надежда, а не гарантированный дар. Когда чудо случается, это огромная радость. Но если его не происходит, это не значит, что Бог оставил человека на произвол судьбы. Нет, Он силен творить благо через наши немощи. Он верен этому обетованию.
У христианина всегда есть особый ресурс для борьбы за выздоровление, для борьбы с беспомощностью, страхом и бессмысленностью существования. Я имею в виду надежду. Последний раздел книги посвящен преимуществам, которые дает человеку христианская вера. Но было бы неправильно не упомянуть в этой главе о нашей самой главной надежде — надежде на воскресение и жизнь в мире ином. Там проблема страдания станет для нас лишь далеким воспоминанием.
Христиане верят, что впереди их ждет прекрасное будущее, каким бы мрачным ни виделось им настоящее. Бруно Беттельгейм, переживший ужасы гитлеровских лагерей, признает: такая вера превращается в реальную силу: «Известно, что в концлагерях люди, имевшие твердые религиозные и моральные убеждения, переносили испытания намного лучше, чем их неверующие товарищи. Вера, включая и веру в будущую жизнь, вселяла в них силы, каких не было у других».
Джони Эриксон–Тада рассказывает, как однажды побывала в интернате для умственно отсталых. Она часто посещала больницы и интернаты, и, сидя в инвалидном кресле, рассказывала свою историю. Обычно все слушали ее, затаив дыхание. На этот раз ее слушатели не способны были сосредоточиться на ее рассказе. Когда Джони стала рассказывать о рае, ее уже никто не слушал.
День был жаркий, Джони почувствовала, как по спине текут струйки пота. Она изо всех сил пыталась вернуть внимание слушателей. Наконец она в отчаянии выпалила: «На небесах вы обретете новый разум». Не успели эти слова сорваться с ее губ, как Джони пожалела о сказанном: не жестоки ли они, не оскорбительны ли? Но в то же мгновение атмосфера в комнате изменилась: больные встретили ее слова радостными возгласами и громкими аплодисментами.
Слова пробудили в них глубинные надежды. Больные лучше, чем кто–либо другой осознавали: их разум недоразвит, далек от совершенства. И вот перед ними открывается обетование — надежда всех христиан: впереди их ждет жизнь, которую не будут омрачать болезни. После смерти они получат полное исцеление. Апостол Павел напоминает нам: «Наше же жительство — на небесах, откуда мы ожидаем и Спасителя, Господа нашего Иисуса Христа, Который уничиженное тело наше преобразит так, что оно будет сообразно славному телу Его, силою, которою Он действует и покоряет Себе все» (Флп 3:20–21).
Мне кажется, что мы, западные христиане, со свойственным нам высокомерием стесняемся подчеркивать свои надежды на вечную жизнь, на получение обещанных наград на небесах. Могу припомнить лишь пару проповедей, в которых говорилось бы о «венце жизни» или о «венце праведности». Современная культура твердит нам, что наше страдание — это единственная реальность, а вечная жизнь на небесах — несбыточные мечты.
Но какую еще надежду дать парализованному человеку или матери ребенка, больного синдромом Дауна? На что им надеяться? Чтобы ответить на эти вопросы, расскажу вам историю Марты — участницы группы «Ни дня напрасно». Ее история в каком–то смысле охватывает все, что я узнал о страдании за тот год, в течение которого посещал группу.
Я обратил внимание на Марту во время первой же встречи. У остальных налицо были явные признаки тяжелой болезни: редкие волосы, землистый цвет кожи, отсутствие конечностей, непроизвольные подергивания. У Марты внешне все было в порядке: привлекательная двадцатишестилетняя девушка. Я подумал, что она ходит на собрания группы, как и я — с кем–то за компанию.
Когда до нее дошла очередь рассказывать о себе, она поведала: совсем недавно у нее обнаружили амиотрофический латеральный склероз (АЛС). Год назад от этой болезни умер ее отец, а еще двумя годами раньше скончался дядя. АЛС редко передается по наследству и еще реже встречается у молодых женщин, но, к несчастью, Марта попала в число исключений.
Эта болезнь разрушает нервные клетки. Сначала утрачивается контроль за движениями — действиями рук и ног, кистей и стоп. Затем болезнь подкрадывается к непроизвольным движениям — нарушается работа дыхательной системы и наступает смерть. Бывает, болезнь пожирает свою жертву быстро. Бывает, что недуг развивается довольно медленно. Отец и дядя Марты после начала болезни протянули два года. Марта знала о течении болезни все до мельчайших подробностей.
Первый раз я пришел на встречу группы в марте. В апреле Марта уже сидела в инвалидной коляске. Ходила она с большим трудом, из–за этого ее уволили с работы (она работала в университетской библиотеке).
К маю у Марты отказала правая рука, она больше не могла пользоваться ходунками. Врач–физиотерапевт научил ее поднимать вещи с пола с помощью хитроумного приспособления, состоящего из швабры и клейкой ленты. К этому времени она уже с трудом управлялась и с механической коляской.
К июню отказали обе руки. Пальцы еще шевелились, и Марта — пусть с трудом, — но могла нажимать кнопки пульта новой электронной коляски. Ей требовался круглосуточный уход, и она была вынуждена перебраться в стационар.
Я стал регулярно навещать Марту, вывозил ее на короткие прогулки, иногда привозил на машине на встречи группы. Я понял, по каким причинам болезнь лишает человека человеческого достоинства. Прежде чем надеть на Марту туфли, мне нужно было проверить, не скрючились ли у нее пальцы на ногах, и расправить их — иначе ей будет больно. Я научился, прежде чем просунуть руки Марты в рукава, аккуратно выпрямлять и пальцы рук. Сажая девушку в машину, я внимательно следил за тем, чтобы не повредить ей руки, бессильно болтающиеся по бокам. Оказалось, не так–то легко аккуратно усадить в маленькую машинку безвольное тело весом в шестьдесят килограммов.
Без посторонней помощи Марта не могла выполнить ни одного действия: ни одеться, ни подставить себе судно, ни устроить голову на подушке. Когда она плакала, кто–то должен был сидеть рядом, чтобы вытирать ей слезы и сопли. Тело было ей совершенно неподвластно.
Иногда мы с Мартой говорили о смерти и о надежде. Признаюсь честно, когда говоришь о полном исцелении, воскресении и вечной жизни с человеком, находящимся в положении Марты, великие упования христиан начинают казаться пустым звуком. Они звучат неубедительно и легковесно. Марте не нужны были ангельские крылья — ей нужны были руки, которые не висели бы как тряпки; рот, из которого не текли бы слюни; легкие, которые работали бы, как положено. Должен признать: перед ее мучениями меркла даже вечная жизнь без страданий и слез. Казалось, вечная жизнь — слабое утешение для измученной
