Борис Михалев - Федор Михайлович Достоевский

Борис Михалев

ФЕДОР МИХАЙЛОВИЧ ДОСТОЕВСКИЙ

ПОНЯТИЕ ЗЛА.

В этом смысле показательны рассуждения старца Зосимы об аде и разговор Ивана Карамазова с чертом. Последний как бы олицетворяет себя с движущимся началом мира: "Каким-то там довременным назначением, которого я никогда и разобрать не мог, я определен "отрицать"". Противоположная Абсолюту динамическая составляющая бытия сама по себе безлична, он же личность, которая ни при каких условиях не может быть "отрицающей". Отождествление здесь этих двух - результат не "довременного назначения", а свободного выбора: "Я был при том, когда умершее на кресте слово восходило на небо..., я слышал радостные взвизги херувимов, поющих и вопиющих: "Осанна", и...я хотел примкнуть к хору и крикнуть со всеми: "Осанна". ...Но здравый смысл...удержал меня...и я пропустил мгновение".

Косвенным образом черт и сам определяет зло как злоупотребление волей - в рассказе об исповеди развратной женщины. Она говорит: "Это доставляет ему так много удовольствия, а мне так мало труда!", он комментирует: "это крик самой природы, это, если хочешь, лучше самой невинности!" Следовательно, "крик природы" не зло. Не относящееся же к изначально данному, соответственно, относится к свободно принятому решению. Между таким пониманием с одной стороны, и утверждением себя козлом отпущения, которого "заставили писать в отделении критики" - с другой, он сам чувствует противоречие: "Я ведь знаю тут есть секрет, но секрет мне не хотят открыть, потому что я, пожалуй, тогда, догадавшись в чем дело, рявкну "осанну" и тотчас исчезнет необходимый минус". Секрет в том, что "необходимый минус" существует лишь в качестве оболочек для личности, сама она по своей природе его носителем стать не может.

Помимо загрязненных бессознательных целеустановок, вызывающих отождествление, в человеческой форме существования сильны также духовные импульсы. Они побуждают сосредоточивать всю свою энергию вовнутрь, что ведет к отторжению страсти и вследствие этого - к отделению личности от потока состояний. Пренебрежение же внемирным голосом в себе и организация образа мысли согласно внешним ориентирам есть зло.

Но в чем "здравый смысл", помешавший черту крикнуть "осанна"? "Я мыслю, следовательно я существую, это я знаю наверно, остальное же все, что кругом меня...- все это для меня не доказано, существует ли оно само по себе, или есть только одна моя эманация, последовательное развитие моего я, существующего довременно и единолично". Есть ли Бог, он не знает. Только отдание предпочтения пути духа способно сделать когда-нибудь бытие Божие самодостоверным. Последнее окончательно доказано может быть лишь внутренне интуитивно, а не внешне логически. "Не знаешь, а бога видишь?" - говорит ему Иван Карамазов.

Посмертное состояние безбожия, к которому приводит прижизненное следование злу, где Бог виден, но не очевиден, есть ад. Интересно представление о нем старца Зосимы: "Раз в бесконечном бытии, неизмеримом ни временем, ни пространством... некоему духовному существу, появлением его на земле дано было мгновение любви деятельной, живой, а для того дана была земная жизнь, а с нею времена и сроки, и что же: отвергло сиё существо дар бесценный... таковой, уже отшедший с земли... зрит ясно и говорит себе уже сам: "Ныне уже знание имею и хоть возжаждал любить, но уже подвига не будет в любви моей, не будет и жертвы, ибо кончена жизнь земная... хотя бы и жизнь свою рад был отдать за других, но уже нельзя, ибо прошла та жизнь, которую возможно было в жертву любви принесть и теперь бездна между...тою жизнью и сим бытием"".

Что же понимает здесь под "любовью" Зосима? Неужели то, что мы в своей повседневной жизни так именуем? Вот краткий диалог развратного Федора Павловича Карамазова с аскетом отцом Иосифом:

"- ...эта "скверного поведения женщина", может быть, святее вас всех, господа спасающиеся иеромонахи! Она, может быть, в юности пала, заеденная средой, но она "возлюбила много", а возлюбившую много и Христос простил...

- Христос не за такую любовь простил... - вырвалось в нетерпении у кроткого отца Иосифа."

Итак, мы в праве констатировать поразительный языковой парадокс. Случаи, когда одним словом обозначаются разные предметы, достаточно часты, однако, обычно в смысловом отношении эти предметы между собой жестко не связаны. Например: ключ, открывающий дверь, и ключ, бьющий из земли. Но слово "любовь" применяется в русском языке для обозначения двух вещей, прямо друг другу противоположных. Любовь религиозного опыта есть высшее достижение духовной практики, полное самоотвержение, абсолютное бесстрастие. Мы же в миру зачастую, говоря "любовь", подразумеваем плотскую чувственность, именуемую религиозно правильно блудом. Подобное положение не было бы столь отрицательным, если бы в сознании людей эта разница запечатлелась. Тогда, употребляя одно и то же слово, они бы каждый раз четко себе представляли, что имеют ввиду. Однако, разделения любви истинной и чувственной в обыденном сознании нет, поэтому, узнавая из авторитетных духовных источников о необходимости любить, многие во внутреннем делании неискушенные, исключительно благодаря словесному недоразумению, путаются и рискуют впасть в тяжкое заблуждение.

Но вернемся к рассуждениям про зло и ад. Практика "деятельной любви" доступна лишь личности, обладающей земным обликом по причине необходимости для нее препятствия, объекта преодоления. После смерти, у оказавшегося лицом к лицу с несоответствием заложенного в сознание при жизни и истиной о мире и о себе, нет больше точек опоры, отталкиваясь от которых можно было бы что-нибудь утвердить или опровергнуть.

Неверие в видимого Бога, неспособность к восприятию того, в ценности чего убедился - ад. Если, имея прежде такую возможность, свою жажду целостности, равновесия и единства человек реализовывал посредством внешних восполнения и стабилизации - чувственной любви, когда приходит время узнать о любви истинной, гипертрофированная собственная страстная оболочка, показав ему ее, не дает приобщиться. Убрать завесу можно лишь через обладание грубым телом, так как жертва потребностями последнего единственная и способна наделить чистотой сознание. Поэтому черт говорит: "я отдал бы всю эту надзвездную жизнь... за то только, чтобы воплотиться в душу семипудовой купчихи и богу свечки ставить".

ВЕЛИКИЙ ИНКВИЗИТОР

1.

Не хлебом единым жив только человек. В отличие от животного, сознание его способно поставить и решить вопросы смысла и цели: "тайна бытия человеческого не в том, чтобы только жить, а в том, для чего жить". Однако, внемирная природа личности здесь - лишь намек, что вкупе с достаточной агрессивностью страстей делает свободу выбора трудной, и итог - непредопределенным. Стыдом "высшее человеческое достоинство не охраняется, а свидетельствует о себе... это только напоминание, и от личной разумной воли зависит, воспользоваться им или нет".

Инквизитор мудр. Он знает силу совести в противостоянии страстной природе : "дашь хлеб и человек преклонится, ибо ничего нет бесспорнее хлеба, но если в то же время кто-нибудь овладеет его совестью помимо тебя - о, тогда он даже бросит хлеб твой и пойдет за тем, который обольстит его совесть... . Нет ничего обольстительнее для человека, как свобода его совести, но нет ничего и мучительнее". На низших стадиях духовного развития человек как бы сам себе в этом смысле не доверяет, боится, что, хоть и стыдно, а не избежит беззакония, поэтому ищет сильного и стремится перепоручить ему свою свободу: "нет у человека заботы мучительнее, как найти того, кому бы передать поскорее тот дар свободы, с которым это несчастное существо рождается".

Авторитетностью в данном случае может обладать только система, обеспечивающая условия для самоограничения, так как это суть голоса совести, а доверить другому человек хочет лишь внешнюю власть, но не право принятия решений: "овладеет свободой людей лишь тот, кто успокоит их совесть". Однако, загрязненное сознание часто смешивает смысл с явлением, привязывает силу духа к грубому или тонкому мирскому могуществу: "чуть лишь человек отвергнет чудо, то тотчас отвергнет и бога, ибо человек ищет не столько бога, сколько чудес". С повышением духовного уровня это проходит, а жизнедеятельность меньше начинает нуждаться в силовом постороннем воздействии. То, что раньше делалось из-под палки, теперь стало естественным, и получается, что, хотя закон не нарушается, он уже и не существует.

Инквизиторская любовь к слабым мнима. Она полна разочарования в божественности любой личности, а соответственно, в замысле Божием относительно мира. Спасения для них нет. Но раз они так этого хотят, скажу, что буду следовать дорогой Христа, и взяв, как это подобает сильному, на себя их ответственность, поведу "сознательно к смерти и разрушению", "чтобы хоть в дороге-то жалкие эти слепцы считали себя счастливыми". Дам покой и сытость, пусть в единственной жизни, и "в обмане этом будет заключаться... сострадание".