Скажи, Павел: ничтоже внесохом в мир (1 Тим. 6:7). Равенства при вшествии в мир достаточно к тому, чтобы изгнать неравенство надмения в общественной жизни. Ничтоже внесохом в мир. Нагими вышли мы из материнской утробы. Ничего не имея у себя, взошел в мир ты, корыстолюбец; у тебя не было ни золота, потому что оно выкапывается из земли; ни серебра, потому что не с тобой появилось; ни одежд, потому что они – творение искусства ткачей; ни поместий, которые созданы богатством и обустроены руками; ни достоинства, кроме одного – образа Божия; ни владычества, которое подтачивает время и пожинает смерть. Наг вошел ты в мир: о, если бы из жизни выйти тебе обнаженным от грехов!
Ничтоже внесохом в жизнь, но ниже изнести что можем (1 Тим. 6:6, 7). Ужели, Павел, ничего не выносим мы из принадлежащего к жизни? Ничего, разве одни добродетели, ежели упражнялись в них. Износим целомудрие, если цвели им. Износим милостыню, если обогащались ею. Это – споспешники души, уды для уловления жизни. Богатство остается здесь, золото расхищается, серебро идет в раздел, поместья продаются, слава забывается, владычество прекращается, страх угасает. С шатром жизни разрушается и убранство [1804]. Итак, что же? Имеюще пищу и одеяние, сими довольни будем (1 Тим. 6:8). Избегаю излишнего как бесполезного и ищу необходимого как не подлежащего осуждению. Богач предстает там нагим. Если имеет добродетели, и там он богат. А если обнажен от них, то – вечный нищий.
Ничто не богатее добродетельной нищеты. Петр нищ, но отнял добычу у смерти (Деян. 9:40). Иоанн нищ, но исправил ноги хромого (Деян. 3:4–6). Филипп нищ, но в Сыне видел Отца (Ин. 14:9). Матфей нищ, потому что оставил богатство вместе с хищением (Лк. 5:27–28). Фома нищ, но нашел некрадомое сокровище – ребро Владыки (Ин. 20:27). Павел нищ, [Col. 1721] но стал наследником рая. Владыка нищ по плоти, потому что безмерно богат по Божеству.
Вот и сегодня излил богатство врачевания, освободил от болезни тещу Петрову, прикосновением отгнал горячку (Мк. 1:31). Не после многих посещений воздвиг страждущую; не видно врачебного вещества; уврачевание последовало сразу. Много истощила она трудов, и не было милующего. Но как только здесь предстает Врач естества, телесный недуг прекратился. Посмотри же на то, что наиболее чудно. Троих уврачевал от одного и того же – двух мужей и одну жену: Лазаря, сына вдовицы и дочь Иаирову. И для чего? Слушай, потому что причина сему таинственна. Хотел показать, что Он Владыка Закона и Благодати; поэтому в других соблюдает подобный образ; как и там поставил трех правителей народу: Моисея, Аарона и Мариам. Слушай, что Сам вопиет у Пророков: людие Мои, что сотворих вам? или чим оскорбих вас?.. Отвещайте Ми, зане… послах пред вами Моисея, Аарона и Мариам (Мих. 6:3–4), – Моисея в лице Закона, Аарона в лице Пророков и Мариам в лице Церкви, которую ослепила нечистота идолов и уврачевало человеколюбие Воплотившегося.
Поэтому Церковь, как Мариам, освободившись от мысленного фараона – диавола – и от владычества демонов и видя, что ветхий человек, подобно Египту, потоплен в море купели, взяв тимпан благодарения и приведя в согласие с древом Крестным, ударяет в струны добродетели и восклицает: поим Господеви, славно бо прославися (Исх. 15:1). Сошел с неба, и не отлучился от Отца; родился в вертепе, и не сошел с престола; возлег в яслях, и не оставил Отчих недр; родился, воплотившись от Девы, и как Бог, был без отца; снисшел, и не отлучился от горних; взошел, и не соделал прибавления в Троице; в образе раба явился, и не утратил равночестия со Отцем, но есть Слово, и Образ, и Сияние; Слово – ибо никогда не отделен от ума; Образ – не из воска вылитый круг, но печать равнообразная; Сияние – ибо свет совечен солнцу; Образ – потому что видевый Сына виде Отца (Ин. 14:9). Ему слава и держава с Единородным Его Сыном и Животворящим Его Духом, ныне, и всегда, и во веки веков! Аминь.
Архиепископ Василий (Кривошеин)
Проблема познаваемости Бога: сущность и энергия у святого Василия Великого[1805]
Проблема познаваемости Бога является для св. Василия Великого частным, хотя вместе с тем и единственным по своему характеру видом нашего познания вообще. Как в мире тварном сущность творений недоступна нашему разуму и мы познаем творения по их свойствам и качествам, по их видимости, точно так же, или, вернее, в неизмеримо большей степени, Божественная сущность остается для нас непостижимой и недоступной, и мы познаем Бога только из Его свойств, или, как св. Василий наиболее часто выражается, из Его действий и проявлений, из Его энергий. «Евномиане, – говорит он[1806] – не знающие естества даже той земли, которую они попирают своими ногами, какова она, имеют дерзость проникать в сущность Бога всяческих» [1807]. «Вообще только помыслить, – пишет там же св. Василий, – что можно исследовать сущность Бога, Который выше всего, сколько в этом гордости и надменности!» [1808] «Я думаю, – говорит еще св. Василий, – что постижение (Божественной сущности) превосходит не только людей, но и всякое разумное естество. „Разумной“ же я называю здесь тварную природу. Ибо Отец познаваем только Сыну и Святому Духу» [1809]. Таким образом, эта неспособность познавать Божественное естество не ограничивается одними людьми, но распространяется и на ангельский мир. Только три Божественные Ипостаси обладают полным познанием Их общей сущности. И св. Василий заключает: «Сущность Божия, как это было доказано, совершенно непостижима и неизреченна для человеческого естества» [1810].
Это не означает, однако, для св. Василия, что Бог совершенно непостижим. Такая непостижимость исключала бы возможность сознательного поклонения Богу. В этом как раз и упрекали его противники, евномиане, ставившие ему такой вопрос: «Поклоняешься ли ты тому, что ты знаешь, или тому, что ты не знаешь?» [1811]Св. Василий понимает ловушку, заключающуюся в этом вопросе. «Если мы ответим, что мы знаем то, чему поклоняемся, у них на это быстрый ответ: „Какова сущность поклоняемого?“ А если мы признаемся, что не знаем его сущности, они обращают против нас наш ответ и говорят: „Итак, вы поклоняетесь тому, что не знаете“» [1812]. Этот аномейский вопрос предполагает, что всякое истинное познание есть познание сущности и, в особенности, что в Боге все есть сущность. В своем ответе св. Василий оспаривает оба эти утверждения: «А мы говорим, что познание многозначно. В самом деле, мы говорим, что знаем величие Божие и Его силу и мудрость и благость и Промысл, которым Он промышляет о нас, и праведность Его суда, но не саму сущность. Так что вопрос этот имеет улавливающий характер» [1813]. Таким образом, св. Василий допускает, с точки зрения познания, во всяком случае, различие между сущностью Божией и Его свойствами и проявлениями.
Дабы лучше пояснить характер этого различия в Боге, св. Василий вновь отправляется от рассмотрения тварного мира. «В обычном употреблении, – говорит св. Василий, – вещи, которые при непосредственном воззрении ума представляются простыми и едиными, но при подробном исследовании кажутся разнообразными и многими, такие вещи, разделяемые умом, называются разделяемыми одним примышлением[1814], – «например, первая встреча (ума) говорит нам, что тело простое, но последующее размышление показывает, что оно различно, разлагая его примышлением на то, из чего оно составлено, на цвет и образ и сопротивление и величину и так далее» [1815]. Св. Василий дает следующее определение этой примышления), посредством которого мы различаем свойства вещей и которое представляется вторичным интеллектуальным актом над непосредственными данными чувств: «Примышлением называется более подробное и точное вторичное размышление о том, что было схвачено умом после первой мысли, произведенной в нас ощущением» [1816]. Иначе говоря: «Все, кратко выражаясь, известное ощущению и кажущееся простым по своему предмету, но после его умозрительного рассмотрения образующее сложное понятие, называется усматриваемым примышлением» [1817]. Можно вообще сказать, что для св. Василия, поскольку дело идет о тварном мире, различия, усматриваемые в нем нашим умом, соответствуют чемуто реальному в предметах. Они свидетельствуют о сложной природе всех вещей, не вводя в них, однако, разделения и не нарушая их единства.
Нечто подобное, по св. Василию, могло бы быть сказано относительно нашего познания Бога. «Мы научены Божественным Писанием, – говорит он, – пользоваться примышлением способом очень близким (к обычному его употреблению)» [1818]. Так же, как и в тварных вещах, мы различаем в Боге умственным действием Его непознаваемую сущность и то, что ее сопровождает и что не является Его сущностью. Это, во-первых, Его ипостасные свойства, как нерожденность, или же свойства, общие для Божественной сущности, как нетленность. «Если нерожденность следует за Богом, – полемизирует св. Василий против Евномия, – ясно, что она следует за Ним извне. Но то, что вне Бога, не Его сущность» [1819]. Основываясь на этих различиях мы применяем к Богу многочисленные наименования, каждое из которых соответствует чему-то действительному и различному в Боге, но никоим образом не обозначает Его сущности. «Если бы все эти (наименования) относились к одному обозначаемому, было бы совершенно необходимо, чтобы они имели одну и ту же силу между собою… Так что услышавший о неизменяемости Бога был бы направлен к Его нерождаемости; а услышавший об Его неделимости был бы отведен к Его творчеству. Но что могло бы быть нелепее такого смешения» [1820]. Вернее, как пишет св. Василий в другом месте, все эти имена освещают с разных сторон один и тот же предмет: «Скажешь ли ты „Бог“, ты обозначишь Того же, Кого ты помыслил посредством других имен. Но если все имена, прилагаемые Божественному естеству, и равносильны друг другу по обозначению объекта, но они по иному выражению направляют наш ум на одно и то же» [1821]. Впрочем, «нет ни одного имени, достаточного, чтобы, охватив все Божественное естество, быть способным его выразить, но многочисленные и разнообразные, каждое со своим собственным значением, они образуют вместе тусклое и совершенно малое понятие по сравнению с целым, для нас, однако, вполне достаточное» [1822]. Положительные или отрицательные, эти именования не открывают сущности Божией. Так, говоря о ветхозаветных патриархах, св. Василий замечает, что Бог не явил им Своего имени, «тем более Он не открыл им Своей сущности, что она такое… так как это очевидно превосходит способность человеческого слуха» [1823]. Даже имя «Господь» «не есть имя сущности, но власти» [1824]. Или, как он разъясняет в другом месте: «Именование (Божества) носит указание некоторой назирательной или действующей власти, а Божественное естество во всех примышляемых именах остается не обозначенным, каково оно само по себе» [1825]. Так что слово «Бог» для св. Василия выражает скорее Божественное действие, чем Его существо, хотя здесь св. Василий предпочитает выражаться не слишком категорически во избежание излишней полемики [1826]. Имена Божественных Лиц также не выражают их сущности [1827]. Говоря вообще, «именования обозначают не сущности, но свойства» [1828].
