Отвечаю: как уже было сказано (2, 6), для счастья необходимы две вещи, а именно та, которая является сущностью счастья, и та, которая является его собственной акциденцией, то есть связанное с ним наслаждение. Я утверждаю, что все, что относится к сущности счастья, не может заключаться в акте воли. Это с очевидностью следует из сказанного ранее (1, 2; 2, 7), [а именно] что счастье состоит в достижении конечной цели. Но достижение цели не заключается в самом акте воли. В самом деле, воля определена к цели, равно как к отсутствующей, когда она ее желает, так и к наличествующей, когда она ею наслаждается. Но очевидно, что само желание цели – это не ее достижение, а только движение к ней, в то время как наслаждение привносится в волю уже наличествующей целью, а не наоборот, как если бы цель наличествовала благодаря тому, что воля наслаждается ею. Следовательно, для того чтобы цель наличествовала в том, кто ее желает, должно быть еще нечто помимо акта воли.
Все это очевидно, когда речь идет о чувственных целях. Так, если некий корыстолюбец желает денег, то это желание находится в нем с того самого момента, в который он их пожелал. Но наслаждение от обладания деньгами он испытает только тогда, когда они окажутся у него в руках или каким-либо иным образом. И то же самое происходит в случае умопостигаемой цели. В самом деле, сперва мы желаем достижения умопостигаемой цели, далее достигаем ее, делая ее для себя действительной благодаря акту ума, а уже затем наслаждающаяся воля успокаивается на достигнутом.
Таким образом, сущность счастья заключается в акте ума, а связанное с ним наслаждение принадлежит воле. В этом смысле Августин говорит, что блаженство – это «радость в истине»[67], имея в виду то, что сама по себе радость является завершением счастья.
Ответ на возражение 1. Мир связан с конечной целью человека не потому, что он является сущностью счастья, а потому, что он предшествует ей и последует. Предшествует постольку, поскольку устраняет все тревожащее и препятствующее человеку в достижении им своей конечной цели; последует постольку, поскольку при достижении человеком своей конечной цели он пребывает в мире и его желание успокаивается.
Ответ на возражение 2. Акт не является первым объектом воли подобно тому, как и первым объектом зрения является не виденье, а видимая вещь. Поэтому, коль скоро счастье принадлежит воле в качестве ее первого объекта, то из этого следует, что оно не принадлежит ей в качестве ее акта.
Ответ на возражение 3. Хотя движение к цели зарождается в воле, ум схватывает ее раньше, чем воля. По этой причине воле принадлежит то, что в конечном счете следует из достижения цели, а именно восхищение и наслаждение.
Ответ на возражение 4. Любовь [по своему] достоинству превосходней познания в движении, однако познание предшествуют любви в достижении, поскольку как сказал Августин, «невозможно любить то, о чем ничего не известно»[68]. Следовательно, вначале мы достигаем умопостигаемой цели посредством акта ума, что подобно тому как мы вначале достигаем чувственной цели посредством акта чувства.
Ответ на возражение 5. Тот, кто обладает всем тем, чего он желает, счастлив уже постольку, поскольку обладает желаемым, и это в действительности достигается через посредство чего-то иного, нежели акт его воли. Что же касается отсутствия желания чего-либо недолжного, то оно требуется для счастья в качестве необходимого к нему упорядочения. И добрая воля числится среди добрых вещей, делающих человека счастливым, постольку, поскольку она является склонением воли, что подобно тому, как движение возводится к роду своего предела, например, «изменение» – к роду «качества».
Раздел 5. Является ли счастье деятельностью созерцательного или практического ума?
С пятым [положением дело] обстоит следующим образом.
Возражение 1. Кажется, что счастье – это деятельность практического ума. Ведь целью любой твари является ее уподобление Богу. Но человек подобен Богу скорее благодаря своему практическому уму, который обусловливает мышление вещей, нежели уму созерцательному, который извлекает из вещей познание. Поэтому человеческое счастье в большей степени заключается в деятельности его практического, а не созерцательного ума.
Возражение 2. Далее, счастье – это совершенное благо человека. Но практический ум в большей мере определен к благу, нежели созерцательный, который определен к истине. По этой причине о нас говорят как о добрых в соответствии со степенью совершенства нашего практического ума, а не в соответствии со степенью совершенства ума созерцательного, согласно которой о нас судят как об обладающих познанием и разумением. Следовательно, человеческое счастье в большей степени заключается в деятельности его практического, а не созерцательного ума.
Возражение 3. Далее, счастье само по себе является человеческим благом. Но созерцательный ум в большей степени сосредоточен на том, что находится вне человека, тогда как практический ум – на том, что принадлежит самому человеку, а именно на его действиях и страстях. Следовательно, человеческое счастье в большей степени заключается в деятельности его практического, а не созерцательного ума.
Этому противоречит сказанное Августином о том, что «созерцание обещано нам как цель всех наших деяний и непрерывное совершенствование наших радостей»[69].
Отвечаю: счастье в большей степени заключается в деятельности созерцательного, а не практического ума. Это очевидно по трем причинам.
Во-первых, коль скоро человеческое счастье состоит в деятельности, то это должна быть наивысшая из всех человеческих деятельностей. Далее, наивысшая человеческая деятельность должна проистекать из его наивысшей способности и определяться к ее наивысшему объекту Но наивысшая человеческая способность – ум, наивысший объект ума – божественное благо, и оно является объектом не практического, а созерцательного ума. Следовательно, счастье преимущественно заключается в такой деятельности, а именно в созерцании божественных вещей. И коль скоро, согласно сказанному в «Этике», «похоже, что человек суть то, что является лучшим в нем самом»[70], то такая деятельность является и наиболее свойственной человеку, и наиболее замечательной в нем.
Во-вторых, это с очевидностью следует из того факта, что созерцание производится в первую очередь ради него самого, в то время как акт практического ума производится не ради него самого, а ради действия, причем действия, определенного к некоторой цели. Отсюда очевидно, что конечная цель не может состоять в относящейся к практическому уму деятельной жизни.
В-третьих, это опять-таки с очевидностью следует из того факта, что в созерцательной жизни человек имеет нечто общее с тем, что выше него, а именно с Богом и ангелами, которым он уподобляется в своем блаженстве. Что же касается деятельной жизни, то в ней другие животные имеют нечто общее с человеком, хотя и несовершенным образом.
Следовательно, окончательное и совершенное счастье, которое мы чаем обрести в будущей жизни, состоит исключительно в созерцании. А вот несовершенное счастье, которым мы можем обладать уже здесь, прежде всего и по преимуществу состоит в деятельности практического ума, который, как сказано в «Этике», упорядочивает человеческие действия и страсти[71].
Ответ на возражение 1. Указанное подобие практического ума Богу – это [лишь] одна из соразмерностей, вытекающая из того, что он [(т. е. практический ум)] связан с мыслимым им подобно тому, как Бог с мыслимым Им. Однако подобие созерцательного ума Богу есть своего рода слияние и «сооформленность», а это гораздо большее уподобление. Кроме того, допустимо сказать, что с точки зрения главной познанной Богом вещи, каковой является Его сущность, Бог не имеет практического, но – только созерцательное познание.
Ответ на возражение 2. Практический ум определен к находящемуся вне его благу, тогда как благо созерцательного ума, а именно созерцание истины, находится в нем самом. И если это благо совершенно, то и весь человек благодаря этому становится совершенным и благим. Практический же ум, не обладая подобным благом, направляет человека к нему.
Ответ на возражение 3. Этот аргумент имел бы силу, если бы человек сам был своей собственной конечной целью; в таком случае [действительно] рассмотрение и направление его действий и страстей и составляло бы его счастье. Но так как конечная цель человека является тем, что находится вне его, а именно Богом, Которого мы можем достигнуть [только] посредством деятельности созерцательного ума, то счастье человека в большей степени заключается в деятельности его созерцательного, а не практического ума.
