Особый интерес представляют письма № 3–9, написанные в период Крымской и Кавказской войны, т. к. они впервые непосредственно раскрывают отношение святителя Игнатия к историческим событиям и их влиянию на судьбы России.
В конце 1854 г. Н. Н. Муравьев распоряжением Николая I был назначен Главнокомандующим и Наместником на Кавказе. Петр Александрович Брянчанинов так писал ему по поводу этого назначения: «На нынешней почте получена {стр. 431} в Костроме весть о явленной Вам Высочайшей милости и о новом назначении Вашем. Радуясь в глубине души этому избранию Батюшки Царя, вместе со всеми верными сынами России молю Господа сил за Него да даст ему побольше таких верных Наместников, за Вас, да поможет Вам явить в правде Его Божией, силу и славу Его Царя Российского». По-видимому, принимая столь ответственный пост и нуждаясь в моральной поддержке, Николай Николаевич обратился к архимандриту Игнатию с письмом, в котором высказывал свои сомнения. С этого времени начинается их наиболее интенсивная переписка. В ответном письме от 15 марта 1855 г. архимандрит Игнатий пишет: «С утешением и умилением прочитывал я Ваши строки и перечитывал их: надежда на Бога и скромный взгляд на свои способности — эти плоды опытности и житейских скорбей — суть верный залог и предвестник благоволения Божия и успеха». Он называет себя богомольцем своего корреспондента: «Молю Бога, — пишет он ему 31 июля 1855 г., — чтобы благословил труды Ваши по внутреннему управлению Краем и благословил подвиг Ваш на поле ратном для истинного блага Отечества…»
Из последующих писем видно, с каким вниманием архимандрит Игнатий в своей монастырской келье следил за событиями тех дней: «Все Ваши донесения, печатаемые для публики, читаю с величайшим вниманием и участием; с таким же чувством читаю статьи о Ваших действиях…» «Мне немудрено, — пишет он далее, — постоянно воспоминать о Вас и часто беседовать о Вас с многими знакомыми моими: потому что в настоящее время Вы привлекаете здесь общее внимание, и разговор о Вас идет во всех слоях общества». Он и сам «позволяет подавать мнение» о возможных военных действиях, и в этих его рассуждениях, несомненно, сказывается его военное образование. Но сам он говорит: «Так я позволяю себе рассуждать от горячей любви моей к Отечеству и от сердечного участия к Вам». Подобные чувства испытывали в то время все русские люди: «К величайшему утешению моему, — пишет он 4 августа 1855 г., — слышу и вижу, что все преисполнены к Вам доверенности, а люди знающие в восторге от Ваших действий».
В желании Святителя своими письмами поддержать и ободрить полководца в трудный и опасный момент прояв{стр. 432}лялась историческая преемственность. В это время H. H. Муравьев находился у турецкой крепости Карс, являвшейся важнейшим стратегическим объектом в войне (турецким гарнизоном в Карсе командовали англичане). Ввиду сильных укреплений крепости он предполагал взять Карс путем тесной блокады, однако два обстоятельства заставили его изменить этот план: падение Севастополя и высадка в Сухуми 45-тысячного корпуса Омер-паши, направившегося на подмогу Карсу. Штурм крепости состоялся 17 сентября, но, несмотря на героические усилия, был отбит с большими потерями. Муравьев, однако, не отошел, но еще более стеснил блокаду и постоянно тревожил гарнизон. Не выдержав блокады, Карс пал 6 ноября.
Победа над Карсом в условиях неудачной Крымской войны была принята с огромным энтузиазмом во всех слоях русского общества. В письме от 6 декабря 1855 г. архимандрит Игнатий пишет: «Долговременная, единообразная, скучная для любителей новостей ежечасных блокада Карса увенчалась результатом, пред которым мал результат блестящего похода в этом краю, предшествовавшего Вашему. Союзники не могут поправить своей потери… Поздравляю, поздравляю Вас!» А в письме от 9 декабря 1855 г. он добавляет: «Взятие Карса произвело в столице всеобщий восторг. Можно сказать, что все поняли важность последствий падения этого, как Вы называете, оплота Малой Азии».
Несмотря на военные действия, Н. Н. Муравьев должен был думать и об управлении доверенным ему краем. Одной из первостепенных мер по его улучшению он считал повышение роли духовного влияния на население. В этих целях он стремился к благоустройству Кавказской епархии, центр которой находился в городе Ставрополе. Зная высокую нравственность и организаторские способности архимандрита Игнатия Брянчанинова, он предполагал выйти с ходатайством перед Святейшим Синодом о назначении его правящим архиереем Епархии. Этот факт, что инициатива назначения святителя Игнатия Епископом Кавказским и Черноморским исходила от Н. Н. Муравьева-Карского, не был раньше отмечен ни одной биографией Святителя. Уже 11 ноября 1855 г., т. е. спустя всего пять дней после падения Карса, он пишет архимандриту Игнатию письмо с целью получить его согласие на это ходатайство. Однако из {стр. 433} письма святителя Игнатия от 26 января 1856 г. видно, что вопрос о его назначении на Кавказскую и Черноморскую кафедру, несмотря на поддержку Государя Императора, не сразу был решен в высшем органе церковного управления — Святейшем Синоде. Хиротония святителя Игнатия во Епископа Кавказского и Черноморского состоялась 27 октября 1857 г., т. е. уже после выхода Н. Н. Муравьева-Карского в отставку.
После взятия Карса все ждали, что наступит перелом в войне и она перейдет на вражескую территорию. Но, как это не раз случалось в русской истории, дипломатия свела на нет героизм и жертвы русских людей. Тем не менее эта победа сыграла решающую роль во время Парижских переговоров: Карс был обменен на Севастополь и другие русские города, занятые союзниками. Главной наградой за эту победу, полученной Н. Н. Муравьевым, было добавление к его фамилии — «Карский».
Русское общество было разочаровано результатами переговоров в Париже. Этим же настроением проникнуто письмо святителя Игнатия от 4 апреля 1856 г.: «Будущее России в руках Божественного Промысла».
Недовольный результатами Парижского соглашения, Н. Н. Муравьев-Карский подал в отставку и отправился в свое имение Скорняково. Перед отъездом он навестил архимандрита Игнатия в Сергиевой пустыни, о чем сообщил его брату. Из ответа Петра Александровича от 9 января 1857 г. видно, что и архимандриту Игнатию было нелегко в это время: «Много Вы мне доставили отрадно-грустного утешения, сообщив Ваши замечания и наблюдения о брате Архимандрите; если не ошибаюсь, время, в которое Вы его видели, совпадает со временем сильных испытаний, которым он был подвергнут в последнее время по столкновению с людьми и обстоятельствами, …что удивительного, если тело его, и от природы слабое, не удержит пламенной души его». Действительно, обстоятельства складывались неблагоприятно для архимандрита Игнатия: неудачей окончились его переговоры о переходе в скит Оптиной Пустыни, нерешенным оставался вопрос о его назначении на Кавказскую кафедру. Не похоже, однако, чтобы эти неприятности действовали на него угнетающе, напротив: «Силы тела моего, — пишет он 13 февраля 1857 г., — пали на поле невиди{стр. 434}мой битвы; но я еще жив, и потому подвиг мой не кончен. Не хочу сойти с поприща, доколе чувствую себя живым или доколе рука Судьбы, поставившей меня на поприще, возьмет с него. Одушевляюсь Верой». Также и своему корреспонденту: «Желаю, чтобы отдых в кругу Вашего семейства, в благоприятном климате, подействовал благотворно на Ваше здоровье и укрепил Ваши силы, приготовил их для новой деятельности. Вы были свидетелем многих событий и деятелем в них; нельзя не предвидеть, что нас ожидают события более важные. Их обещают развивающиеся силы России и появление в ней новых начал».
Письма № 17–34 написаны в последнее десятилетие жизни обоих корреспондентов. В этих письмах уже не чувствуется соприкосновения с внешним миром, как в письмах петербургского периода. Объясняется это прежде всего тем, что адресат писем, Н. Н. Муравьев-Карский, после Парижского соглашения оставил общественную деятельность, в которой святитель Игнатий всегда принимал живейшее участие, а также удалением самого Святителя от столичной суеты. В первом из этих писем, от 24 ноября 1857 г., святитель Игнатий сообщает, что уезжает в Ставрополь: «В назначении моем [на Кавказскую и Черноморскую кафедру] исполняется Ваша мысль». Следующие пять писем написаны в период пребывания святителя Игнатия на Кавказской и Черноморской кафедре. Возможно, не желая напоминать Николаю Николаевичу обстоятельств, связанных с его отставкой, святитель Игнатий не сообщает ему ничего ни о положении в районе, ни о своей деятельности по управлению Епархией. Из писем можно узнать лишь подробности его личной жизни и некоторые соображения, касающиеся его литературных трудов.
Крайнее напряжение сил на новом поприще и многолетняя болезненность привели, однако, организм Святителя к полному истощению. В письме от 14 апреля 1860 г. он снова возвращается к мысли об удалении в уединенный монастырь, чтобы «кончить там жизнь в самых серьезных занятиях, образчик которых Вы видите в "Слове о смерти"». 24 июля 1861 г. святитель Игнатий обратился к Государю Императору с просьбой об увольнении. И в письме от 24 августа 1861 г. он сообщает Николаю Николаевичу о положительном ответе Государя на его просьбу и о том, {стр. 435} что ему предоставлен в управление Бабаевский Николаевский монастырь.
