Дети были чисто одеты и причесаны. Они играли с игрушками, которые им выдавали по особому случаю, а в остальное время хранили под замком в шкафу. Каменнолицые и широкоглазые шведы сидели на стульях у стенки и наблюдали за детьми. Подле них стоял переводчик из шведского посольства, переминаясь всем своим весом с ноги на ногу. Одна из сестер одернула платьице у трехлетней девочки и украдкой посмотрела на шведов. Опанчина встал посередине между потенциальными родителями и детьми и командным взмахом короткой толстой руки подал мне сигнал, чтобы я подошел к нему.
— Скажи им, чтобы они хорошо заботились о наших детях, когда возьмут их с собой в Швецию... В последний раз я дал четко понять людям, что наши дети здесь не для того, чтобы их таскали по зарубежным странам.
Всем детям было примерно по два, три года, за исключением одного мальчишки, которому уже было, по крайней мере, лет пять. Природа не наградила его красотой — выпирающий лоб и слезящиеся голубые глаза. В придачу желтые сопли из носа скользили вниз по верхней губе. Он не мог дышать носом из-за простуды, так что его рот все время находился в полуоткрытом состоянии. На нем были короткие выцветшие джинсы, из которых выступали белые трусики. Он очень увлекся игрой с маленькой машинкой, сирена которой издавала пронзительный звук, когда он катал ее по полу. Мальчонка снова и снова однообразно катал машинку по полу. Глядя на этого ребенка, у меня было предчувствие, что никто не захочет взять его себе. Взглянув на шведов, мне показалось, что худощавая женщина с подстриженными седыми волосами, высокими скулами и раскосыми глазами наблюдала за тем мальчиком.
Секретарь центра, мужчина с заплывшими глазами алкоголика, наклонился ко мне и сказал по секрету:
— Пары предоставили все необходимые документы, подтверждающие их пригодность в качестве родителей: все они состоят в гармоничном браке, финансовое положение каждой пары стабильно. Вся документация была передана в посольство.
Запах бренди и маслянистого сыра из его рта ударил мне в голову. «С утречка — и уже принял», — подумал я. Он хотел рассказать что-то еще, но я отмахнулся. Я проверил все документы, никто не пьет. Вчера я скрупулезно все проверил. Помимо желания выполнять свою работу на «отлично», меня охватило еще и нездоровое любопытство. Насколько изменится судьба у усыновленных детей по отношению к теми, кто остался в сиротском приюте?
Седая шведка искала глазами мальчика с сопельками, который так сильно погрузился в игру с машинкой... Я подошел к нему, достал платок из кармана и утер ему сопли. Несколько засохших соплей все еще оставалось в носу, они выглядели точно так же, как нос и щеки, — красные и опухшие от холода. Он вертел головой, пока я вытирал его. «Сегодня твои мама и папа придут за тобой и отведут тебя домой...» Это было жестоким обманом для детей, которых не забирали. Повезет ли этому мальчику? Взгляд женщины был прикован к нему, хотя ее лицо больше выражало сожаление, нежели подлинный интерес.
— Богдан, переведи, — директор подозвал меня жестом руки. — Скажи им, что ребенок не страдает эпилепсией или какой другой генетической болезнью.
Это была двухлетняя девочка с сияющими карими глазами. Она сидела на коленках у будущей мамы, сжимая игрушку, которая была немногим меньше, чем она сама.
— Как мы можем узнать, есть ли у нее какие-либо генетические заболевания в таком возрасте? — спросил я. — Они могут только отметить, что ребенок активен, проявляет интерес к окружению и не имеет физических отклонений.
— Я знаю, знаю, скажи им, что, мол, девочка не страдает аутизмом, что с психикой все нормально, ну, ты знаешь...
— Девочка здорова, с ней все нормально, — сказал я на английском, переместив взгляд с женщины на мужа, — согласно нашим анализам, у нее нет следов какого-либо заболевания.
— Мы бы ее удочерили, даже если бы она была нездорова, — сказала женщина, — мы дожидались этого счастливого момента десять лет.
У нее были теплые сияющие глаза, казалось, что вот-вот — и она заплачет...
Я произнес те же самые слова о здоровье девочки еще три раза. В это же время я украдкой поглядывал на женщину, которая решала для себя, брать ли того мальчика с сопельками или нет. Она уставилась в пол, на ее лбу появились морщинки. Рядом с ней неподвижно сидел ее муж.
К ней подошла одна из сестер и с улыбкой на лице обратилась ко мне, повернувшись:
— Коллега, не могли бы перевести?
— Я понимаю... немного, — сказала шведка по-сербски. И тут я вспомнил, что когда я читал документы, приложенные к их файлу, то обнаружил, что эта пара посещала курсы сербского языка при Стокгольмском университете, так что они могли лучше понимать детей, которые уже могли говорить. Они все обдумали.
— Правда? — спросила сестра, широко распахнув глаза, и покачала головой. — Это же замечательно, просто прекрасно. Вы знаете, встретить такую пару — довольно большая редкость. Я хотела сказать вам, но, наверное, вы уже знаете об этом, что детишки помладше быстрее привязываются к новым родителям.
— Да, конечно... — ответила шведка, приподняв брови и явно ожидая, что ей прояснят это внезапное утверждение.
— Если хотите, можем на моей машине съездить в Суботику. Там находится еще один центр, «Наш ребенок», там много маленьких детишек, от года до полутора... и даже младше. Девочки и мальчики... вы можете выбрать сами.
— Да, — сказала шведка и, повернувшись ко мне, добавила на английском: — Наверное, это будет самым лучшим вариантом.
— Что она сказала? — спросила меня сестра. У нее были осветленные белокурые курчавые волосы, на внешней стороне зубов виднелись золотые коронки. Она полностью настроилась на то, чтобы отправиться в Суботику с этой парой и оставить сопливого малыша. Было слишком поздно, чтобы остановить эту инициативу. Шведка приняла решение. Она сказала что-то мужу, и тот покорно встал.
— Мы покроем все расходы на дорогу, — сказала она мне.
Я помахал рукой. На этом все и закончилось для сопливого мальчиша, какой-то момент шанс на лучшую жизнь покружил вокруг него, а затем исчез, так и не попрощавшись. Сестра со шведской парой направились к выходу. Шведка шла медленно. Она остановилась у двери, обернулась назад и, держась за ручку двери, о чем-то призадумалась. В центре комнаты мальчик катал машинку взад и вперед, имитируя звук сирены. Склонив голову, она понаблюдала за ним еще мгновение. Сестра с нетерпением ожидала ее уже снаружи. Женщина в последний раз взглянула на мальчика и, покачав головой в знак осознания своего предназначения, закрыла за собой дверь.
— Пройдемте в мой кабинет, родители теперь могут подписать контракт по усыновлению. Скажи это им, — обратился ко мне Опанчина.
Еще одна сестра собирала игрушки с пола и складывала их в картонную коробку. Она взяла у сопливого мальчика игрушечную машинку. Он не возражал, он всего лишь на какой-то момент открыл пошире свой рот. Шепот и хихиканье доносились из коридора. Это были социальные работники. «Большие надежды на обед, да и только», — подумал я.
— А, тебе, Богдан, с нами идти нельзя. Ты должен присутствовать на совещании с председателем, — сказал Опанчина, стоя в дверях. — Не заставляй его ждать.
Он быстро посмотрел на свои часы, а затем на меня, как на приговоренного к смертной казни, которому осталось жить каких-то тридцать минут. Я ничего не сказал в ответ, развернулся, подошел к окну и выглянул наружу — теплый ветерок играл на пыльной главной улице. Мое горло было напряжено, так что я едва мог проглотить слюну. «Я не создан ни для этой работы, ни для жизни с этими людьми», — подумал я. Это было далеко не то, чего я хотел. Психология, психотерапия, отдавать детей на усыновление... обеды на охотничьей ферме. Покрасневшие лица от вина, жареного мяса и тостов за счастье усыновленных детей. Я решил задержаться в комнате, пока все не уйдут, а затем упаковать вещи и ехать на автобусе до Белграда. Внезапно перед глазами возник образа моего отца. Я расскажу ему, что представляет собой это гнилое местечко с его не менее разложившимися морально обитателями, и мне будет все равно, что он на это скажет. Я много раз выслушивал его мнение. А самому председателю муниципалитета все-таки придется подождать меня какое-то время.
В этот же самый момент кто-то дернул меня за футболку, мне показалось, что это была Боранка. Обычно этот человек начинал закатывать проповеди по поводу того, что мне нужно стать зрелым, принять реальность и контролировать себя в те моменты, когда Старик унижал меня. Я не хотел поворачиваться, но вновь почувствовал, как меня нетерпеливо, но уже решительно потянули за футболку. Я обернулся и уже вот-вот хотел сказать сквозь сжатые зубы, чтобы меня оставили в покое, как тут же увидел, что это была не Боранка, а тот самый сопливый мальчик. Он тянул за футболку обеими руками. Он стоял прямо передо мной и, отклонив голову назад, мог меня хорошо разглядеть.
