Вот и есть у тебя теперь решение задачи, ловко разъясняющее поиск хлеба в Египте Иосифом, хотя одно чудо и превосходит здесь другое. Обращу я теперь слово к другому дивному событию. После того как славный Климент, в течение многих лет управлявший обителью, в семнадцатый день июля отошел ко Господу, а Иларион, во всем обнаруживающий свойство веселости нрава, соответствующей имени[2142], недавно стал настоятелем, ученик преподобного отца нашего Николая по имени Антоний, которого за его случайный признак некоторые прозвали Мавром[2143], в течение многих лет страдавший геморройной болезнью, из-за тяжести ее отчаявшись в помощи врачей, получил наконец наставление от упомянутого отца Илариона лечь в келлии, в которой прежде жил служитель Христов Николай, и там переносить телесный недуг. Когда он там с большой радостью разместился, явился к нему во сне святой, сказав примерно так: «Смиренный Антоний, что за болезнь беспокоит тебя?» «Описав ее, – рассказывает Антоний, – я не скрыл ее неизлечимости». «Не бойся больше, – сказал великий отец, – ибо будешь ты отныне здоров, и болезнь эта не будет тебя беспокоить». Придя в себя, будучи уже не во сне, собственными глазами увидел он преподобного со спины, выходящего из келлии. После этого тотчас прекратилось истечение крови, а келлию наполнило сильное благоухание, исполнив радостью сердце смиренного Антония. Прошло уже сорок лет, и с тех пор его по благодати Божьей более не беспокоила эта болезнь[2144].
Однако этого достаточно, ибо следует пропустить многое, подчиняясь закону говорить кратко. Да и рассказ наш из-за немощи неспособен передать силу чудес, ставя себе тем не менее задачу доставить пользу недоверчивому слушателю.
Мы, о блаженный, с большой страстью смиренной нашей души предоставляя страдающему и сокрушенному перу то, что из-за отдаленности времени погружалось в глубины молчания, как бы из моря твоих свершений извлекши некий [Col. 925] уголек памяти или скорее простое воздаяние, приносим тебе в дар это посвященное твоей всеславной и святой памяти повествование. Ты же с милостью призри на нас свыше и всякий раз облегчай присущую плоти нашей войну, обращай к счастью ничтожество несчастной жизни нашей, ибо многочисленны у нее нежданные бедствия, и направляй вдаль от лукавой бури страстей, взяв на себя управление веслами разума, и награди миром общество Церкви. Ибо видишь, какой и сколь неотвратимо всеохватной оказывается злоба дня. Да повергнешь ты, смиряя, дерзкий порыв иноземцев и их чуждый разум. Взгляни же, на что они ныне дерзают! Церкви сжигаются, а земля христиан поливается кровью! И да убедишь ты своими ходатайствами, чтобы они либо пришли через веру к древнему благородству славы, либо всем скопом были истреблены, как язычники, жаждущие войны[2145]. И воистину предоставь нам в делах красоваться благими упованиями на Бога, прославляя Отца, Сына и Святого Духа, нераздельную сущность и Божество, ныне и присно и во веки веков. Аминь.
[PG. T 99. Col. 1849] О Тарасии и Никифоре, святых патриархах (О студийском расколе)[2146]
Преславные патриархи Тарасий и Никифор из-за необходимости совершили некие уступки по икономии. Поэтому, как мы уже упомянули, от них отделился иже во святых Феодор Студит. Настало время рассказать об этом деле. Ибо царь Константин, [Col. 1852] сын христолюбивой Ирины, изгнал свою супругу[2147], постриг ее против ее воли и желания и женился вместо нее на другой. А патриарх Тарасий (ибо он тогда направлял кормило Константинопольской церкви) совершенно этому не благоволил. Но некий священник [Великой] церкви по имени Иосиф повенчал их. Тогда великий Феодор, подвигнутый божественной ревностью, отлучил царя и обличил, как свершившего безмерное беззаконие, причем и многие другие последовали за ним в его цели и ревности. И он отделил себя от Церкви и от патриарха. Ведь хотя патриарх и не благоволил к беззаконному браку, но и не выступил против него и не показал божественную ревность против царя, сотворившего такую мерзость. Но после ослепления Константина по Божественному суду и низложения царицы Ирины, его матери, скипетр царствия захватил Никифор, низложивший ее в результате заговора. Кроме других неблаговидных дел, сделанных им, [он] постарался вновь принять в Церковь уже низложенного к тому времени пресвитера Иосифа. А святой Никифор, наследовавший скончавшемуся к тому времени Тарасию, снизошел к стремлению императора и принял Иосифа в общение. Посему великий Феодор опять и с ним разрывает общение. Но сей иже во святых Феодор и с самого начала не потерпел согласиться с этим беззаконием, хотя император Константин и дары предлагал ему, и всячески пытался его улестить и сам, и через других, и через свою беззаконную сожительницу, ведь она была родственницей отца[2148]. И наоборот, пережив от него ужаснейшие [испытания] – в изгнаниях, в заключении, в великом голоде и ударах по плечам и во всяком озлоблении, он ни в чем не уменьшил божественной ревности и не ослабил своего сопротивления. Ведь не легковесным делом показалось столь великому в добродетели мужу падение Константина. Ведь оно, начавшись от царя, уже перешло в развращение десятков тысяч душ. Ибо многие из людей, и прежде всего более страстные из них, пользуются им как предлогом для исполнения своих невоздержанных желаний и, следуя беззаконию императора как будто бы закону, изгоняют своих законных супружниц и сожительствуют с теми, кто им больше по нраву. Великий Феодор, видя такую порчу распространившейся уже на многие страны, как мы уже сказали, подвигся против царя с божественной ревностью и до конца сохранил ее. Так обстояли дела с ним.
Из упомянутых же патриархов божественный Тарасий уступил и смирился с этим недозволенным деянием Константина, потому что сей император Константин угрожал ему, что если патриарх не уступит его воле, то он возобновит ересь предыдущих императоров и ниспровергнет святые и честные иконы. Поэтому ему рассудилось немного [Col. 1853] уступить в строгости, чтобы не погубить величайшее. А иже во святых Никифор, который прежде многажды противостоял царствовавшему после этого Никифору, затем, точно зная его злонравие и злую волю и опасаясь, как бы он не привел в беспорядок и смешение все церковные дела, тоже снизошел и, как сказано выше, принял низложенного Иосифа [в священство]. Но тем не менее вопрос о том, лучше ли сделал великий Феодор, дерзнувший против беззакония и стоявший до конца, или патриархи, по вышеназванным причинам проявившие снисхождение, мы оставим исследовать другим, имеющим светильник знания, сияющий в них, и имеющих здравые чувства души для такового различения. Мы видим, что и святой Епифаний Кипрский показал сходную с великим Феодором ревность и неодолимое упорство против императрицы Евдоксии. Ибо когда та угрожала, что откроет идольские храмы, если не будет изгнан божественный Златоуст, святой не устрашился и вообще не дрогнул, но, сказав: «Я неповинен в этом суде», ушел, оставив ее пышущей гневом. Говорят также, что святой Феодор отделился от приснопамятных патриархов по другой причине. А была она в том, что, как он говорит, они взошли на патриарший престол прямо из мирян и не по церковному обычаю произошла их хиротония. В оправдание же этого описавший их деяния говорит, что божественные каноны не исключают подобного дела совершенно, но наблюдают лишь за тем, чтобы посвящаемый не был бы неопытным в том, что подобает священству, чтобы не вызвать крушения церковных дел. А они (я говорю о великом Тарасии и божественном Никифоре) способствовали продвижению Церкви и всё делали хорошо и по обычаю, поэтому этот канон их не касается. Надлежит, однако, знать, что для отцов показалось не малым прегрешением нападение св. Феодора на преславных патриархов, подвигнутых от Бога немного уступить в акривии, чтобы не приключился больший вред, а также его отделение от Церкви. Но, однако, как сказано выше, он снова исправился. И это явствует из его истории. Указывает на это и великий Мефодий в своем уже упомянутом Слове к студитам. Он сообщает, что преп. Феодор потом отверг мнение, которого держался в запале, и снова соединился с Церковью. И он говорит, что в конце своей жизни он стяжал великое единение и любовь и вечное общение с приснопамятным патриархом Никифором. Итак, исполнилось на нем изречение псалмов о праведнике: Егда падет, неразбиется, яко Господь подкрепляет руку его (Пс. 36:24). Ведь если воспротивится даже какому угодно иерею, естественно, не по причине ереси, влечет великую опасность, то насколько же это было справедливо в случае с таковыми архиереями и архиереями архиереев, вернее же, согласно великому Дионисию, с самими апостолами? Ведь и божественный Мефодий справедливо приводит такое возражение, обращаясь к ученикам святого, говоря так: «Ты – монах, и не подобает тебе испытывать дела священников, но следует подчиняться, а не подчинять и не испытывать их».
