Жду писем. Обнимаю нежно, твой Б. Д.
Каторга, поселок Выдрино.
P. S. Постоянно клади конверт в письмо. Можешь ли выяснить судьбу моих двух статей: о махамудре и по теории шуньи. Они должны были издаваться в этнографическом сборнике? Редактором — Андрей Зелинский (Москва). Об этом, я думаю, знают питерцы.
(В. П. Репке)
8.10.74 г.
Здравствуй, дорогой мой Вася!
Очень рад, что увидел тебя, только после я расстроился, чуть не плакал. Видишь, как медленно с трудом прощается сансара. Когда увидел тебя на большом расстоянии, эмоция чисто сансарная нашла на меня…
Я все жду Сашу, хотя я его не увижу, вернее, не смогу побеседовать с ним, но буду чувствовать, что он находится недалеко от меня, это радость для меня. Еще в прошлом году я передавал Наде свою сломанную трубку, вот передайте ее мне. Здесь есть кижингинский парень, который может отремонтировать эту штуку. Но не забудьте передать табак для трубки, можно "Любительский" и прочие другие табаки, т. е. не обязательно "Капитанский", "Золотое Руно" или другой редкий табак, которые не так просто достать в Улан — Удэ.
Мне нужны книги, не достанете ли вы их? Хорошо было бы, если достанете Платона. Скажи Наде, не может ли выписать на мой адрес "Выдрино, п/я 94/4" журнал "Наука и жизнь". Это, конечно, если удастся, и еще "Литературную газету".
Передай привет Гале Мерясовой. Что касается переезда ребят в Улан — Удэ, я, конечно, не возражаю, но надо же работу найти подходящую и квартиру. Всяких сансарных удобств здесь будет меньше, чем в Питере. На примете есть Демент Сергей Васильевич, у которого хорошая квартира из трех комнат с удобствами. Он просил меня организовать обмен, если мои ребята захотят ехать в Улан-Удэ…
Напишите подробно, ходили ли вы в МВД или к прокурору по надзору над местами заключений? Здесь есть один зэк, у которого "рак пищевода", но врачи (работники медицины) признают его трудоспособным и постоянно сажают его в ШИЗО. Он прямо на глазах тает. Однажды в ШИЗО его вызвал надзиратель и спросил: "Ты что, болеешь?" — "Да, болит живот". Тогда надзиратель сказал: "Я тебя вылечу", — и с этими словами нанес несколько ударов кулаком по животу, по больному месту. Вот такие дела.
Пока, обнимаю тебя, с приветом Б. Д.
Привет Ирине, как она поживает?
(Улан — удэнцам)
(Без даты)
Дорогие мои!
Я живу по — старому, больших положительных изменений нет. Я очень сильно ждал в эту субботу приезда Васи. К сожалению, табак мой кончился, я бедствую. Всего остального хватает…
Здесь в санчасти не врачи, а убийцы. Они признали меня трудоспособным. Там, на рабочем объекте, от меня требуют работу наравне с 20–25–летними парнями. "Раз трудоспособный, пусть выполняет любую тяжелую работу", — так они говорят. Хорошо было бы зайти к прокурору по надзору над местами заключений и к начальнику медицинского управления МВД…
… И обязательно надо принять меры против козней Д… Пишу письма дочерям: Мэдэгме и Сэржиме, а он их перехватывает и уничтожает. Я узнал об этом. Он очень боится, что я могу освободиться, приехать домой и выгнать его… Это, конечно, может случиться. По поводу него надо спросить у гадальщика…
Пришлите спецовку студенческую, только перекрасьте в черный цвет; три — четыре пачки красителя; телогрейку (бушлат) большую с внутренними карманами, словарь иностранных слов, обязательно. Вот и все!..
Б.Д.
* * *
Вскоре Бидия Дандарович присылает в Ленинград особое письмо. Оно представляет собой жалобу от имени Прокопия Ниловича Нимсагаева. В письме на трех машинописных листах изложены все ужасы Выдринской каторги, как называл ИТК-4 Бидия Дандарович. Письмо насыщено именами и подробностями издевательств персонала лагеря над заключенными. Судя по тому, какое участие Бидия Дандарович принял в судьбе Нимсагаева, он был с ним близко знаком по зоне. Очевидно, помогал и в составлении письма. Получив письмо, мы его сразу же переправили в Москву по назначению. Это было уже после ухода Учителя.
Это письмо и причастность к нему Бидии Дандаровича могло сыграть драматическую роль в последних днях Учителя в зоне. Если, например, черновики письма попали к лагерному начальству, то нетрудно было выяснить, кто помогал писать и кто переправил на волю. Если так, то все последующее — попадание Дандарона в ШИЗО и смерть там — можно рассматривать как месть ему за это письмо и за все остальное: несговорчивость, борьбу, стремление довести до высших административных и судебных инстанций все о жестокостях лагерного быта. Мы приводим это письмо полностью, ибо из него читатель узнает не только об условиях, в которых провел последние дни этого рождения Дандарон, но и имена тех демонических существ, которые в человеческом обличье истязали и его, и всех остальных в этом отнюдь не строгого режима лагере в последней трети XX века. Мне кажется, что это письмо полностью составлено самим Бидией Дандаровичем и написано после 12 октября 1974 года.
Жалоба
"Заведующему юридигеским отделом Президиума Верховного совета СССР, гражданину Волкову.
Бурятская АССР, поселок Выдрино, п/я 94/4, отряд 5, бригада 7.
От осужденного Нимсагаева Прокопия Ниловига, ст. 80 УК РСФСР, срок 3 года.
С 1952 г., когда я служил еще на действительной службе в Советской Армии, страдал желудочной болезнью, тогда у меня была обнаружена язва 12–перстной кишки. В результате лежал в госпитале и оттуда был демобилизован. Когда приехал сюда, т. е. Выдрино, ИТК-4, сразу же заявил администрации ИТК, что я болен, указал название болезни. Они не обратили на это никакого внимания и направили меня на самый тяжелый участок работы, на шпалозавод, где я работал по силе возможности. Наконец, заболел. Меня признали не больным, а отказчиком и посадили сразу же в ШИЗО на десять суток.
После выхода из карцера опять не пошел на работу, ибо был болен. Каждый день я обращался в санчасть, они все‑таки поместили меня в санчасть на десять суток, но не провели эффективного лечения. После выхода из больницы опять не мог выполнять тяжелую физическую работу. Тогда меня повели в вольную поселковую больницу, где сделали рентгеновский снимок, который показал, что открылась язва 12–перстной кишки и сужен пищевод. Последнее, как я понимаю, есть рак пищевода, от которого нет спасения не только в лагере, но даже на воле. После этого рентгена меня опять отправили на тяжелую работу, которую не мог выполнить, меня посадили на семь суток. Эти семь суток повторяются у меня уже пятый раз.
Однажды, когда я отбывал очередную, третью семидневку, в камеру ШИЗО пришел старший контролер (надзиратель) Сычев, вывел меня в коридор и спросил: "Почему не пошел на работу, болеешь"? Я говорю: "Да, болит живот". "Дай‑ка я тебя вылечу", — с этими словами он левой рукой схватил меня за шиворот, а правой (кулаком) начал наносить мне по больному животу удары. Я выдержал два удара, а третий удар лишил меня сознания. Меня, нокаутированного, бросили в камеру. Я очнулся на голом полу в одних трусах и майке. Сколько было нанесено мне ударов надзирателем Сычевым, я не знаю, ибо на третьем ударе потерял сознание.
Что это такое? Этот Сычев и до меня избивал людей. Ведь ИТК — расшифровывается как "исправительно — трудовая колония". Но это не соответствует действительности. Зачем такая излишняя жестокость? Неужели жестокое обращение исправляет людей в лучшую сторону? История показывает другое. На войне жестокое обращение с завоеванными людьми озлобляло их. Во всей моей истории в ИТК-4 основную отрицательную роль сыграли медработники Феликс Иванович Зуев и капитан Каширин. Имеют ли они медицинское образование? Это сомнительно. Они не похожи на людей, которые давали при окончании медицинского заведения клятву Гйппократа. Они заражены садизмом; по — видимому, в процессе работы в таком заведении стали жестокими, иначе нельзя объяснить, что при виде муки человека удовлетворяются физически и морально.
Например, в конце сентября 1974 г. один пожилой, солидный человек был оклеветан обвинением в том, что он употребляет спиртные напитки; я живу с ним рядом и точно знаю, что он не прикасался к водке. Его вызвали на вахту и оттуда — в санчасть. Он пошел, будучи совершенно уверенным, что с него снимут это обвинение. В санчасти Зуев заставил его дыхнуть в пустой стакан, потом его понюхал и дал справку, что он — выпивший. Чудеса! Ведь там не было никакого запаха. Обвиненный пришел в барак, где живут около ста человек, но ни один не обнаружил запаха водки. Откуда у Зуева такая потребность говорить неправду? Это оттого, что старик — зэк на основании ложного заключения попадет в карцер, и Зуев с удовольствием заранее воображает его муки в ШИЗО. Такая жестокость, по — видимому, вырабатывается при работе среди мучеников.
