У человека целая уйма времени уходит на то, чтобы хоть как-то прореагировать на ярлыки — как на свои, так и на те, что навесил кто-то другой. Эти ярлыки мы полностью соотносим с «я». Примерами часто встречающихся ярлыков могут быть слова «католик», «протестант». Когда-то к некоему священнику обратились с просьбой отслужить обедню по собаке. «Как это — обедню по собаке?» — возмутился служитель церкви. «По моей милой собачке, — ответил прихожанин. — Я очень ее любил и хотел бы заказать мессу за упокой ее души». «Мы не служим обедни по собакам. Пойдите к протестантам — это вниз по улице. Может, они смогут вам чем-то помочь». Поворачиваясь к выходу, прихожанин как бы невзначай проронил: «Очень жаль. Я так любил эту собаку; я даже хотел заплатить миллион долларов за мессу». На что священник отвечает: «Постойте! Так вы говорите, ваша собака была католичкой?»
Обладают ли какой-то ценностью для «я» окружающие нас со всех сторон ярлыки? Можно ли утверждать, что «я» не является ни одним из них? Ярлыки принадлежат «мне» — а характеристики этой категории постоянно меняются. Но меняется ли «я»? Меняется ли наблюдатель? Все дело в том, что любые ярлыки (возможно, кроме ярлыка «человек») нужно соотносить с «собой». «Я» не имеет к ним никакого отношения. Заняв позицию в стороне от себя и наблюдая за «собой», вы перестаете быть тождественны самому «себе». Страдание существует в «вас»; вы страдаете, когда отождествляете свое «я» с «собой».
Представьте, что вы напуганы (взволнованы, недоумеваете). Если «я» — это не деньги, не имя, не гражданство, не друзья, не внешность и не какое-то внутреннее качество, то «я» попросту неуязвимо. Человеческое «я» может быть очень деятельным, но само оно неуязвимо. Подумайте о том, что причиняло или причиняет вам боль, что вас печалит или тревожит. И, во-первых, определите, что стоит за вашим страданием: очевидно, вы сильно жаждете чего-то и не можете это получить. Чего вы жаждете? Во-вторых, осознайте, что эта жажда — не просто сильное желание чего-то; вы имеете дело с отождествлением. Когда-то вы внушили себе: «Благополучие моего „я“, само существование моего „я“ неразрывно связано с этим моим желанием». Причина всех наших горестей и страданий — в отождествлении себя с чем-то, находящимся внутри или снаружи нас.
Участник одного из моих семинаров поделился своим опытом: «Со мной приключилось нечто удивительное. Однажды — надо сказать, что в тот момент я находился в довольно натянутых отношениях с тремя коллегами по работе, — я пошел в кино. После сеанса я решил, что обязательно должен посмотреть на себя со стороны — словно я в зале и одновременно на экране. Часа два я вслушивался в свои ощущения, думал о том, как я не люблю тех троих. „Я ненавижу их, — говорил я себе. — Господи Иисусе, что же делать?“ Прошло еще немного времени, и я заплакал. Я понял, что Иисус умер именно за таких людей и они ничего не могли с собой поделать. В тот же день, переговорив с ними, я объяснил, что меня мучило, — они меня поняли. Я перестал сердиться, перестал их ненавидеть».
Если кто-то вам неприятен, значит, вы живете в иллюзорном мире и в чем-то очень глубоко заблуждаетесь. Вы не видите мир таким, каким он есть. Что-то внутри вас должно измениться. Но что мы в большинстве случаев делаем, когда кто-то нам не нравится? «Он сам виноват. Она сама напросилась. Ей следует изменить свое поведение». Да нет же! С миром как раз все в порядке. Если кому-то и следует измениться, то только вам.
Возьмем другой пример. Когда собирается персонал какого-либо учреждения, кто-то обязательно бросит реплику: «У кого это испортились продукты?» И тут раздается ее голос — голос прирожденного диетврача… Она отождествила себя с едой. Она словно бы говорит: «Кто критикует мою еду, критикует меня. Я уязвлена до глубины души». Однако «я» не может быть уязвлено; «задето» может быть лишь то, что мы называем «собой».
Но представьте, что вы оказались свидетелем вопиющей несправедливости, свидетелем чего-то ужасного и безобразного. Разве желание вмешаться в происходящее и исправить случившееся не будет в этой ситуации совершенно естественным? На ваших глазах избивают ребенка. Как быть? Надеюсь, вы не подумали, что я ратую за полное невмешательство. Я хочу сказать лишь то, что отсутствие негативных эмоций намного повысит эффективность ваших действий. Гнев же ослепит вас. «Я» будет заменено «собой», и это полностью обесценит ваш поступок. Вам придется решать не одну проблему, а две. Многие ошибочно полагают, что если человек не возмутится и не разозлится, он ничего не сможет сделать. Это заблуждение!
Оставаясь спокойным, вы можете действовать эффективно. И становитесь очень восприимчивым к окружающей вас действительности. В противном случае ваша чуткость не выдержит натиска того, что можно назвать вашей запрограммированной извне сущностью: вы настолько отождествите ваше «я» с «собой», что в нем станет слишком много «вашего», из-за чего вы потеряете способность к отстраненному и непредвзятому взгляду на мир. Бросаясь в самую гущу событий, очень важно сохранять беспристрастность. Негативные эмоции этому препятствуют.
Что же за страсть толкает нас к активному сопротивлению объективному злу? Чем бы она ни была, за ней стоит не противодействие, а действие.
Мы часто сомневаемся в том, что между теми или иными явлениями и нашим отождествлением себя с ними существует временной зазор. Представьте, что ваш друг при смерти. Вы ходите грустный, и ваше настроение представляется вам в данной ситуации вполне уместным и оправданным. Но что стоит за этой грустью — жалость к самому себе? Что вас печалит? Поразмыслите об этом. Возможно, мои слова покажутся кому-то ужасными, но, как уже было сказано, я пришел из иного мира. Ваша грусть объясняется личной утратой, верно? Вам просто жаль «себя» и тех, кому умирающий мог доставить радость. Последнее означает, что вам жаль людей, которые наслаждаются жалостью к себе. Ведь если не себя они жалеют, то кого же? Мы не испытываем никаких мук из-за того, чем никогда не пытались завладеть. Если я о чем-то сожалею, значит, мое счастье находится в прямой или косвенной зависимости от этого человека или предмета. Все мы настолько привыкли к противоположной точке зрения, что мои слова кажутся вам ересью. Я угадал?
Об этом говорили жившие ранее учителя-мистики. Что до меня, то я не отрицаю, что наша запрограммированная извне сущность — мы называем ее собой — иногда способна возвращаться в обычные рамки; этого требует от нее пройденный человеком курс воспитания. Но тут возникает вопрос; можно ли жить в полном одиночестве, когда ни от кого не зависишь?
Мы все зависим друг от друга, не так ли? Мы зависим от продавца мяса, от пекаря, от мастера, изготавливающего подсвечники. Взаимозависимость — это прекрасно! Именно по этому принципу устроено общество. Все обязанности распределяются между членами социума, что дает возможность каждому из нас жить в достатке и благополучии, жить полной жизнью — по крайней мере, мы надеемся на такие выгоды. Но что означает психологическая, или эмоциональная, зависимость? А то, что необходимым условием счастья становится зависимость от другого человека.
Подумайте об этом. Вы поймете, что следующим шагом, предпринимаемым вами осознанно или неосознанно, обязательно будет предъявление вашему возлюбленному требования сделать вас счастливым. На следующей стадии у вас появится страх: страх потерять партнера, страх быть отвергнутым; вы станете следить друг за другом. Настоящая любовь не знает страха; там, где есть любовь, нет места требованиям, ожиданиям и зависимости. Я не требую, чтобы ты сделала меня счастливым; мое счастье от тебя не зависит. Если ты покинешь меня, я не буду себя жалеть. Мне сказочно приятно быть с тобой, но я не навязываюсь. Я наслаждаюсь твоим обществом, но не вцепляюсь в тебя мертвой хваткой. Мне открылось, что наивысшее наслаждение доставляешь мне не ты, а что-то большее, чем мы оба: звучащая в твоем присутствии симфония. Я продолжаю слышать ее даже после того, как ты уходишь. В присутствии другого человека звучит иная симфония, не менее завораживающая. Музыка льется и тогда, когда я остаюсь один. У моего оркестра огромный репертуар, и музыканты играют без устали.
Вот что значит проснуться. Но это проясняет также и причину нашего гипнотического сна, сна зомби. Вероятно, мои слова ужаснут вас, но о каков любви может идти речь, если вы вцепились в меня намертво и не собираетесь отпускать никогда? Если вы попросту не даете мне жить? О какой любви может идти речь, если ваше счастье зависит от меня? Это противоречит всем священным писаниям, всем религиям, всем древним мистическим учениям. «Как можно было столько лет заблуждаться? — спрашиваю я себя вновь и вновь. — Как я мог быть таким слепым?» Обнаружив в священном писании все эти извечные истины, мы недоумеваем: может, автор — сумасшедший? Но через какое-то время нам начинает казаться, что с ума сошли мы сами. Если кто-то приходит ко мне и не возненавидит отца своего и матери, и братьев и сестер, не отрешится от всего, что имеет, тот не может быть моим учеником. Вы должны отрешиться от всего. Понятно, что речь идет не о физическом отречении, совершить которое было бы нетрудно. Когда вы распрощаетесь со своими иллюзиями и наконец-то сможете посмотреть в глаза действительности, вы никогда больше — можете мне поверить — никогда больше не будете одиноки. Одиночество не лечится пребыванием в компании приятелей. Одиночество излечивается соприкосновением с миром действительности. О, об этом я могу говорить бесконечно. Соприкосновение с действительностью, отход от иллюзорных представлений, приобщение к настоящему. Это понятие не имеет имени. Постичь его можно, лишь отбросив все наносное и ненастоящее. А узнать, что такое одиночество, можно, лишь освободившись от зависимости, отпустив человека, которого держал мертвой хваткой. Но сначала нужно захотеть этого. Иначе приблизиться к желаемому результату невозможно.
