Общение с этими двумя братьями перед началом работы, в обеденный перерыв и в час возвращения с работы в камеру было для Левы большой радостью. Эти встречи были тем драгоценнее, что оба брата, зная, что у Левы впереди следственные мытарства, обещали каждый день аккуратно молиться за него.
Около двух недель Лева работал в мастерской. За работу добавляли хлеба, приварок в обед давался лучше, чем обычно. Братья угощали его из подученных передач, и он не чувствовал голода,
Когда он собирал в мастерской раму, его неожиданно вызвали.
— Куда? — спросил он надзирателя.
— В этап, — коротко ответил тот.
Лева побежал к братьям, они обнялись, поцеловались и расстались.
В канцелярии тюрьмы его ждал особый конвой. По их интеллигентному виду и вопросам, которые они стали задавать Леве, он понял, что это вооруженные сотрудники ОГПУ.
— Мы вас ждали, ждали к себе, да так и не дождались. Так плохо с этими этапами. Вот и приехали за вами.
Они получили бумаги Левы, расписались за него, и он отправился с ними. В ожидании поезда вошли в станционный буфет, поели сами и угостили Леву.
— Больше всего нас интересует вопрос, каким образом вы сумели улизнуть от нас из Красноярска? Мы так вас сторожили, искали…
— Я не улизнул, — сказал Лева, — я просто уехал.
— Ну, ладно, следствие все разберет.
Когда подошел пассажирский поезд, они сняли отдельное купе и усадили Леву между собой. Один сидел у окна, затем Лева, а рядом с ним другой охранник.
После первых тюремных мытарств приятно было ехать в чистом, хорошем пассажирском вагоне. Невольно Леве вспомнился рассказ С. М. Степняка-Кравчинского «Домик на Волге». В нем шла речь о молодом революционере, которого везли в вагоне наподобие того, как сейчас везут его. И он сумел выброситься из окна идущего поезда и скрыться от жандармов. Сильно ушибленный, он нашел в себе силы добрести до берега Волги и там, в одном домике, обрел приют.
Вообще о побегах заключенные мечтают часто. Но, припоминая этот рассказ, Лева думал, что если бы даже сейчас было открыто окно и охранников вовсе бы не было, то он все равно никуда бы не побежал. Он всей душой шел на страдания, зная, что так суждено.
Конечно, молодой организм — то самое, что мы привычно определяем словом «плоть», — сопротивлялся и не хотел того, что Писание называет волей другого: «Другой поведет тебя, куда ты не хочешь». Но дух сильнее плоти, и он был готов к жертвам, лишениям, невзгодам ради Христа.
Конвоиры разговаривали с ним мало, видимо, считая, что он все равно ничего им не скажет. Другим пассажирам, из соседнего купе, не разрешалось разговаривать с ним.
Когда прибыли в Красноярск, то вызвали специальную машину, и Лева был доставлен в центр города, — туда, где в огромном многоэтажном здании разместилось ОГПУ.
Леву повели во двор и спустили в подвальное помещение, где были камеры. Его раздели догола, тщательно обыскали, проверили все. В душе он молил Бога лишь об одном: что бы не отобрали Евангелие:
— Господи, Ты знаешь, впереди испытания. Сохрани, сохрани, эту Книгу со мной!
И эту Книгу ему оставили.
Несмотря на дневные часы, в камере был полумрак — правильнее сказать, сизый полумрак, потому что, как и везде, заключенные много курили.
Здесь было не так тесно, как в пересыльной тюрьме. Каждый имел свою койку. Правда, на койках не было матрасов, одни лишь доски. Но когда Лева получил койку, на которой мог расположиться свободно, это для него было уже большим достижением. Он расстелил свой тонкий матрасик и почувствовал себя словно дома. Правда, он был еще начинающий свое поприще заключенный, и тюрьма для него была далеко не родным домом, но всегда так бывает, когда их худшего получаешь немного лучше, хотя и плохое, оно кажется хорошим.
Присмотревшись к людям, Лева понял, что сидели не простые крестьяне и не простые служащие. Из разговоров он вскоре узнал, что многие были с высшим образованием:, инженеры, работники сельского и лесного хозяйства. Были также очень пожилые люди, бывшие офицеры царской армии. Из бесед с ними Лева выяснил, что большинство тут было связано с так называемым делом Рамзина, когда, как в те дни публиковалось в печати, была раскрыта организация интеллигенции, которая якобы занималась вредительством с целью подрыва советской власти.
Все это были очень несчастные люди. Их без конца вызывали на допросы. Возвращались они совершенно разбитыми, сжимали в отчаянии голову и шептались между собой, что по принуждению, под сильным нажимом подписали свои показания того или иного допроса, в протоколе которого была написана вопиющая ложь.
Позднее Лева спрашивал их, почему же они подписывали заведомую ложь. Он считал невозможным подписывать ложь, потому что ложь есть грех. Они говорили ему, что другого выхода нет; будет очень большой срок. А подписанное признание, хотя оно и было явно вынужденным и, безусловно, ложным, не соответствующим действительности, якобы облегчает учесть.
Офицеров царской армии допрашивали реже, они смотрели на свое будущее весьма безнадежно, пессимистически. Говорили, что им припоминают все старые дела, за которые они привлекались когда-то и в конце концов их изолируют в особые лагеря как негодный элемент.
Все подследственные получали передачи, книги русских классиков, и каждый старался углубиться в чтение, чтобы только отвлечься от гнетущей действительности. Как оказалось, и кормили здесь лучше, чем в обычных тюрьмах.
Леву на допрос вызвали на сразу. Видимо, из тактических соображений решили, чтобы он «еще больше подумал», чтобы потом сразу «раскололся», как говорят арестанты.
Лева видел, как люди, не соблюдающие известного порядка дня, мучаются без сна ночами, и он решил установить себе строгий режим никогда днем не отдыхать, ложиться только ночью. Это способствовало тому, что за время следствия, несмотря на все передряги, он спал хорошо.
Но главное не в этом. Главное было в том, что его совесть была чиста перед Богом, перед правительством и перед каждым человеком. Главное-то, что, как написано в Писании, думал Лева «спокойно ложусь я и сплю, ибо Ты, Господи, един даешь мне жить в безопасности» (Пс. 4:9).
«Не уклоняйся ни направо, ни налево: удали ногу твою зла».
Притч. 4:27
И вот Леву вызвали на допрос. Невысокого роста, плотный, светло-русый следователь встретил его приветливо:
— Садитесь, садитесь, Смирнский, давно ждали вас.
Он позвонил. Вошло несколько человек военных, видимо, начальство. Они с интересом стали рассматривать Леву.
— Так, так, так, вояжер, представителем какой организации вы являетесь?
— Ну, вот вы и попали к нам. Мы одно только хотим вам сказать: дружите с нашим следователем. Он человек хороший. И еще учтите: ложь нам не нужна, нужна только правда. Мы, конечно, понимаем, что вы незначительное лицо в вашей организации, просто коммивояжер, но от вас, безусловно, потянется ниточка к тем, кто через вас действует. А с вас спрос маленький, и наказание вам будет небольшое, не беспокойтесь. Только признавайтесь во всем и говорите правду. Согласны?
— Согласен! — сказал Лева. — Я стою только за правду и ложь не терплю.
Они ушли, и Лева остался наедине со своим следователем.
— Первый вопрос к вам будет такой, — начал следователь, — У нас есть данные, что вы знали, что ваши бумаги захвачены нами здесь, в Красноярске, что вы были информированы, что мы вас ищем.
— Да, это так, — ответил Лева. Следователь записал Левин ответ.
— Второй вопрос: кто вам сказал об этом?
Лева молчал. Он внутренне молился Господу дать ему мудрость, чтобы не солгать, но и правду не сказать. Следователь поторопил Леву вопросом:
— Так вам сказала об этом ваша сестра Левашова?
Он не сводил глаз с лица Левы, следя за каждым его выражением.
— Мы разговаривали с ней об этом. Следователь вскочил:
— Так что же она, ваша сестра-христианка, врет? Она утверждает, что не говорила вам об этом. Ну ладно, хватит, я сделаю очную ставку.
Следователь взволнованно заходил по комнате:
— А сейчас вот что меня интересует. Вы только что прибыли в Красноярск, находитесь здесь всего несколько суток. И на другой же день, как вы приехали, приходят к нам ваши верующие и приносят передачу. Скажите, каким это духом святым они узнали, что вы здесь? Это просто непостижимо. Мы хотели устроить так, чтобы никто не узнал, что вы здесь, а они уже знают. Это мешает ведущемуся следствию.
— Это так Господь устроил, — сказал Лева. — Он все может устроить так — сверх ожидания.
— Да, значит, пути Господни, неисповедимы, — продолжал следователь. — Может быть, действительно вы и сами-то не знаете, что вы здесь, и вас бесполезно об этом спрашивать.
