В 754 г. был созван первый иконоборческий собор, в котором участвовало очень много епископов, искренне ссылавшихся на большое число текстов Ветхого Завета, начиная с заповеди Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу (Исх. 20, 4). В Ветхом Завете, конечно, легко набрать очень много цитат, которые можно интерпретировать как иконоборческие, т. е. как запрещающие изображение Бога. Ссылались в том числе и на упомянутого мною епископа Евсевия, который был арианином и святительствовал при Константине Великом. После этого при императоре Константине Копрониме иконоборчество продолжалось до периода царствования св. императрицы Ирины и патриаршества свт. Тарасия, при которых в 787 г. состоялся Седьмой Вселенский Собор. На этом последнем Вселенском Соборе иконоборчество было признано ересью и принято соборное постановление о почитании святых икон.
Но тем не менее вскоре иконоборчество возобновилось, и после короткого перерыва снова на трон взошли императоры-иконоборцы. Это очень сложная история, и нашей задачей не является вникать во все перипетии. Начался так называемый второй период иконоборчества. И завершился он уже в IX веке, в 843 г. Кстати говоря, такая историческая ситуация возникновения ереси и победы над ней была и раньше. На Первом Вселенском Соборе была осуждена ересь арианства, но вскоре после этого она распространилась заново повсеместно: императоры были арианами, все епископы, кроме нескольких, были арианами, и только на Втором Вселенском Соборе была одержана окончательная победа над арианством.
Аналогичная ситуация, хотя и на совершенно другом материале, повторилась. После того, как на Седьмом Вселенском Соборе ересь иконоборчества была преодолена, она снова возобновилась.
Последним и самым последовательным иконоборцем был император Феофил, супруга которого императрица Феодора была иконопочитательницей. Есть много преданий, которые рассказывают о том, как император застигал свою супругу и своих детей за поклонением иконам, как они оправдывались. Предание, которое содержится в Cинаксаре на службу Торжества православия, состоит в том, что император Феофил тяжко заболел, и императрица Феодора молилась о его жизни и о том, чтобы он отступил от погибельной ереси. В видении ей уже представлялось, как он истязуется немилосердно за свою ересь. Но она вымолила ему прощение, и предание говорит о том, что он уже перед своей кончиной покаялся в иконоборческой ереси, облобызал иконы и в мире предал свой дух Господу.
На этом история не кончилась. Императрица вызвала из ссылки всех тех иконопочитателей, которые были сосланы и преданы всевозможным репрессиям и мукам. Одного из них, например, звали Феодор Начертанный, потому что, по преданию, на его лице каленым железом были написаны слова, хулящие его как иконопочитателя. Все они были возвращены в Константинополь, и на первое воскресенье Великого поста того 843 г. был назначен торжественный крестный ход, на котором должны были предать анафеме императоров и патриархов-иконоборцев, в том числе, конечно, и императора Феофила. И императрица Феодора стала умолять всех иконопочитателей, чтоб они ее супруга не включали в этот список. Эта идея в восторг их не приводила, потому что они натерпелись от него существенно; но, тем не менее, она молилась, они молились, и чудо по ее молитвам совершилось: когда свиток развернули, оказалось, что Феофила среди еретиков нет. Таким образом, 11 марта 843 г. был совершен по всему Константинополю торжественный крестный ход, который собственно и получил название Торжества православия.
Теперь, коль скоро я постоянно говорю, что темой этих бесед является проникновение в тот богословский материал, который нам предоставляет Великий пост, обратимся к вопросу, какое отношение имеет догмат об иконопочитании, сама практика иконопочитания к основному содержанию Великого поста. Пока что речь шла об историческом совпадении, заключающемся в том, что событие, о котором я рассказывал, произошло на первой неделе Великого поста. Оно могло бы с таким же успехом произойти в любой день года, не имеющий никакого отношения к Великому посту. В действительности эта тема – икона – очень тесно связана с содержанием нашего духовного пути и, в частности, с темой Великого поста. Для того чтобы это понять, мы должны перевести внимание с рукотворенных икон, о которых идет речь в иконопочитании в узком смысле слова, к иконам нерукотворенным, или к нерукотворенным образам. Таким нерукотворенным образом является человек. Человек создан по образу и подобию Божию, он является образом Божиим. Из этого вытекают важные, в том числе для пути нашего покаяния, выводы, касающиеся отношения к человеку.
Во-первых, очевидно, что если человек является образом Божиим, то каждый человек предполагает уважение и почитание. Очень существенно, что необходимой составляющей иконы является надпись – имя того, кто на ней изображен. Икона без надписи – не икона. Если сейчас иконы освящают святой водой, а еще когда-то их помазывали миром, то еще раньше их вообще не освящали и не помазывали, потому что считалось, что их освящает имя. В том восприятии, которое соответствует Библии [3] , имя – это не случайный знак и не случайный символ: оно само уже является свернутой иконой. И внешним проявлением непочитания образа Божия в человеке являются те клички или прозвища, которые иногда мы употребляем, когда говорим о наших близких, например, Ванька, Сашка, Петька, Машка… Конечно, мы не на букву должны смотреть, а на дух, можно так говорить и при этом глубоко почитать человека, но вместе с тем имя тоже существенно для почитания.
Второй вопрос, на который проливает свет догмат о почитании святых икон: мы почитаем человека не потому, что общение с ним является для нас назидательным, а потому, что он является образом Божиим, и в этом отношении никакого различия между людьми нет. Если от общения с каким-нибудь ученым, или очень добрым и мудрым человеком мы можем получать благочестивое назидание, то (по крайней мере при поверхностном взгляде) от общения с человеком, страдающим, например, недугом пьянства, какое уж назидание! – это мы должны его назидать. Но при более глубоком взгляде это неверно, и всякий человек носит в себе образ Божий, на этом и основан акт почитания. Если мы будем помнить об этом, то можем получить от общения с такими людьми еще большее назидание для себя.
Недавно один наш современник сказал, сославшись на какую-то восточную мудрость, что человек проходит в жизни четыре стадии: первая – когда он учится, вторая – когда он учит, третья – когда он уходит в безмолвие или отшельничество, и четвертая – когда он абсолютно со всеми людьми общается, у всех спрашивает совета, стараясь научиться разуму. Это высокая степень – если мы исходим из того, что человек является образом Божиим, и именно так к нему относимся. Тогда нам не важно, какой это человек. Конечно, когда этот человек – наш ближний и нам с ним очень трудно, то почти невозможно от трудностей отвлечься; но это уже другой вопрос.
Богословие иконы также дает нам понимание того, что человек хоть и является иконой, иконой прекрасной и древней, но в результате и первородного греха, и, в особенности, тех страстей, которые он приобрел в своей земной жизни, эта икона нуждается в многократном очищении и тщательной реставрации. Как у Пушкина: «Художник-варвар кистью сонной картину гения чернит». Эту работу осуществляет над каждым человеком Бог.
Я хочу обратить ваше внимание, что все мы в определенных обстоятельствах можем оказываться и пасомыми, и пастырями. Поэтому образ деятельности человека и как реставрируемого, и как реставратора является очень важным и очень многому учит. Мы на первой седмице Великого поста слышали об этом, когда молились за чтением Великого канона Андрея Критского: «Погребох перваго образа доброту, Спасе, страстьми, юже яко иногда драхму взыскав обрящи», «Аз есмь, Спасе, юже погубил еси древле царскую драхму; но… взыщи и обрящи Твой образ».
«Погребох перваго образа доброту…» Это обращение к Богу как бы со стороны заляпанной иконы, которая просит у Бога очищения, так чтобы на дне воссиял тот первоначальный и прекрасный Образ, по Которому мы созданы. Об этом говорится в святом Евангелии применительно к состоянию, достигаемому в полноте Царствия Небесного: Тогда праведники воссияют как солнце в Царстве Отца их (Мф. 13, 43). Но когда мы выступаем как реставраторы, это налагает на нас очень большую ответственность. Работа реставратора – очень тонкая, чтобы не повредить первоначальный образ, очень медленно и тщательно снимают слой за слоем. И таким реставратором является в первую очередь Господь, Который бесконечно уважает безграничную свободу сотворенного Им человека и действует очень деликатно и тонко. А мы иногда забываем об этой бесконечной деликатности, в то время как о ней прямо говорится в святом Евангелии, в частности в притче о плевелах на поле.
