…ревность к истине, меня вдохновляющая, не дает успокоения: чтоб не смотрелась ложь перед истиной и не хвалилась тьма перед светом…
Максим Грек
I…если кто недостаточно и несовершенно научен грамматике и поэтике, риторике и самой философии, тот не может правильно и истинно ни понимать написанное, ни перелагать его на иной язык.
Максим Грек
Был же тот Максим весьма искусен эллинскому, римскому и славянскому научению, и от внешних знаний ничего же от него не утаилось, и к божественной философии неутолимую любовь имел.
Из «Сказания о Максиме философе»
4
В марте 1553 г. молодой и полный сил царь Иван Васильевич Грозный внезапно заболевает тяжкой «огневой болезнью» (см. 96, 73, 230)*. Казалось, дни его сочтены. Часть бояр присягает на верность царевичу Димитрию, наследнику престола, а князья Старицкие, близкие родственники царя, готовятся к захвату трона в случае смерти Ивана. Наступают тревожные дни, когда у постели тяжело больного государя решается вопрос о власти над великой державой, о возможных изменениях во внутренней и внешней политике России, о судьбах многих начинаний безвременно уходившего из жизни двадцатидвухлетнего энергичного правителя страны.
Но кризис миновал, царь Иван Васильевич выздоравливает и в благодарность за чудесное избавление от близкой смерти, уже стоявшей у его порога, отправляется вместе с первой любимой своей женой. Анастасией и младенцем Димитрием в Кириллов монастырь за сотни верст к северу от Москвы, чтобы поклониться основателю обители
* Здесь и далее в скобках сначала указывается номер источника в списке литературы, помещенном в конце книги, затем курсивом номер тома, если издание многотомное, и далее страницы источника. (Ред.)
— 5
Кириллу Белозерскому за помощь в исцелении души и тела. Царь, давший обет во время болезни, считает себя обязанным исполнить свой долг, несмотря на все тяготы долгого и трудного пути.
По пути царская семья с многочисленной свитой останавливается на три дня в Троице–Сергиевом монастыре. С этой знаменитой обителью тесно связаны все великие князья и цари, ибо она начиная со времен ее основателя Сергия Радонежского, вдохновлявшего Дмитрия Донского на защиту родной земли, служит своеобразным духовным центром, опорой правителей Российской державы. Иван Грозный много раз за свою бурную жизнь побывает здесь. Впервые его привозили сюда вскоре после рождения, где, совершив обряд крещения, приложили к раке Сергия, совершая таким образом глубоко символический акт приобщения будущего «государя всея Руси» к духовному покровительству святого, почитавшегося заступником Московского государства, — «да будет ему наставником и защитником в опасностях жизни» (66, 98).
В один из трех дней пребывания «у Троицы» царь встречается с доживавшим там последние годы своей многотрудной жизни иноком Максимом Греком, пользовавшимся почетом и уважением. «А в том тогда монастырю обитал Максим преподобный, мних святые горы Афонские Ватапеда монастыря, грек родом, муж зело мудрый, и не токмо в риторском искустве мног, но и философ искусен, и уж в летех превосходные старости умащен…» (78, стлб. 207). Старец советует царю не ездить в далекий путь, «наипаче же соженою и с новорожденным отрочатком», поскольку не видит смысла в этой поездке никакого. А что касается данного царем обета, то «обеты таковые с разумом
— 6
тия молитвам нашим». Не дело правителя страны тратить время на богомольные поездки по дальним монастырям. Пусть предоставит он инокам молиться за него, сам же, если хочет совершить доброе дело, пусть лучше позаботится о вдовах и сиротах павших на поле брани воинов, которых стало особенно много после недавнего Казанского похода. Этим он истинно исполнит свой долг и перед людьми, и перед богом, который «везде сый, все исполняет и всюды зрит недреманным своим оком».
Максим предупреждает царя: «И аще… послушаеши мене, здрав будеши и многолетен, со женою и отрочатем». Но самолюбивый Иван стоял на своем, «яко гордый человек, упрямяся, толико «ехати, да ехати», рече, ко святому Кирилу». К сему подстрекают государя, «ласкающе его и поджигающе», корыстолюбивые монахи–стяжатели, рассчитывающие «выманити имения к монастырем или богатство многое». Эти лжесоветчики, подобострастно угождая царю, толкают его на неверный путь. И когда старец видит, что государь «презрел его совет и ко еханию безгодному устремился», он, исполнившись пророческого духа, за кровь погибших воинов, за слезы сирот и вдовиц, забытых неблагодарным воителем, предрекает ему смерть сына в пути, что и происходит. И возвратился царь из своей Поездки «во мнозей скорби до Москвы» (там же, стлб. 208 — 218). Так закончился его «кириловской езд».
Хотя эта встреча нигде, кроме воспоминаний князя Курбского, сопровождавшего царя в поездке, не описывается (сам же князь настаивает, что «те слова слышав от святаго»), она неизменно привлекает внимание как современников, так в последующем и потомков. Под пером опального князя,
— 7
хорошо знавшего характер царя и относившегося с глубоким уважением к мудрому старцу, встреча двух великих мужей той эпохи приобретает глубоко символический и назидательный смысл, ибо здесь столкнулись сила власти, повелевающая миллионами людей, и сила духа, имеющая не меньшее влияние; сошлись, в нравственном поединке воля не знающего преград, обуреваемого внешним благочестием монарха и проникнутая духом истины, подчиненная закону любви воля инока. И победили не сила, но истина, не самодержец, а мыслитель.
Быть может, их встреча происходила совсем не так. Не это важно. На умы и сердца людей созданные воображением образы порою оказывают куда большее воздействие, чем скрупулезно воспроизведенные факты действительности, но в том ' случае, если они обладают обобщающей силой, отвечают заветным чаяниям, показывают драматическое столкновение непримиримых принципов. Ведь образы Гамлета, Фауста, Раскольникова имеют для нас гораздо больший смысл, чем реальные жизнеописания датского принца, немецкого алхимика, русского студента или их прототипов.
Проблема соотношения власти и справедливости, государственности и морали является одной из общечеловеческих философских проблем. Правитель и мудрец редко соединяются в идеальном «философе на троне», о котором грезили просветители многих времен и народов, проблема же разумной власти существует в веках. И от того, насколько разумным будет правление, зависит процветание, устойчивость, самое существование общества, в котором живут и правители, и мудрецы, и все остальные люди. Потому Максим Грек и восхваляет в качестве идеального правителя Александра Македонского, воспитанного не менее великим
— 8
Аристотелем, как «царя велика и преславна» (5, л. 18).
Встреча Максима Грека и Ивана Грозного не была отдельным эпизодом в их жизни. Мыслитель неоднократно обращается к царю с надеждой просветить молодого 'правителя, ибо он хорошо понимает ту мысль Платона, которая изложена в переведенной с греческого древнерусской «Пчеле», содержавшей изречения мудрых: «Велику власть приимающему велик подобает ум имети» (104, 104). Сохранилось несколько посланий Максима к Грозному, но наиболее значительно сочинение под названием «Главы поучительны начальствующим правоверно» (1548), специально созданное для вразумления юного, недавно вступившего на престол государя. «Из всех попыток нравственного воздействия на молодого царя «Главы» Максима выделяются решительно. Нигде вопрос о власти не ставился на такую идейную высоту и не получил такого освещения» (102, 72). Ни духовник царя Сильвестр, который, пытаясь запугать впечатлительного юношу «чудесами», не обошелся «без нравственной кривизны», ни митрополит Макарий, глава русской церкви, чьи наставления «не отличались достаточной широтой и силой», не могут сравниться с Греком, поднимающим до уровня высокого философского осмысления вопросы общественно–политического значения.
В этом сочинении мыслитель рисует образ «царя истинна», который «правдою и благозаконием» устраивает справедливый порядок в государстве. Но прежде чем править всецело зависящими от его власти подданными, государю следует обуздать самого себя, свои страсти и греховные помыслы. Исходя из этимологии слова «самодержец» (что весьма характерно для него как философствующе
— 9
го филолога), Максим толкует это понятие и как способность человека управлять собой, как умение самому держать себя вруках. Эта мысль созвучна' идее Сократа, считавшего, что «только тот, кто научился управлять собой… может повелевать другими и быть государственным мужем» (122, 542).
