Умывальника в камере не было, и арестант из кружки набирал воду в рот и лил ее себе на руки, намыливал руки, снова пускал изо рта струю воды и таким образом умывался. Леву давно мучила мысль, что он не служит ближним, не делает доброго. И вдруг его осенило. Юноша стал вставать раньше всех и, когда начинали умываться, уже стоял у параши, подавая из кружки всем на руки воду. Некоторые отказывались, но потом сокамерники привыкли к его помощи и благодарили за эту маленькую услугу.
Это было очень маленькое дело — стоять у зловонной бочки и помогать людям умываться. Но и оно наполняло сердце Левы радостью. Он получил возможность хоть чем-нибудь да служить ближнему!
Но пришел день, когда Леву выкликнули из камеры.
— С вещами? — спросил он.
— Да, с вещами, — раздалось ему в ответ.
— Куда, зачем? Господи, Ты все знаешь. Да будет воля Твоя!
«Помилуй меня, Боже! ибо человек хочет поглотить меня; нападая всякий день, теснит меня».
Пс. 52:2
Леву вывели из тюрьмы и под усиленным конвоем повели в центр города, в ОГПУ. Там был произведен тщательный обыск, во время которого Лева молился об одном: чтобы Господь сохранил с ним Евангелие. И Евангелие не отобрали.
Опять знакомые камеры. Вызвали на допрос.
В кабинете следователя сидело несколько человек. Все они как бы сочувственно посмотрели на Леву.
— Похудел ты, осунулся, слушай-ка…
— Питание неважное в тюрьме, и воздуха нет, — сказал Лева.
— Ну, а разве на прогулку вас не водят?
— Да мы не просимся, — ответил Лева. — В тюрьме холодно, не топят, а снаружи совсем мороз — зима…
— Да, морозы у нас в Сибири крепкие, — согласился следователь. — Вы первый год с ними знакомитесь?
— Да, — ответил Лева. — у нас, в России, нет таких холодов. Здесь на морозе как будто дух захватывает…
— Но зато у нас при морозе ветров нет, — голос следователя зазвучал тише, человечнее.
В это время в комнату вошел высокий, статный военный. По тому, как все находившиеся в кабинете разом подтянулись, Лева догадался, что это начальник. (Кубики и ромбы, которые были тогда на обмундировании работников ОГПУ, Лева «читать» не умел.) Начальник внимательно посмотрел на Леву и сказал:
— Мне просто хочется поговорить с вами по душам. Познакомился с вашим делом — и вижу, что вы настоящий верующий. А вот я настоящий неверующий, ни в какого бога не верю, и мне совершенно непонятно, как это вы, молодой человек, воспитанный в советской школе, верите в Бога. Я знакомился с вашей биографией, мне понятно, что веру в Бога, преклонение перед учением Христа вам помогли внушить родители, окружающие вас верующие люди. Но вы уже вступили в жизнь, вы уже не ребенок. Я думаю, практика жизни должна открывать вам глаза, что никакого бога нет. Вы парень неглупый, давайте с вами разберемся, и вы увидите на фактах своей жизни, что вы заблуждаетесь. Не возражаете со мною побеседовать?
— Нисколько не возражаю, — сказал Лева. — Я всегда готов дать ответ в своем уповании. — И Лева внутренне помолился Богу, что бы Он дал ему мудрость не огорчать начальства, а открыть ему, как он может, Бога. Будем говорить просто, без всякой философии, — повел начальник начавшийся разговор.
— Вот вы мне скажите, чем для вас является Бог, как Его лучше охарактеризовать?
Бог, — ответил Лева, — это прежде всего любящий Отец Небесный.
— Так… — молчание собеседника длилось секунду. — Значит, вы говорите, отец?
— Отец — это хорошо, и все люди знают значение этого слова.
— Так вот, вы скажите мне про вашего Небесного Отца: Он всесильный?
— Да, всесильный, — сказал Лева.
— Он вселюбящий?
— Да, вселюбящий.
— Он всезнающий?
— Да, всезнающий.
— Так вот, мне совершенно непонятно, — заключил начальник. — Я смотрю на вас и думаю: вы его дитя, а Он вам Отец. Как Он допускает, чтобы вы сидели в тюрьме в таких ужасных условиях? Подумайте! Ну, допустим, что Он вселюбящ. Он любит вас, значит, хочет вам добра и хочет вас, конечно, освободить из тюрьмы? Ну, может быть. Он вселюбящ, но просто Он не всезнающ. Он не знает, что вы сидите в тюрьме, что вы страдаете. Ну, допустим, вы утверждаете, что Он вселюбящ и всезнающ, то тогда разрешите сказать вам: не всесильный. Он вас любит. Он знает, что вы в тюрьме, но Он не может освободить вас из тюрьмы. Выходит, Он не всесильный, мы сильнее Его…
Доводы начальника ничуть не смутили Леву.
— Для Всемогущего, — сказал он, — ничего не трудно. Он допускает эти мои страдания, как нечто лучшее, как определенные трудности, которые принесут добрые плоды. Написано: «Ибо, если угодно воле Божией, лучше пострадать за добрые дела, нежели за злые». Я верю, что без воли Господа и волос с головы не упадет, и эти трудности, даже если бы пришлось потерять здоровье и жизнь, ничто по сравнению с тем, что ждет верующего христианина впереди.
Начальник задумался, посмотрел на Леву с каким-то сожалением, потом встал и сказал:
— Знаешь что? Я сам отец, у меня есть дети. Так вот что, я никогда бы не допустил, чтобы мой сын попал в тюрьму. Я знаю, что значит тюрьма, в которой ты сидишь. Я отец и приложил бы все усилия, чтобы освободить своего сына. Я не понимаю твоего Бога Отца…
Лева чувствовал, что начальник говорит искренно. Ему хотелось еще сказать ему, о любви Бога, о том, как Он не пожалел Единородного Сына, но отдал, дабы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную. Но начальник больше разговаривать не стал, ушел.
Следователь сказал, что дело Левы по-прежнему остается для них неясным. Они, как и раньше, считают, что существует организация, которая направила Леву для материальной и моральной помощи ссыльным сектантам, что им нужно распутать весь клубок и детально выяснить, где, когда, с какими верующими Лева встречался и что они говорили.
— Начнем с вашей встречи с благовестницей евангельских христиан Бруншвит, Вы знаете, кто она?
— Знаю, что она сестра верующая. Я был у нее всего одну ночь, видел как она молилась, видел, как она читала Слово Божие, слышал как она читала присланные ей письма от братьев. Она — искренняя христианка.
— А вы знаете, кто она в прошлом?
— Абсолютно, не знаю. Могу только предполагать, что она была грешница, как все люди, а потом спасена Христом.
— А какие антисоветские разговоры вы с нею вели?
— Абсолютно ни одного слова. Она говорила, что глубоко исследует Слово Божие, написала статью об освящении и хочет всячески, Чтобы люди жили в мире, в любви, Она верит, что Евангелие — самое дорогое для народа, так же верю и я. И она надеется, что Евангелие будет распространяться среди русских. А против власти — я твердо знаю — в ней нет ничего, и быть не может, потому что, будучи христианкой, живя по Слову Божию, она покорна правительствующим, ибо сказано: будьте покорны всякому человеческому начальству.
— Мы не можем допустить, чтобы те лица, которые сосланы, арестованы за антисоветскую пропаганду, были искренно расположены к нашей власти.
— О, не сомневайтесь! — воскликнул Лева, — Все мы за вас молимся и нисколько не обижаемся, что вы нас арестовываете, так как сознаем, что в этом есть определенный план Божий и Господь через все это только покажет славу Свою.
— Вы удивительный человек — фанатик, с вами никак не договоришься… Ну еще, еще подумайте, посидите, может быть, очнетесь.
Леву увели, и снова он среди людей волнующихся, удрученных допросами, не имеющий надежды на будущее…
И опять Лева открывает дорогое Евангелие, и снова он на злачных пажитях, у тихих и дивных вод, и добрый Пастырь стоит так близко около него, и Его пронзенная рука касается сердца Левы и успокаивает. И эта тишина, этот покой, очевидно, отражался на лице Левы.
Однажды к Леве подошел старик, бывший офицер царской армии:
— Молодой человек, смотрю я на вас и удивляюсь… Все мы так переживаем, мечемся. Вот я, старый вояка, бывал на фронтах и под пулями. А попал сюда — и не могу быть спокойным, так как понимаю: «Эх, яблочко, куда котишься, в чрезвычайку попадешь — не воротишься». Где же источник вашего спокойствия? Ведь вам и днем покоя не дают и по ночам вызывают.
Лева открыл любимую книгу и прочитал: «Если я пойду и долиной тени смертной, не убоюсь зла, ибо Ты со мною, Твой жезл и Твой посох, они успокаивают меня».
— Да, — сказал старик, — вера — великое дело, а у нас ее нет. Жизнь прошла, как и не жил: одни гулянки да невзгоды, войны… Ничего хорошего, и впереди только гроб.
И таких, как этот бывший военный, Лева видел всюду и, видя их, все более и более дорожил тем, что имел, что переплавлялось в этом горниле в то, что дороже золота, огнем очищенного…
Недолго сидел в камерах ОГПУ Лева. Его опять перевели в тюрьму. Снова потянулись длинные;.однообразные дни в огромной камере Красноярской тюрьмы. Но они почти сразу оборвались, и Лева снова очутился в подвалах ОГПУ. Снова последовали допросы.
