Можно с уверенностью сказать, что и на пути по пыток обосновать видимую церковь на принципах соборно епископальной теории неизбежно придется придти к подобному же догмату, т. е. к подобной же формуле погрешимой непогрешимости. Только епископализм не дает видимаго единства церкви на земле, а соборное начало не в силах обосновать постоянства этого видимаго единства. Лишь монархическое строение видимой церкви преодолевает пространство и время в земном ея существовании.
Итак, церковь Божия, как видимая и сохраняющая свое единство, должна обладать единым учением, в существе своем абсолютно истинным. Единство уче ния приводит к необходимости единаго Писания и Предания и необходимости постояннаго органа, хранящаго и раскрывающаго догму. Этот же орган для того, чтобы церковь обладала видимым единством должен быть связан с Писанием, Преданием и источником Предания, т. е. с апостолами и Христом, и по преемству обладать не только знанием, но и озарением Св. Духа. Далее — орган этот для полноты выражения идеи единства должен быть единым, т. е. высшая учительская власть в церкви в каждый дан ный момент должна принадлежать только одному лицу.
Но высшая учительская власть не может быть только учительскою[11]
V. Претворение теоретической Истины в жизнь, как характерная черта католичества. Общий характер католическаго богословия
Как уже указано нами, для католической церкви знание не стоит особняком от жизни и деятельности, а напротив обусловливает собою и жизнь и деятельность. Жизнь во Христе невозможна не только без субективной веры, но и без обладания обективною верою, т. е. без знания догмы, хотя бы это знание и осуществлялось (что возможно только в церкви) в форме потенциальной (с обективной своей стороны) веры, в форме „fides implicita". Не отрицая ни ми стики, ни науки, даже покровительствуя им, католи чество тем не менее в общем отграничивает себя от чрезмерной созерцательности, свойственной восточному христианству, и от чрезмерной научности, свой ственной протестантству. В этом обнаруживается некоторая историческая односторонность католичества, коренящаяся в самой его природе. Для католичества важна догма в ея претворении в жизнь, в ея утвер ждении деятельностью. В христианском идеале заключено единство знания и жизни: вся жизнь должна покоиться на религиозном знании и все религиозное зна ние осуществляться в жизни и деятельности. Но исто рически в настоящее время лишь часть христианской догмы уже обнаружила свое жизненное значение. Только поэтому ведь и возможно отрицание протестантством многих глубочайших истин учения Христа, а всякая церковь стоит перед дилеммою ухода в созерцательную и рационалистическую сторону религии, с
одной стороны, или ухода в деятельную сторону, с другой. Последнее характерно для католичества. Като личество подходит к догмам главным образом со стороны их жизненнаго значения (чем я вовсе не хочу сказать, что оно подчиняет догмы религиозной практике или умаляет их самоценность), и это произ водить такое впечатление, будто для католичества догмы нечто вроде законов для государства, которым не обходимо повиноваться (-верить им), но которых вовсе не надо понимать и даже знать: учение о потенциальной вере (fides implicita) по внешности вполне аналогично отношению гражданина к законам (незнанием их нельзя отговариваться, но достаточно их не нарушать). На самом деле суть, конечно, не в юридическом формализме католичества, а в обращении его к деятельной стороне религии: юридический фор мализма к тому же сильно преувеличенный, только внешняя оболочка, несущественная форма, выражающая дух. В силу тех же причин католичество в своей догматике выделяет обладающия практическим, жиз ненным значением стороны, ограничиваясь в отно шении остального строго необходимым. И через обстоятельнейшую разработку и систематизацию практи ческой стороны христианства оно опять-таки приходит к идее церкви[12] С самых начал своих западная церковь отстала от восточнаго умозрительнаго богословия, что обыкно венно обясняют умственною отсталостью Запада во обще. Она не только сосредоточила идею каѳоличности в идее всего человечества, но и обратилась в лице крупнейшаго своего богослова — Августина к изучению человека, к постижению души и Бога, „ничего более".
Психология, этика, учение об обществе, о государстве Божьем — таковы главные вопросы, занимавшие западную мысль. Очень быстро догматическая жизнь
Запада упрощается, становится элементарной, и Августин переводится на язык Григория Великаго. На дол гое время все христианское учение на Западе как бы превращается в „fides implicita", и это происходит в тот самый момент, когда на Востоке идет напря женное изучение» самых трудных и основных вопросов догмы. Странным образом, несмотря на меньшую разработанность своей догмы, несмотря на неясность ея для ея же хранителей — римских пап, За пад всетаки сохраняет руководящее или регулирующее значение в догматической истории христианства и своею непреоборимою верностью традиции выделяется, как краеугольный камень церкви Христовой. На на ших глазах как бы историей всей церкви, а не жизнью отдельных лиц, оправдывается и обосновывается смысл и значение потенциальной веры (fides implicita).
Платоновское и новоплатоновское умозрения в об щем Западу чужды. Кроме Августина для ранней эпохи можно указать, пожалуй, только на Боэция. Позже, в IX веке Іоанн Скот Эриугена пытается об единить августинство с новоплатоновским богословием Востока и делает доступными Западу Дионисия Ареопагита, частью — Максима Исповедника и Григория Нисскаго. В начальный период схоластики еще появляются попытки систематизации богословия на почве новоплатоновских идей, даются наброски систем и кладутся основания мистике и мистическому богословию.
Но, начиная с XIII века, мы находим платоновския влияния только в мистике, и Запад окончательно отделяется от Востока. Богословие решительно перено сится на почву аристотелизма, и первая и наиболее полно разработанная система католичества выражается в формах и на языке Аристотеля, на языке здоро ваго человеческаго разума. За отдельными хотя и бле стящими исключениями, католическая наука всегда оста
валась наукою, идущею за Аристотелем. Признание со стороны Льва XIII руководителем католической мысли Ѳомы Аквинскаго, „от котораго, по выражению Пия X, нельзя, особенно в вопросах метафизических, отступать без великаго ущерба для делаи, расцвет так называемаго неотомизма в современном католическом богословии — естественное завершение развития католической догмы. Суть не в том, что на языке Ѳомы Аквинскаго и вообще аристотелевской схоластики привыкли выражаться католики, а в том, что аристотелизм своею обращенностью к земле и человеку лучше соответствует духу католичества.
Католическое богословие пережило период угнетения под давлением идей „Просвещения",английскаго деизма, немецкой „критической" философии. Но уже с эпохи Ватиканскаго собора и энциклики Льва XIII „Аетегпи Patris" (1878 г.) начинается новый период расцвета в разработке богословской науки. Многое в ней еще не определилось, многое „становится". — Умеренная, близ кая во многом к протестантской науке тюбингенская школа, нетерпеливая и стремящаяся выразить догму на языке самой современной науки — вплоть до Бергсона, часто уходящая в крайности „модернизма" деятельность ряда французских богословов, кропотливая и наиболее верная католическому традиционализму ра бота неотомистов — таковы главныя черты современ наго богословскаго движения в католичестве. Но бли жайшее будущее этого движения несомненно пра вильно предуказано и понято лозунгом — „Назад к Ѳоме!"13 Развитие философии и естественных наук поставило перед католическим богословием целый ряд новых и трудных проблем!4— Приходится пересматривать и видоизменять доказательства бытия Божьяго, причем характерным является более, чем сдержанное
отношение к онтологическоиму доказательству Ансельма Кентерберийскаго и к августиновским соображениям о высшей истине, высшем благе, высшей красоте, „ко торыя могут дать интеллектуальное удовлетворение только приученному к возвышеннейшей метафизике уму Рядом с этим стоят попытки примирить хри стианское учение с умеренным пониманием дарвинизма и новыми теориями происхождения мира. Еще оживленнее работа в области церковной истории: в защите текста Евангелия от выводов современной, пре имущественно протестантской критики и богодухновенности Св. Писания вообще, для чего приходится уже несколько по иному понимать самое богодухновенность.
„История церкви, пишет Лев XIII, зеркало, в кото ром отражается жизнь церкви… Изучающие ее не должны никогда терять из виду, что она скрывает в себе совокупность догматических фактов… Эта направляющая и сверхестественная идея, управляющая судьбами церкви, в то же самое время и факел, свет кото раго озаряет ея историю. Но во всяком случае и по тому, что церковь, продолжающая среди людей жизнь воплощеннаго Слова, включает в себя и человеческий элемент, учителя должны его излагать, а ученики изу чать с большого добросовестностью. Сказано в книге Іова: „Не нуждается Бог во лжи нашей".
