На столбцах громкого журнала обильно расточаются ругательства на Митрополитов Филарета [м], Григория и других иерархов Русской Церкви. Какая бы тому была причина? Они не были саперами! Причина ругательств заключается в том, что эти пастыри — глубокие христиане, произносящие учение, вполне противоположное учению «Колокола», учение, которое действует на умы и сердца, оставляя за «Колоколом» одно поверхностное действие на слух. Как не приходить в негодование звонящему без умолку в «Колокол» и нетерпеливо ожидающему последствий звона! Христианское учение благонамеренных пастырей обличает пустоту звона, может сделать тщетным самый звон. Звон сначала заинтересовал новостию своею; но вскоре явилось общее сознание, что «Колокол» пустейший журнал. Кто знаком с петербургскими сплетнями якобинского кружка, тот найдет их напечатанными в «Колоколе». Начало журнала, как и якобинства, есть ложный образ мыслей; оружие его — софизмы, ирония, ругательство; характер — исступленная дерзость, отвержение правды, любви, приличия, благопристойности. Он может действовать увлечением на слабоумных: силы убеждения в нем нет. Напротив того, всякий основательный человек тотчас поймет, как «Колокол» понимает свободу и как пользуется ею, — поймет, что народ, руководимый таким исступленным руководителем, непременно должен прийти в смятение, взяться за топоры и ножи. «Колокол» — открытый враг и ругатель Христа и христианства. Ненависть «Колокола» к христианскому пастырю есть величайшая похвала для пастыря; напротив того, похвала «Колокола» пастырю была бы величайшим для него бесчестием. Христианский пастырь не иначе может заслужить одобрение «Колокола», как изменою Христианству.
«Колокол» обвиняет Игнатия в том, что он уподобляет академию, преимущественно же автора «Слова о освобождении крестьян», «волкам, являющимся в одежде овчей». Игнатием приведены слова Евангелия и объяснение их святыми Отцами в том святом смысле, какой слова имеют в Евангелии, которым всякое лжеучение и все лжеучители, прикрывающиеся личиною истины, именуются волками, одеянными в овечью кожу, а не в том характере безумного ругательства, направленного будто бы на лице, который дает им «Колокол». О лице нет ни одного слова в Воззвании, а указывается единственно на журнал — «Собеседник», в который ворвались якобинского направления статьи. Игнатий изложил учение святых Отцов Православной Церкви о различении ложных и пагубных мыслей от мыслей правильных и добрых. При этом изложении не упомянуты им ни академия, ни автор «Слова», а сказано вообще о лжеучении и указано на статьи, написанные в направлении якобинском, что они принадлежат к пагубному лжеучению и, в смысле Евангелия, суть волки хищные, одеянные в овечью кожу [1249]. Игнатий и теперь остается при этом убеждении.
«Колокол» выставляет себя защитником Духовной академии и автора статей, а Игнатия врагом их. Справедливо ли то и другое? Может ли «Колокол» быть защитником Духовной академии, когда академия старается упрочить и развить христианство в отечестве, а «Колокол» старается уничтожить христианство? Это коварная увертка, посредством которой «Колокол» усиливается восстановить академию против епископа Игнатия. Напротив того, епископ Игнатий ревностно сочувствует преуспеянию духовного образования и источникам его, Духовным академиям; он до шестнадцатилетнего возраста обучался Закону Божию, русской словесности, латинскому языку у профессоров Вологодской семинарии, воспитанников Московской академии. Игнатий, практически знакомый с состоянием христианства в России, ревностно желает, чтоб Духовные академии преуспевали, совершенствовались, процветали более и более: на них основано духовное благосостояние Церкви; на них лежит обязанность противостать бесчисленным современным лжеучениям, обличать их, охранять от них Церковь. Современная ученость мира требует непременно соответствующей учености в главном духовенстве. Этой церковной потребности никак не могут удовлетворить наши монастыри, в которых преобладает элемент подвижничества, почти исключительно в простейшей его форме. Игнатий в сане епископа оказывает особенное внимание лицам, получившим образование в академии, как лицам, могущим быть особенно полезными для Церкви. Он и то знает, что якобинская партия желала бы вторгнуться в Духовные академии, новостию идей подействовать на молодых и неопытных. Известно, что увлеченные в якобинство духовные лица, как это видно во Франции, могут очень сильно действовать в видах партии. Итак, вот в чем дело: «Колоколу» искренно желалось бы, чтоб академия, уловленная его удивительною логикою, его неподражаемою добросовестностию, поверила ему на слово: склонилась на его сторону, сделалась его орудием, сочла Игнатия врагом своим, и ненавистного для якобинцев Игнатия помогла сбыть на Алеутские острова согласно предложению «Колокола» и давнишнему общему желанию якобинцев.
«Колокол» усиливается доказать, что мнения якобинских статей, вкравшиеся в журнал Казанской академии, принадлежат академии. Несправедливо! Появление этих статей было только следствием случая; едва они явились, как и перестали являться. Постоянно в Церкви возникали ложные учения, во главе которых часто были высшие лица иерархии, самые Патриархи. Ужели по этой причине ложные учения сделались неотъемлемой принадлежностию Церкви, ее учением? Церковь, отвергши их, доказала, что они ей чужды, а они, проповедуя чуждое Церкви, доказали о себе, что они чужды Церкви (1 Ин. 2:19). Так и академия, отвергши статьи якобинского направления, доказала, что и статьи и направление их ей чужды. Ложные учения являлись и будут являться: таково свойство падшего духа человеческого. Столкновение ложных мнений с истинными должно быть и в настоящее время. Академии суть арены столкновения мнений, произвольного и невольного. По этой причине на них преимущественно обращено внимание высшего духовного начальства. Видим из церковной истории, что многие достопочтенные и ученые люди ошибались, принимали или и изобретали лжеучение. Когда же они, будучи обличены, отказывались от своих неправильных мнений, то временное уклонение их от истины не ставилось Церковию им в вину. Одно упорство в ложных мнениях влекло за собою отсечение от Церкви. Но и такое отлучение продолжалось только до времени раскаяния: нераскаянность делала отлучение решительным.
Епископ Игнатий должен отдать справедливость единодушию и единомыслию партии, к которой принадлежит издатель «Колокола». Издатель из Англии требует для Игнатия ссылки на Алеутские острова: то же самое Игнатий слышал в последние дни своего пребывания в Петербурге от якобинцев и от глупцов, увлеченных якобинцами. Это желание выражали ему в глаза: «Вас бы, — сказал ему некоторый добрый, давнишний знакомый, — на Кавказ или в Камчатку!» (Судьба избрала для Игнатия Кавказ). Он отвечал: «С большим удовольствием поехал бы в Камчатку, если б не препятствовало расстроенное здоровье».
Окончим эти печальные замечания искренним сердечным желанием, чтоб крестьянский вопрос решился благополучно к радости и счастию народа и Царя, без беспорядков, без потрясений государственных, чтоб звон заграничного якобинского колокола и других якобинских колоколов и колокольчиков не возмутил спокойствия народного, чтоб свобода помещичьих крестьян была для них и для всей России даром Царя, а не следствием замыслов, планов, возгласов якобинских.
1860-го года, февраля __ дня.
Ставрополь Кавказский.
Заметка А. И. Герцена «Во Христе сапер Игнатий» была опубликована в «Колоколе» 15 авг. 1859 г.; включена также в его собр. сочинений (М., 1958. Т. 14. С. 140–141).
В настоящем издании заметка Герцена, так же как и «Замечания на отзыв журнала «Колокол» к Кавказскому епископу Игнатию» публикуются по рукописи (беловой автограф) владыки Игнатия, находящейся в Рукописном отделе Института русской литературы (Пушкинского Дома): РАН, ф. 34, ед. хр. 307, л. 1–12 (далее — РО ИРЛИ). Примечания к заметке Герцена — по изданию: Богословский вестник. Сергиев Посад, 1913. Т. 1. № 2. С. 196–198.
Цифрами обозначаются примечания, принадлежащие святителю Игнатию, буквами — примечания комментатора.
Впервые весь комплекс этих материалов был опубликован в указанном выпуске «Богословского вестника» (с. 196–207). Анонимный публикатор (возможно, редактор журнала П. А. Флоренский) во вступительной заметке сообщал, что материалы были обнаружены иеромонахом Игнатием Садковским в бумагах святителя Игнатия, доставшихся Сергиевой пустыни. Хотя они не имели подписи, у публикатора авторство владыки Игнатия не вызывало сомнения — его подтверждают «датировка рукописей, решительное изъявление в них мыслей и чувств епископа Игнатия, сообщение разных частных обстоятельств жизни, известных лишь самому Игнатию… точный и тонкий характерный «игнатиевский» язык… безупречно благородная манера возражать противнику» (с. 195–196).
