Отто Ран
ГРААЛЬ
(Фрагмент из книги «Крестовый поход против Грааля», 1933)
Перевод с немецкого
Перевод осуществлен по изданию: Rahn Otto. Kreuzzug gegen den Gral. Göttingen: Arun-Verlag, 2002.
Возник на бархате зеленом
Светлейших радостей исток,
Он же и корень, он и росток,
Райский дар, преизбыток земного блаженства,
Воплощенье совершенства,
Вожделеннейший камень Грааль…
Вольфрам фон Эшенбах
Открывается царство любви,
Начинает сплетаться рассказ.
Новалис
В средневековом «царстве любви» незримо царил Амур-Эрот. Он больше не был крылатым мальчиком, как представляла его Античность. Однажды трубадур Пейр Видаль по пути из Кастельнодари в Муре, ко двору Раймона V Тулузского, силой своего поэтического воображения увидел воочию «бога любви».
«Это было весной, когда расцветают цветы, зеленеют леса и звонко поют птицы. И увидел я, что ко мне подъезжает рыцарь на коне, могучий и прекрасный. На загорелое лицо его спадали пряди светлых волос, ясные глаза сверкали, улыбка открывала жемчужные зубы. Один сапог его был украшен изумрудами и сапфирами, на другом не было ничего{1}.
Одеяние рыцаря было расшито розами и фиалками, а на голове был венок из цветов календулы. Его иноходец был наполовину черен, словно ночь, наполовину бел, как слоновая кость. Нагрудник коня был сделан из яшмы, стремена — из халцедона. На уздечке блистали два камня, столь прекрасные и ценные, что таких не могло быть даже у Дария, царя персов. Карбункул на поводьях сиял, как солнце.
Рядом с рыцарем ехала дама, в тысячу раз превосходящая его красотой. Ее кожа была как снег. Румянец ее щек был подобен цвету розовых бутонов. Волосы сверкали на солнце, словно золото.
За дамой следовали оруженосец и фрейлина. Оруженосец вез лук из слоновой кости и три стрелы за поясом: одну из золота, одну из стали и одну из свинца. Что до фрейлины, то я увидел только, как ее волосы спадают на седло, чепрак и голову лошади.
Рыцарь и дама начали песню, которую звонко подхватили птицы.
— Дозволь нам отдохнуть у источника на этой поляне, — промолвила дама. — Мне не нравятся замки.
— Сударыня, — отвечал я ей, — в тени деревьев так уютно, и чистый ручей струится по камням.
— Пейр, — сказал мне рыцарь, — знай же, имя мне — Любовь, дама эта — Благосклонность, а наших спутников зовут Стыдливость и Верность.
Вольфрам фон Эшенбах начинает свой «Парцифаль» длинным вступлением о верности и неверности. Сомнение в Боге мешает спасению души, но рыцарственный дух, «соединенный с отвагой», может заслужить спасение. Тот же, кто был неверен и не имел ничего святого, неминуемо попадает в ад.
Где в сердце властвует сомненье,
Душе скрывая путь к спасенью,
Но ум, хоть заблуждений полн,
С отвагою соединен,
Где жизнью правит честь и стыд,
В душе цвет белый с черным слит,
Как в оперении сорок.
Тому, как минет жизни срок,
Равно и рай, и ад открыт,
И он надежду сохранит.
Неверности прощенья нет,
Ее одежды — черный цвет,
И ей во мраке ада дом.
Кто пред людьми был чист во всем
И верность Богу сохранил,
Сиянье рая заслужил.
А между женщин той почет,
Кто стыд и скромность сбережет,
Такой жены молю у Бога.
Я показать стараюсь вам
Пример для рыцарей и дам.
Давно и далеко отсюда…
Вольфраму фон Эшенбаху не нужен был опыт миннезингеров того времени, чтобы показать, какие роли отводятся мужчине и женщине в любовных отношениях. Мы знаем, как открывалось средневековое «царство любви». Там не пользовалось особым уважением иудейское представление о сотворении человека, согласно которому Яхве создал вначале мужчину, Адама, ставшего для Евы отцом и матерью. В средневековых легендах Адам и Ева — два ангела, заключенные Люцифером в земное бытие. Как в раю, так и на земле Ева равна Адаму. Она не жена «плоть от плоти» его, но «прекрасная госпожа», domina, поэтому романские народы, как потомки иберов и кельтов, видели в женщине нечто пророческое и божественное. Иудейская женщина была настолько подчинена мужчине, что не считалась достойной даже собственного имени — носила сначала имя отца, потом имя мужа. В Лангедоке, особенно в Пиренеях, где традиции иберов и кельтов сохранились лучше всего, древнейшие роды носили имена женщин. Там говорили: потомки Белиссены, Империи, Оливерии. Атрибутами женщины были не веретено и колыбель, но перо и скипетр.
Трубадуры были поэтами. Поэты всегда томятся невыразимой тоской. И если их томление не находит исхода в любви, они обращаются на путь, где есть «Утешитель», на путь, который явил нам Христос в Евангелии от Иоанна.
Трубадуры были поэтами в стране, где солнце сияет ярче, чем у нас, где звезды так близки к земле и где так легко молиться.
Молящиеся поэты переставали быть безрассудными сочинителями баллад. С этого момента они становились «чистыми» — катарами!
Катары, как мы увидим на одном примере, переносили законы любви (leys d’amors) в область духа. Вместо женской благосклонности они искали освобождения духа. Вместо дамы сердца — «Утешителя».
Молитвы и поэзия сливались воедино. В то время это было естественно, потому что люди воспринимали дар поэта и пророческий дар (то, что сегодня мы называем интуицией и вдохновением) одинаково. Молитва катара, трубадура, обращенная к Богу, была только частью гимна к светлому божеству, который каждый слышал в великолепии красок и звуков своей родины. Они оставались поэтами.
Стало быть, как все поэты, чувствуя себя чужими в мире земном, они стремились в мир иной, где человек был когда-то ангелом, где находится их истинная родина, «Дворец песен», как в древности вавилоняне называли светлое царство Ахурамазды. Катары были настолько уверены в лучшей жизни после смерти, что полностью презирали земную жизнь, смотря на нее как на время, данное, чтобы подготовить себя к истинному бытию, ожидающему их в надзвездном мире.
Поэты и священники любили горы. Их вершины устремляются к небесам, а пропасти теряются в первозданном мраке. Нигде человек не бывает так близок к Богу. Там, наверху, и стихи, и молитвы исходят из глубин сердца. Во всех мифах именно в горах открывается божественная сущность героя. На горе Эта Геракл был взят в сонм олимпийских богов. На горе Фавор произошло преображение Иисуса. В то время еще не были разрушены мосты, соединяющие Восток и Запад через Средиземное море. Их первый пролет тянулся от великих гор Азии к Парнасу, священному для Греции, а второй — оттуда к Пиренеям, где греки помещали сад Гесперид — землю чистых душ.
На Востоке зародилось человечество. С Востока пришли к нам великие легенды, последняя из которых — «благая весть». На Востоке встает солнце…
Когда солнце через пелену облаков пробивается к людям, в душах пробуждается желание идти за ним. Но куда? Наверное, человек — это падшее божество, которое стремится назад к небесам. И может быть, томление поэтов — на самом деле тоска по утраченному раю, где человек был подобием Бога, а не карикатурой на него.
Когда солнце встает над Провансом и Лангедоком, тучи, покрывающие Пиренеи, становятся золотыми. Спокойно и величественно выступают горы на лазурном небе. На долину Прованса опускается ночь, а они еще долго преображены лучами заходящего солнца. «Горой Преображения», Фавором, называют жители Прованса пик Святого Варфоломея, красивейшую из пиренейских вершин.
Пиренейский Фавор расположен между Olmus, Долиной вязов, и Sabarthus, долиной Сабарте, где Богоматерь обещала Карлу Великому победу над сарацинами.
Уединенная каменистая дорога ведет от безмятежного Ульма наверх, к пропастям и пещерам Сабарте: это путь катаров, путь чистых.
В самом сердце хребта возвышается дикая гора, настолько высокая, что сверкающие облака окутывают ее вершину. Отвесные скалы спускаются вниз, к стенам замка Монсегюр. Когда я однажды поднимался к Фавору Путем катаров, я встретил старого пастуха, который рассказал мне эту легенду:
«Когда стены Монсегюра еще стояли, в них катары, чистые, охраняли Святой Грааль. И был Монсегюр в великой опасности. Воинство Люцифера подступило к его стенам. Они хотели захватить Грааль, чтобы укрепить его опять в венце князя тьмы, откуда он выпал, когда восставшие ангелы были низринуты с небес. И когда бой был почти проигран, слетела с неба белая голубка, и Фавор распахнулся. Эсклармонда, защитница Грааля, бросила святыню в недра горы, и она затворилась. Так был спасен Грааль. А когда демоны овладели крепостью, то поняли, что опоздали. В ярости схватили они катаров и сожгли под городскими стенами…»
