинку, и зеленый жучок полетел вверх тормашками.
