Конечно, смерть, мученичество, — все это заслуживает нашего сострадания. Но, спрашивается, ради чего пострадал Игнатий? Ради веры в Христа? Но разве призывал Иисус к тому, чтобы верующий по собственной доброй воле добивался мучений? Разве ярмо Основателя не благо и ноша Его не легка (Мф.11:30)?.. Суть, оказывается, не в этом. Игнатий сам признается, что жизнь ему стала не в радость, и выбирает такую вот форму самоубийства, искажая дух христианства, который и сегодня в некоторых извращенных умах ассоциируется с аскетизмом и страданиями (ср. 1 Кор.13:3). Такое понимание религии отталкивало от христианства ученых мужей античности, не признающих, что добровольные страдания (а не благочестивая жизнь) могут приблизить человека к Богу. Греческий писатель-сатирик Лукиан (ок. 120 — ок. 190) наверняка знал о смерти Игнатия и в карикатурной форме включил некоторые элементы его жизни в свое сочинение De morte Peregrini (О смерти Перегрина), в котором главное действующее лицо — Перегрин, — одержимое одним лишь желанием прославиться, подвергает себя самосожжению.
Отметим также, что Игнатий в своих посланиях постоянно доказывает: «На епископа должно смотреть, как на самого Господа» (Ignatius. Ad Ephesios.6); «Все почитайте {…} епископа, как Иисуса Христа, Сына Отчего» (Ignatius. Ad Trallianos.3; см. также: Ignatius. Ad Magnesios.13; Ad Smyrnaeos.8), — и, по существу, клирократию приравнивает к теократии. Такое извращение впоследствии нашло свое воплощение в догматах о непогрешимости папы Римского и Церкви (ср. Мф.20:26–27; 2 Тим.2:13), хотя, как нам известно из истории и из тех незначительных примеров, о которых мы уже сказали, христианские экклесии, как и любые земные организации, всегда были несовершенными (см. также: Деян.20:29–30; 3 Ин.9-10; 2 Кор.6:17–18; Отк.2–3; 18:4).
Наряду с верованием в непорочное зачатие Иисуса, язычество внесло в христианскую догматику идею о бессмертии души, чуждую как древнему культу Яхве, так и первым иудео-христианским общинам.[818] Вместе с этой идеей возникло учение о вечных страданиях в аду, хотя слово ἅδης в Библии скорее означает могилу, нежели некоторую камеру пыток.[819] В самом деле, неужели Иисус после смерти на кресте находился (страдал?) в аду, как о том повествует Библия (Деян.2:31)?..[820] Если верить в вечные муки в аду, то надо признать, что Бог есть не любовь, а палач; если верить в вечные муки в аду, то в целях милосердия надо своих детей скорее решать головой об мотыгу, чтобы они, пока не понабрали грехов, в рай отправились. Теоретик адвентизма седьмого дня Елена Уайт[821] по этому поводу пишет: «Даже если мы предположим, что Господу приятны страдания грешников, стоны и вопли тех, кого Он держит в адском огне, то какой смысл в этих муках? Возможно ли, чтобы эти ужасные вопли были сладчайшей музыкой в ушах Безграничной Любви? Утверждают, что бесконечные страдания нечестивцев свидетельствуют о Божьей ненависти ко греху, который разрушает покой и мир во Вселенной. О, какое ужасное богохульство! Тогда получается, что ненависть Бога ко греху и явится причиной его увековечивания. Многие богословы уверяют, что постоянные муки без надежды на милосердие еще больше озлобляют этих несчастных, которые, содрогаясь от проклятий и богохульств, только увеличивают свою вину. Постоянное умножение греха на протяжении бесконечных веков не может способствовать славе Божьей».[822]
Некоторые разумные теологи указывают, что в Библии по поводу загробных страданий сказано вполне определенно: «Живые знают, что умрут, а мертвые ничего не знают, и уже нет им воздаяния {…}, потому что в могиле,[823] куда ты пойдешь, нет ни работы, ни размышления, ни знания, ни мудрости» (Екк.9:5,10; ср. Пс.145:4). Что же касается притчи о богаче и Лазаре (Лк.16:19–31), то необходимо помнить, что это — притча, а не буквальное описание событий. Ведь не могут, в самом деле, рай и ад находиться друг от друга на расстоянии, позволяющем переговариваться, ведь не могут мертвые еще до Второго пришествия и воскресения мертвых направиться за своим вознаграждением как реальные люди, имеющие такие части тела, как глаза, язык, пальцы. Ведь не могут люди получить свою мзду сразу же после смерти, ибо это, согласно Библии, произойдет лишь по Втором пришествии Христа (Мф.25:31–41; 1 Кор.15:20–23). Притча, говорят эти теологи, это иносказание, а потому ее надо воспринимать с точки зрения аллегории, а не буквально, ведь нельзя же, в самом деле, верить, что деревья могут разговаривать, хотя некоторые еврейские притчи говорят об этом (см., напр., Суд.9:8-15). Ну а что касается изречения Иисуса, сказанного Им благоразумному разбойнику: «Истинно говорю тебе, ныне ты будешь со Мною в раю» (Лк.23:43),[824] то суть здесь заключается в неправильной постановке знака препинания. Дело в том, что древнейшие рукописи Евангелий не содержали не то что знаков препинания, но даже пробелов между словами. Однако из общего учения Библии ясно, что, вопреки мнению переводчиков Писания, запятую следует поставить после слова «ныне»: «Истинно говорю тебе ныне (ср. Втор.4:40; 26:17–18; 27:1; 2 Цар.24:10; 3 Цар.8:28; Тов.3:12 Пс.117:2–4 и др.), будешь со Мною в раю».[825] Действительно, разбойник, согласно Библии, не мог оказаться в ту пятницу в раю вместе с Иисусом, ибо сам Иисус в пятницу и субботу был в аду (Деян.2:31), а воскресным утром объявил Марии: «Я еще не восшел к Отцу Моему» (Ин.20:17).
Однако сегодня подавляющее большинство христианских конфессий утверждает, что душа бессмертна и продолжает жить после телесной смерти. И тут возникает закономерный вопрос: чтó происходит с этой душой после телесной смерти и до времени воскресения при Втором пришествии Христа, когда смерть и ад отдадут мертвых (Отк.20:13)? Одни полагают, что она либо горит в аду, либо наслаждается в раю, но не могут объяснить, чему гореть, если душа бестелесна, и зачем тогда после Второго пришествия вырывать души праведников и неправедников из рая и ада, возвращать их в воскресшие тела и заново судить, если, к тому же, решение этого Суда уже давно предопределено и известно? Ясно, что такое учение делает ненужным сам факт Второго пришествия. Другие считают, что после телесной смерти душа оказывается в так называемом чистилище, где она очищается от простительных грехов, хотя о таком чистилище в Писании нет и намека. Согласно Библии, когда умер Лазарь, Христос не сказал, что его душа попала в чистилище или еще куда-либо; вместо этого Иисус просто сказал: «Лазарь {…} уснул» (Ин.11:11), то есть перестал существовать как живое мыслящее существо.
Из Библии непреложно явствует, что Христос «явился для уничтожения (εἰς ἀθέτησιν) греха» (Евр.9:26), а не для того, чтобы увековечить его в огне. Трудно представить Бога, сущность которого мы воспринимаем через Нагорную проповедь, взирающего, как в Его адрес посылаются нескончаемые проклятия от вечно мучимых грешников. «Бог есть любовь» (1 Ин.4:8), а не садист! Он справедлив и не будет вечно наказывать за ошибки, совершенные в течение нескольких лет. Согласно Библии, Бог обещает нам: «Возмездие за грех — смерть» (Рим.6:23), а не вечные страдания, и только дьявол мог сказать: «Нет, не умрете» (Быт.3:4; Отк.12:9)! Кроме того, вера в вечные страдания в аду или геенне рождает страх, а страх перед Богом противоречит наибольшей заповеди в Законе: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всем разумением твоим» (Мф.22:37–38), — ибо как же можно возлюбить Господа Бога всем сердцем, душой и разумением, если испытываешь страх? «В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение; боящийся не совершен в любви» (1 Ин.4:18).
Однако, повторимся, учение Платона имело слишком много приверженцев, чтобы новое религиозное течение могло с ним не считаться, и языко-христианство, впитывая в себя элементы греческой философии, становилось более жизнеспособным и в результате не угасло, как иудео-христианство. Игнатий, Поликарп (Eus.HE.III.36:13) и последующие христианские писатели были твердо убеждены в истинности идеи о бессмертии души, а главенствующую роль в окончательном принятии христианством этой идеи как догмата сыграло учение христианского теолога и родоначальника христианской философии Августина Аврелия Блаженного, который теоретически соединил языческий неоплатонизм и христианские положения. Но еще до Августина Юстин доказывал: «Когда {мы} учим, что души злых, и по смерти имея чувствование, будут наказаны, а души добрых людей, свободные от наказания, будут жить в блаженстве, то мы говорим то же, что и {греческие} философы» (Just.Apol.I.20). Что касается наказания после Второго пришествия, то Юстин полагал, что души нечестивцев «будут соединены с теми же телами и будут преданы вечному мучению, а не в течение только тысячи лет, как говорит Платон» (Ibid.8), что «члены преступников будут пожираемы червем и неугасимым огнем, оставаясь бессмертными так, что будут зрелищем для всякой плоти» (Just.Dial.130).[826] И все-таки даже в середине III века находились смельчаки, которые утверждали, что «душа человека в смертный час умирает с телом и вместе с ним разрушается, а в час воскресения вместе с ним и оживет» (Eus.HE.VI.37).
