Уже не опасаясь бесовского гнева, Тундал смотрел на звезду, находя единственное утешение в ее сиянии. Свет приносил рыцарю надежду, говорил о милосердной любви Господней, вселял веру во всемогущество Божье.
Звезда превратилась в Ангела — Хранителя, который ласково и учтиво обратился к отчаявшемуся рыцарю:
«Тундал! — воскликнул Ангел, — Что ты здесь делаешь?!»
Едва заслышав обращенные к нему ангельские слова, душа Тундала заликовала, и бедный рыцарь возопил: «Милосердный Ангел Господний! За грехи бесы хотят меня скинуть в адское пекло!»
На это Ангел отвечал Тундалу: «Вот ты называешь меня милосердным господином, но почему никогда так не взывал прежде? Я был рядом всегда от вечерней до утренней зари! Я был рядом с тех пор, когда при рождении глаза твои впервые узрели свет! Почему ты не внимал моим знамениям и знакам в дни своей жизни?»
На это Тундал смиренно ответил: «Господин мой, я никогда не видел и не слышал тебя раньше. Сейчас молю: спаси и сохрани!»
Тогда сильный Ангел бесстрашно накинулся на Извергов, в одиночку рассеяв тучи бесов. После чего вновь обратился к рыцарю: «Тундал! Вот каких отвратительных и мерзких существ ты выбирал в свои советники! Вот чье зло наполняло и отравляло твою душу! Их водительством ты загнал свою душу в эту мрачную адскую штольню! Но милосердие Божье все еще может тебя спасти, хотя ты ничем и не заслужил Спасение!»
Бессильная злоба демонов… Оберегающая сила… Долина смертной тени…
Тогда Ангел берет Тундала, чтобы унести его из кишащей демонами адской штольни, но отступившие Изверги не захотели так просто выпустить добычу из своих лап. Они принялись кричать и визжать на разные голоса, взывая к справедливому суду Ангела.
«Где правосудие Божье? Эта мразь наша по праву! Всю свою жизнь Тундал служил похотям, поступая по прихоти демонов! Почему мы должны уступить его небесам? Его место в адском горниле!»
Демоны ревели и скрежетали зубами, в бессильной злобе продолжая терзать друг друга, при этом испуская невыносимую вонь.
Не обращая на бесов никакого внимания, Ангел сказал Тундалу: «Немедля следуй за мной!»
«Господин, — смущенно ответил Тундал, — стоит мне только повернуться к ним спиной, как Изверги вцепятся своими когтями и тотчас же утащат меня в адскую бездну».
«Не беспокойся об этом, — ответил Ангел. — Бесы не смогут самовольно отнять хранимую мною душу. Впрочем, в глубинах адских найдутся легионы демонов ужаснее и омерзительнее, способные терзать и мучать куда сильнее клыков и когтей Извергов. Но пока мы хранимы силой и волею Господа, никто не может причинить нам никакого вреда».
Когда Ангел закончил говорить с рыцарем, то сам взял его за руку и повел его прочь по длинному темному туннелю.
«Это долина смертной тени, в которой места нет ничему, кроме мрака. Ужас и отчаянье бывают спутниками тому, кто вынужден пройти этим путем…»
В великом смятении пытался постичь рыцарь пройденный путь, но, сколько ни старался понять его протяженность или потраченное время на него, так и не мог найти подходящей меры…
Плато железа и серы… Адская плавильня… Плато вечной агонии… Участь душегубов…
И открылось взору Тундала мрачное плато, лишь озаряемое неистовыми всполохами огня, над которым пеленой клубились тучи гари и смрада.
Пространство было сплошь усеяно углями, среди которых высились холмы серы и зловеще шипели раскаленные острова железной руды. Металл плавился сам собою и незримою силою стекал вверх, образуя слитки в человеческий рост, через которые неведомым образом струилось ярко–красное адское пламя.
Окружность адского плато кишело бесами и душами грешников, подобно тому как разложившийся труп свиньи превращается в гноевище из мертвой плоти, червей и мух. Мерзейшие Изверги ловко управлялись с бледными, похожими на слизняков душами грешников.
Одни терзали их, подобно тому как кухарка разделывает рыбу, и, сваливая кусками в огромные тигли вместе с грудами руды и серы, отправляли в адские горнила.
Другие топили из грешников жир на углях, который, стекая извилистыми потоками и ручейками, вливался в раскаленные острова руды, превращаясь в железные столпы. Изувеченные останки грешников Изверги тотчас зарывали в серу, где несчастные вновь и вновь восставали к новым страданиям.
«Перед тобой место великой скорби, — сказал Ангел рыцарю. — Эти души повинны в душегубстве, или пособничали убийцам, или подталкивали людей к смерти. Им больше не будет покоя до скончания времен, потому что это плато вечной агонии и предсмертных мучений. Нет начала ему, как не будет и конца. Такова плата за невинно пролитую кровь».
«Воистину, — воскликнул Тундал, — я не видел зрелища ужаснее!»
«Страшная участь, — согласился Ангел, — но знай, что в аду горестям нет предела!»
Гора беспокойства… Кислота и лед… Спираль зла и страданий… Ничто не стоит таких мучений…
Ангел ведет рыцаря к большой горе, беспрестанно извергающей дым и лаву. Одна сторона этой горы бурлила кипящей серой и дегтем и была вся укрыта ядовитым туманом. С другой стороны гора была скована вечными снегами, и ледяные плети клубились над ней разъяренными вихрями.
Черные, облезлые бесы с гнилыми нетопыриными крыльями остервенело кружились над горой беспокойства, охотясь на тех, кто жаждал укрыться от мук. Но для упокоения им не было даже норы.
Под когтями Извергов изъеденные кислотой тела истекли гноем, обваренное мясо отставало от костей, и промерзшие головы лопались от ударов подобно снежным комьям. Но не было им спасения после распада: бесы щипцами тащили куски плоти в кипящий деготь, чтобы оттуда вновь и вновь поднимались грешники обваренными и раскисшими…
Ангел поднял руку и, указывая, как зло и страдания следуют по бесконечной спирали, сказал: «Здесь ищут, но не находят себе покоя души воров, грабителей и мошенников. Ныне их души познают то зло, какое они приносили невинным, потому что деяния всегда возвращаются к своему источнику».
«Их мучения ужасают… — промолвил Тундал. — Ничто на свете не стоит того, чтобы заплатить за него подобную цену!»
Бездна отчаяния… Неведомый пожиратель… Мост гордыни… И малая добродетель не теряется…
Восклицает Ангел: «Не медли, Тундал! Путь слишком далек, и он потребует от тебя много стойкости и силы!»
Сокрушенный сердцем рыцарь пошел вслед за Ангелом, пока не достиг бездны отчаяния.
Только оказавшись у ее пределов, ощутил Тундал, что значит беспредельная глубина, которой нет подобия на Земле. Мрак под его ногами изрыгал отчаяние, и густая тьма была неведомым Пожирателем.
Над бездной, где подобно рою саранчи копошилась тьма, провисал мост без перил. Длиною он был в тысячу шагов, а шириною — не больше детской стопы.
Подобно тому как мухи облепляют навоз, грешники на этом мосту висели, ползли, или пытались бежать, карабкаясь по спинам и головам. Они отчаянно цеплялись и сталкивали друг друга в бездну.
Как только несчастный срывался вниз, легионы саранчи обгладывали жертву до костей и выедали костный мозг изнутри. Однако бездна не принимала в себя грешника, не давала ему покоя, а выплевывала к началу моста, где несчастные вновь обрастали мясом и кожей. И были вновь подгоняемы ненасытной саранчой карабкаться на адский переход.
«Мост гордыни, — сказал Ангел. — Присмотрись, и ты увидишь на нем как невежественных базарных баб, так и высокочтимых мудрецов. Гордыня одинаково собирает свою дань и с батраков, и с господ. С людей безвестных и людей именитых».
«Господин, — обратился к спутнику Тундал. — Кто с пальмовой ветвью в руках успешнее других балансирует на мосту?»
«При жизни он был священником, совершившим паломничество в Святую землю, — ответил Ангел. — Но вместо любви к Господу и детям Божьим взрастил только собственную гордыню. Однако даже малая добродетель не была утрачена над адской бездной!»
«О Святой Ангел, я трепещу! — взмолился рыцарь. — Нет мне прохода по этому мосту, потому что я весьма гордился своими злодеями! Еще не вступлю на мост, как тьма пожрет меня!»
«Теперь не страшись, но неустанно благодари Бога за избавление от подобной участи! Божьей милостью проведу тебя невредимым!»
Врата скорби… Адские Химеры… Зверь Ахерон… Опасность злорадства…
Вот новое видение перед ними: огромный, покрытый язвами и струпьями боров, чьи налитые огнем глаза больше любой долины и чья разверзшаяся пасть такова, что может без труда заключить в себя тысячи несчастных. Дыхание его — моровое поветрие, его бивни — как зловещие скалы, посреди которых располагается пылающая и зыблемая подобно морским волнам слизь языка.
