«Из пришедших на поклонение в праздник были некоторые Еллины. Они подошли к Филиппу, который был из Вифсаиды Галилейской, и просили его, говоря: «Господин! нам хочется видеть Иисуса». Филипп идёт и говорит о том Андрею; и потом Андрей и Филипп сказывают о том Иисусу. Иисус же сказал им в ответ: «Пришёл час прославиться Сыну Человеческому»».
Не потому ли эллины обращаются сначала к Филиппу, что тот носил привычное для них греческое имя? Но и Филипп не решается сам рассказать Иисусу о их желании видеть Его, прибегая к помощи Андрея. Какую роль в этом деле играл Первозванный апостол? И что за обязанности были у него в общине учеников Иисуса?
— Прямо какой-то тайный соперник Иуды, — подытожил размышления Григория его институтский коллега Никифоров, с которым тот поделился своими догадками во время одного из перекуров.
— Ну уж ты, Лёва, и придумаешь! — сам удивился такому выводу Фоменко.
— А почему нет? — Никифоров любил пофантазировать, в том числе и в своих статьях, не то что в досужих разговорах. — Смотри: кто у нас Андрей? Первый ученик, так? А последние станут первыми, как предсказывал Сам Иисус. Иуда среди всех апостолов, до того как предал Учителя, почти нигде не упоминался: ну, Иуда и Иуда какой-то, финансист жалкий, Ротшильд Рокфеллерович жидомасонский. Точно я тебе говорю: на роль предателя сначала метил именно Андрей, но — сорвалось, понимаешь. Финансист его опередил. Сомнительная у них вообще семейка была, склонная к разным выходкам. Кто был брат у Андрея? Пётр. Этот вообще чуть не утонул, когда решил прогуляться по воде, он же и отрубил ухо одному рабу — помнишь такое? А потом и вовсе трижды отрёкся от Иисуса! Неужели Андрей был не той же ненадёжной породы?
— Тебе бы альтернативную историю писать, — осадил его Фоменко. — По евангельским сюжетам. Очень модный жанр, неумирающий. Какое-нибудь «Евангелие от Андрея», где всё с ног на голову будет переставлено.
— Ну да, тут такое можно сочинить… Андрей не только до Новгорода — он у меня до Чукотки на оленях прокатится! А оттуда в Америку. По льду, или нет, лучше по воде.
Когда Фоменко с Никифоровым вернулись к себе в отдел, их ждал неожиданный факс. Младшие научные сотрудницы с любопытством передавали друг другу длинный бумажный свиток, на котором красовались печать с Богородицей и двуглавый орёл непривычной формы, а под ним надпись по-гречески: «Мера кинотис Лгиу Ору с Лфо».
— Вам письмо… — передала этот свиток Григорию, залившись румянцем, одна из сотрудниц.
— Ай-ай-ай! — возмутился Никифоров. — Не-хо-рошо чужие письма читать. Дай-ка глянуть. С Афона?
Григорий просмотрел факс:
— Да. Ампелий пишет, больше месяца пропадал. Чудно только — по-русски, но в старой орфографии. Да ещё на официальном афонском бланке.
Письмо было написано целиком от руки, чётким каллиграфическим почерком:
«Милостивый Государь Григорій Александровичъ!
Прежде всего прошу у Васъ прощенія за свой скоропалительный отъѣздъ изъ Россіи и за долгое отсутствіе вѣстей отъ меня. Кромѣ того, надѣюсь, Вы извините меня за сіе отснятое рукописаніе вмѣсто привычнаго электроннаго письма: принятые мною обѣты препятствуютъ мнѣ въ настоящее время пользоваться компьютеромъ, тѣмъ болѣе имѣть доступъ въ Интернетъ.
Итакъ, я неслучайно просилъ Васъ обратить особое вниманіе на фигуру св. апостола Андрея Первозваннаго, точнѣе — на отраженіе въ христіанской книжности преданій о его жизни, въ т. ч. въ Славянскихъ переводахъ, до коихъ я тѣшу себя надеждой добраться съ Вашею помощію. Въ Государственной рукописной библіотекѣ хранится старѣйшій изъ извѣстныхъ мнѣ (1420-го года отъ Р.Х.) списковъ Славянскаго перевода Житія ап. Андрея, составленнаго Епифаніемъ Монахомъ въ первой половинѣ IX вѣка, — первой, пространной, редакціи, отъ которой ни въ одной Греческой рукописи не сохранилось начала.
Не могли бы Вы заглянуть въ сей сборникъ (основное собраніе Троице-Сергіевой лавры, № 669) и посмотрѣть, съ чего начинается переводъ Епифаніева житія? Буду Вамъ премного благодаренъ, а наипаче — если раздобудете для меня копію всего текста.
Съ неизмѣннымъ почтеніемъ,
смиренный священноинокъ Ампелий +
Р.S. Прилагаю свой переводъ на Русскій языкъ первыхъ главъ второй редакціи Епифаніева житія, сдѣланный мною лично съ учетомъ нѣсколькихъ рукописей, старѣйшая изъ которыхъ — пергаменный кодексъ первой половины X вѣка, хранящійся въ Аѳонскомъ монастырѣ Кутлумушъ. Епифаній самъ переработалъ, въ основномъ подвергая сокращенію, изначальную версію житія Андрея. Не обезсудьте за стиль».
Приложенный перевод был уже набран, а не написан от руки: вероятно, отец Ампелий диктовал его тому, кому не запрещено пользование компьютером. После цветисто составленного вступления, в котором Епифаний, желая блеснуть своей учёностью, перечислял свои источники, сразу следовало описание палестинского периода жизни апостола Андрея, изобилующее подробностями, неизвестными каноническим Евангелиям:
«Был во дни Гиркана, священника и царя евреев, некий Иона из колена Симеонова, из села Вифсаида (где позже основал колонию тетрарх Филипп, сын Ирода Антипатра), у которого было два сына — Симон и Андрей; был же он весьма беден и неимущ. Прожив достаточно лет, он скончался, оставив детей в большой нищете, а те нанялись в батраки. И Симон женился на дочери Аристовула, брата апостола Варнавы, и, как говорят некоторые, родил сына и дочь, а Андрей посвятил себя целомудрию. Никто из них не учился грамоте, но стали они рыбаками по ремеслу.
И когда Иоанн проповедовал крещение, Андрей, видя его равноангельский образ жизни и поревновав его благородству, стал его учеником. А когда Иоанн перстом указал на Христа и сказал: «Вот Агнец Божий, который берёт на Себя грех мира», — Андрей, услышав и увидев это, оставил Иоанна и последовал за Иисусом. И приведя своего брата, показал ему Христа, Который переименовал того в Петра. Когда же Иисус ушёл в пустыню, где Его искушал дьявол, Пётр и Андрей вернулись восвояси и занимались рыболовством. Вернувшись из пустыни, Иисус тотчас призвал их, и они, оставив всё, последовали за Ним. Пётр был весьма горяч духом и полезен для выходов по мирским нуждам, а Андрей кроток и немногословен. И после кончины своей тёщи Пётр передал свою жену Богородице».
— Удивительная забота о тёще! — не преминул заметить вечный холостяк Никифоров. — Она упоминается у Матфея и Марка — как Иисус исцелил её. А о тесте в Евангелиях ни слова. Но чьё имя нам сообщает Епифаний? Одного только тестя, который оказывается ещё и братом Варнавы. Тёща опять остаётся безымянной. И дети Петра тоже. О них, кстати, нигде больше не сообщается.
Григория же насторожило другое:
— Ещё Епифаний совершенно обходит молчанием призвание вместе с Андреем второго, безымянного, ученика. И подробности о семье Андрея и Петра довольно странные. Почему из колена Симеонова? Оно жило на юге, а не на севере у Галилейского моря, да и к тому времени давно перестало существовать: то ли поглотилось коленом Иуды, то ли оказалось среди десяти исчезнувших колен, хотя… Насколько я помню, где-то в еврейской Аггаде говорится, что к этому колену принадлежат все нищие евреи. Не потому ли оно связывается с бедняком Ионой? Тогда это предание о семье Андрея и Петра может быть очень древним.
Но тот ли самый текст, повествующий о палестинской жизни апостола — до и после призвания, — содержался в первой версии Епифания? Неужели никакие больше евангельские сюжеты, в которых мелькал Андрей, не привлекли его внимание?
4. ОТКРОВЕНИЕ НА ЕЛЕОНСКОЙ ГОРЕ
В канун Рождества, отслужив в Святой Софии литургию при великом стечении клира и мирян, патриарх созвал в большом зале своего дворца двести семьдесят митрополитов, епископов, игуменов столичных монастырей, священников, диаконов, простых монахов и прочих верных чад Христовой Церкви. Тёмными переходами из сияющей Великой церкви, мимо библиотеки, в полном молчании стекались к Никифору почитатели икон, чтобы общими усилиями, забыв о бывших некогда между ними разногласиях, взаимных упрёках и ожесточённых спорах, дать отпор вновь поднимающей голову ереси, в которую — словно не было Седьмого Вселенского собора с его анафемами! — снова втягивал своих подданных император. Поговаривали, что он с завистью вспоминал судьбу царей-иконоборцев, особенно первого из них — своего тёзки: все они, победоносные полководцы и любимцы войска, умерли своей смертью, облечённые императорской властью, а последовавшие за ними иконопоклонники терпели военные поражения, лишались власти и были убиты: Константина, зверски ослепив, свергла собственная мать — царица Ирина, которую отправил в ссылку узурпатор — логофет Никифор, павший затем в бою с болгарами; сын его Ставракий, раненный в том же сражении, был смещён своим зятем Михаилом и не надолго пережил свой позор, а Михаила, наголову разбитого теми же болгарами, сверг сам Лев, — и теперь он не хотел повторить их судьбу, тем более что, согласно пророчеству, вычитанному им из Сивиллиной книги, он также будет убит, причём в день Рождества Христова. Именно поэтому, зная о страхе Льва перед этим днём, патриарх Никифор и пошёл на решительный шаг, чтобы положить конец иконоборческим поползновениям государя.
