не убегать. Лишь отважно открывшись боли мира, мы можем обрести свою свободу. Это требование предъявляется ко всем, кто хочет пробудиться. Джозеф Кэмпбелл напоминает нам: «Первый шаг к знанию чуда и тайны жизни — это признание чудовищной природы земного мира людей, а также его славы».
Разумеется, западная психология также полностью признаёт страдания. Однако в некоторых смыслах она подводит нас к тому, чтобы просто признать своё страдание, — то, что Фрейд называл обычным уровнем невроза. Как сказал Фрейд в своей знаменитой пессимистической манере, «цель психоанализа — отвоевать немного больше эго у огромного моря ид». Подобно Фрейду, великие философы-экзистенциалисты Сартр и Камю также сосредоточивались на неизбежности страдания. И всё же жаль было бы заканчивать историю философским или психологическим принятием обычного состояния отсутствия счастья.
Четыре благородные истины обещают гораздо больше. Они представляют собой полный и систематический набор психологических принципов и учений, которые мы можем использовать, чтобы устранить причины страдания. Благодаря их пониманию мы можем достичь свободы.
Первая благородная истина
Практики Четырёх благородных истин разворачиваются следующим образом. Самое начало — это признание страдания. В своём монастыре Аджан Чаа вглядывался в своих учеников, словно составляя опись их страданий. Иногда он спрашивал вслух: «Каково твоё страдание?». Когда ученики отвечали, то, каким бы ни был их ответ — телесная боль или боязнь призраков, он пристально и сострадательно смотрел на них и спрашивал: «Способен ли ты вынести это?». Позже он мог предложить практики — от внимательности до раскаяния и от сострадания до уединения, — которые должны были помочь ученикам трансформировать их страдания. Однако для начала Аджан Чаа хотел, чтобы они научились с достоинством выносить свои страдания.
Все мы подвержены старению, болезням и потерям, от которых никуда не деться. От одиночества, предательства и неуверенности нет лекарств во внешнем мире. Будда неустанно напоминал своим последователям об этих фундаментальных видах страдания: «Похоже, что, хотя мы считали себя постоянными, на самом деле мы непостоянны. Хотя мы считали себя устойчивыми, на самом деле мы неустойчивы. Хотя мы считали, что будем жить вечно, мы не будем жить вечно». Мы можем попытаться отвлечься от своего страдания, но оно последует за нами. Посмотреть в лицо своей боли и страданию с благородством — единственный путь развития.
В моей собственной жизни мне пришлось посмотреть в лицо ранам, нанесённым моим отцом. Мне пришлось позволить себе почувствовать вес семейной боли, пережить обиду, предательство, ярость и грусть. Это был мучительный процесс, происходивший в монастыре, в терапии и на протяжении многих лет практики. Когда мои родители разошлись, я только что поступил в магистратуру и начал преподавать. Развод был большим ударом для моего отца. Он не знал, что делать, не мог работать. В один из периодов отчаяния, через год после того, как они разъехались, мой отец поселился у меня и одного из моих братьев. Он спал в рабочем кабинете нашей большой бостонской квартиры и тихо перемещался по дому, стараясь оставаться незамеченным и понять, как выстроить для себя новую жизнь. Ощущая его депрессию, я чувствовал то гнев, то жалость, и наконец — сострадание. В конце концов он переехал и начал вести собственную, более узкую и ограниченную жизнь. Моя мать, которую я навещал в её новой квартире в Вашингтоне, построила намного более счастливую жизнь и обзавелась множеством друзей. Видя это, я был поражён и огорчён тем, как надолго она застряла в отношениях с моим отцом. Почему ей потребовалось так много лет, чтобы покинуть этот брак? Она честно призналась, каким ужасным было то время для всех нас, и это принесло мне облегчение, но потом она решила быстро переключиться на то, как она жила теперь. Для меня сделать это было не так просто. Я чувствовал необходимость работать с нашим семейным страданием постепенно, шаг за шагом. Мне нужно было подготовить себя к гореванию.
Мой коллега, западноафриканский целитель Малидома Соме, заметил, что мы на Западе разучились горевать. Он говорит, что наши улицы полны мертвецов, по которым не отгоревали. Культура Малидомы признаёт ценность горевания и предлагает ритуалы, с уважением относящиеся к утрате и боли. Их старейшины говорят, что, лишь допустив горе, ярость, желание, боль и слёзы, мы можем обнаружить мудрое сердце, способное заключить всё это в себе. Мы учимся уважать Первую благородную истину.
Я слышал историю об одной женщине, юнгианском психологе, посетившей семинар, на котором демонстрировался фильм, снятый одной из последних учениц Карла Юнга, Марией-Луизой фон Франц. Когда фильм закончился, группа признанных старших юнгианских аналитиков вместе с внуком самого Юнга отвечала на вопросы из зрительного зала, которые передавали на сцену в виде записок.
В одной из этих записок говорилось об ужасном повторяющемся сне, в котором человек подвергался пыткам и издевательствам нацистов и был полностью лишён человеческого достоинства. Один из участников экспертной группы вслух зачитал описание сна. Пока читали записку, психолог — посетительница семинара начала мысленно формулировать интерпретации сна, ожидая ответа группы. Тут всё совершенно ясно, думала она, пока её ум преподносил ей символические объяснения пыток, изображённых в сновидении. Однако группа экспертов дала совершенно другой ответ. Когда записка была дочитана до конца, внук Юнга оглядел всех собравшихся. «Не могли бы вы все подняться? — попросил он. — Мы встанем и почтим этот сон молчанием».
Когда все присутствующие встали, психолог всё ещё ожидала, что за этим последует обсуждение. Однако, когда все снова сели, группа перешла к следующему вопросу. Психолог совершенно не понимала, что происходит. Через несколько дней она спросила об этом одного из своих учителей, который тоже был юнгианским аналитиком. «Ах, — сказал он, — в жизни бывает такая крайняя уязвимость, такое неописуемое страдание, которое запредельно словам. Всё, что мы можем сделать перед лицом такого страдания, — это стоять и свидетельствовать, чтобы человеку не пришлось выносить его в одиночку».
Свидетельствование нашего страдания обладает священным качеством, отличающим его от подавления и вытеснения. Такое свидетельствование есть внимательное и сострадательное осознавание, необходимая часть медитации. Иногда мы должны просто свидетельствовать. Иногда после свидетельствования необходим мощный ответ. Так или иначе, мы должны выносить свои страдания сознательно. Как сказал Эли Визель, лауреат Нобелевской премии, на протяжении всей жизни исследовавший страдания, причинённые нацистами: «Страдание не даёт ни прав, ни привилегий; всё зависит от того, как мы его используем. Если вы используете его для того, чтобы усилить чужие мучения, вы ухудшаете, даже предаёте его. Однако придёт день, когда мы поймём, что страдание может возвышать людей… Да поможет нам Бог вынести наши страдания».
