иллюзия в уме человека трудящемся,
Новое творение из старого встанет,
Непроизносимое Знание найдет речь,
Подавленная Красота ворвется в цветение райское,
Удовольствие и боль утонут в абсолютном блаженстве.
Языка лишенный оракул, наконец, говорить будет,
На земле Суперсознательное станет сознательным,
Чудеса Вечного присоединятся в танцу Времени.
Но сейчас все казалось напрасно изобилующей ширью,
Поддержанной вводящей в заблуждение Энергией
Для самопоглощенного и безмолвного зрителя,
Не заботящегося о бессмысленном зрелище, им наблюдаемом,
Внимающего прохождению причудливой процессии,
Как тот, кто ждет конца ожидаемого.
Он видел мир, который должен появиться из мира.
Там он скорее угадывал, чем видел и чувствовал,
Далеко на границе сознания,
Мимолетный и хрупкий этот маленький земной шар кружащийся
И на нем оставленную, как утраченной мечты напрасную форму,
Оболочки духа хрупкую копию,
Свое тело, собранное в мистическом сне.
Чужой формой оно казалось, мифической тенью.
Чуждой сейчас казалась та далекая вселенная смутная,
Самость и вечность, одни были истины.
Затем память взобралась к нему из планов старающихся,
Принося крик от когда-то лелеемых любимых вещей,
И на крик, как своему собственному зову утерянному,
Луч от Всевышнего ответил оккультного.
Ибо даже там безграничное Единство живет.
Для своего собственного зрения неузнаваемое,
Оно живет, все же, в свои собственные темные моря погруженное,
Несознательное единство мира поддерживая,
Скрытое в Материи бесчувственном множестве.
Эта семя-самость, посеянная в Необусловленное,
Теряет свою славу божественности,
Всемогущество своей Силы скрывая,
Своей Души пряча всезнание;
Агент своей собственной трансцендентальной Воли,
Оно погружает в глубокое несознание знание;
Принимает ошибку, горе, смерть и боль,
Оно платит выкуп невежественной Ночи,
Оплачивает своею субстанцией Природы падение.
Себя самого он знал, и почему его душа ушла
В земли страстную смутность,
Разделить труд блуждающей Силы,
Которая отделением надеется найти Одного.
Двумя существами он был, одним, широким и свободным, свыше,
Другим, борющимся, связанным, напряженным, его частью здесь.
Узы меж ними еще могли соединить два мира мостом;
Там был смутный отклик, дыхание далекое;
Не все прекратилось в тишине беспредельной.
Его сердце где-то лежало, сознательное и одинокое,
Далеко внизу под ним, как лампа в ночи;
Оно лежало покинутое, одно, нерушимое,
Неподвижное со страстной воли избытком,
Его живое, принесенное в жертву сердце предложенное,
Поглощенное в обожании мистическом,
Повернутое к своему далекому источнику света и любви.
В светлой неподвижности своего немого призыва
Оно глядело вверх на высоты, которые оно не могло видеть;
Оно стремилось из страстных глубин, которые оно не могло бросить.
В центре его обширного и судьбоносного транса
На полпути меж его свободной и падшей самостями,
Ходатайствуя между днем Бога и ночью смертного,
Принимая как свой единственный закон поклонение,
Принимая блаженство как единственную причину вещей,
Отвергая суровую радость, которую никто разделить не может,
Отвергая покой, что для одного покоя живет,
К ней оно повернулось, для которой оно быть хотело.
В страсти своей одинокой мечты
Оно лежало как закрытое беззвучное красноречие,
Где спит посвященный серебряный пол,
Освещенный единственным недрожащим лучом,
На котором незримое Присутствие преклоняет колени в молитве.
На какой-то глубокой груди освобождающего мира [29]
Все остальное удовлетворено было спокойствием;
Лишь оно знало, что там, за пределами, была истина.
Все другие части были немы в сосредоточенном сне,
Соглашаясь с медленной осмотрительной Силой,
Которая терпит заблуждение мира и его горе,
Соглашаясь на долгую отсрочку космическую,
Безвременно ждущую в терпеливых годах
Ее прихода, которого они просили для земли и людей;
Оно было огненной точкой, что звала ее ныне.
Затухание не могло погасить тот одинокий огонь;
Его зрение заполняло пустоту воли и разума;
Мысль мертва, его неизменная сила жила и росла.
Вооруженное интуицией блаженства,
К которому какое-то подвижное спокойствие было ключом,
Оно в огромной пустоте жизни упорствовало
Среди пустых отказов мира.
Оно слало свою безголосую молитву Неведомому;
Оно в ожидании шагов своих надежд вслушивалось,
Возвращающихся сквозь пустые необъятности,
Оно ждало декрета Слова,
Что приходит через безмолвную самость от Высшего.
Конец песни третьей
Песнь четвертая
Видение и Дар
Затем внезапно там поднялось суматоха священная.
Среди безжизненного молчания Пустоты
В одиночество и необъятность
Пришел трепещущий звук, словно любимых шагов,
Слышимых во внимающих пространствах души;
Касание привело в смятение его фибры восторгом.
Влияние к смертной сфере приблизилось,
Безграничное Сердце было близко к его страстно желавшему сердцу,
Мистическая Форма его земную форму окутала.
Все в ее контакте освободилось от печати безмолвия;
Дух и тело дрожали отождествленные,
В объятиях несказанной радости соединенные;
Ум, члены, жизнь погружены были в экстаз.
Опьяненные, словно дождем нектара,
Его природы страстные протяжения текли к ней,
Сверкая молниями, сумасшедшие светлым вином.
Все было морем бескрайним, что вздымалось к луне.
Обожествляющий поток владел его венами,
Его тела клетки проснулись к ощущению духа,
Каждый нерв стал горящей нитью радости:
Ткань и плоть разделяли счастье.
Зажженные, сумрачные подсознательные пещеры немерянные
Трепетали в предвидении ее желанной поступи
И наполнялись мерцающими гребнями и молящимися языками.
Даже утерянное в дремоте, немое, неодушевленное
Само его тело отвечало ее силе.
Та, кому он поклонялся, была внутри него ныне:
Пламенно-чистая, с эфирными косами, Лик могучий
Показался и губы, движимые словами бессмертными;
Веки, листья Мудрости, опускались на восторга орбиты.
Мраморный монумент раздумий, сиял
Лоб, тайник зрения, и обширные, как взгляд океана,
Направленный к Небу, два спокойных глаза безграничной мысли
Смотрели в глаза человека и видели прибытие бога.
Была видна Форма на пороге Ума, Голос
Абсолютный и мудрый в палатах сердца сказал:
"О Сын Силы, который взобрался к пикам творения,
Ни одной души нет у тебя спутником в свете;
Один ты стоишь у вечных дверей.
То, что достиг ты, — твое, но не проси больше.
О Дух, стремящийся в каркасе невежественном,
О Голос, поднявшийся из Несознания мира,
Как будешь ты говорить для людей, чьи сердца немы,
Сделаешь слепую землю провидческого зрения домом души
Или облегчишь ношу земного шара бесчувственного?
Я есть Мистерия за пределами досягаемости разума,
Я есть цель мук родовых солнц;
Мой огонь и сладость есть жизни причина.
Но слишком огромна моя опасность и моя радость.
Не буди неизмеримое нисхождение,
Не говори моего тайного имени враждебному Времени;
Человек слишком слаб, чтобы нести вес Бесконечности.
Истина, рожденная слишком скоро, может сломить несовершенную землю.
Оставь всевидящей Силе прорубать себе путь:
В своем одиноком обширном осуществлении сам по себе царствуй,
Помогая миру своими великими одинокими днями.
Я прошу тебя не погружать твое сердце пламени
В Неподвижного безразличное блаженство широкое,
Отвернувшееся от бесплодного движения лет,
Жестокий труд миров
