Между тем крестоносцы собрались 24 июня в Лионе. Арнольд Ситосский утверждал без особого преувеличения, что их было до двадцати тысяч всадников и до двухсот тысяч пеших, считая крестьян и простолюдинов. К ним обратился папа со словами: «Вперед, храбрые воины Христа! Спешите навстречу предтечам Антихриста и низвергните служителей ветхозаветного змия. Доселе вы, возможно, сражались из-за преходящей славы, сразитесь теперь за славу вечную. Вы сражались прежде за мир, сразитесь теперь за Бога. Мы не обещаем вам награды здесь, на земле, за вашу службу Богу с оружием в руках; нет, вы войдете в Царствие Небесное, и мы уверенно обещаем вам это!» В Лион явился и Раймунд: словно завершая свой позор, он повел крестоносцев против своего племянника, виконта Безье. Виконт выразил свою покорность легату, но последний отверг ее; тогда виконт стал спешно укреплять свои крепости и собирать войско.
Эта война, объявленная ее зачинщиками религиозной, принимала характер войны национальной. Покорность Раймунда и готовность покориться виконта Безье лишили церковь благовидного предлога для враждебных действий; но жители севера горели нетерпением закончить завоевание, начатое еще за семь веков перед этим Хлодвигом, а население юга — и католики, и еретики — единодушно решило сопротивляться.
Когда крестоносцы подошли к стенам Безье, Арнольд Ситосский поручил объявить горожанам, что пощадит их, если они согласятся изгнать или выдать еретиков, поименованных в списке. Но жители Безье ответили, что будут защищаться до последней капли крови. Этот ответ так рассердил легата, что он поклялся уничтожить город, не щадя ни женщин, ни детей, и не оставить там камня на камне. Легат сдержал свое слово: произошла беспримерная резня. Семь тысяч человек было перебито в церкви Марии Магдалины, где они пытались найти убежище. Сами легаты определяли общее число убитых приблизительно в 20 000, а достойные меньшего доверия летописцы дают цифру в четыре и пять раз большую. Один современник, ярый цистерцианец, сообщает нам, что к Арнольду обратились с вопросом, следует ли щадить католиков. Представитель папы, боясь, чтобы не ускользнули еретики, выдающие себя за католиков, ответил: «Убивайте всех, Бог уж их разберет!»
Тем временем успех сопутствовал и небольшим отрядам крестоносцев, шедшим на соединение с главной армией. Один из отрядов, которым предводительствовали виконт Тюренский и Ги Овернский, после недолгой осады взял приступом почти неприступный замок Шаснейль. Гарнизон заключил с крестоносцами договор, и ему была дана свобода, а жителям предложили выбор между обращением в католичество и костром, и так как все они отказались отречься от своих заблуждений, то их сожгли. После этого такой страх объял юг Франции, что, когда в замок Вильмюр явился гонец с известием, что приближаются крестоносцы, жители сами подожгли свои жилища и бежали. Бесчисленное множество крепостей сдалось без всякого сопротивления или были покинуты защитниками, несмотря на то что были хорошо укреплены и имели большие запасы провизии. Гористая страна, вся усеянная крепкими замками, была покорена в течение двух месяцев, хотя она могла легко защищаться целые годы.
Не останавливаясь на развалинах Безье, крестоносцы, ведомые Раймундом Тулузским, двинулись к считавшейся неприступной крепости Каркассон, где засел виконт Безье Раймунд Роже. Первый пригород, защищенный весьма плохо, был взят и сожжен после безнадежного сопротивления; второй пригород, хорошо укрепленный, оказал упорное сопротивление, но и его в конце концов взяли крестоносцы. Сам город, однако, стоял непоколебимо. По преданию, Карл Великий в свое время семь лет безуспешно осаждал его и одолел только благодаря чуду. Осаждавшие вступили в переговоры с виконтом; ему предложили свободно выйти из города в сопровождении одиннадцати лиц по его выбору, а город и все жители должны были остаться на волю крестоносцев. Раймунд Роже с негодованием отверг это предложение. Но положение его становилось невыносимым: город был набит беглецами, пришедшими со всех окрестностей; лето было сухое, и не хватало воды; открылась эпидемия уносившая ежедневно множество людей. Кончилось все тем, что Раймунд Роже, желая заключить почетный мир, явился во вражеский лагерь, где его изменнически пленили; через несколько дней он умер, по официальным сведениям, от дизентерии. Лишившись своего вождя, жители потеряли мужество и сдали город, согласившись отдать все свое имущество. Победители разрешили горожанам выйти только с одними их грехами — мужчинам в штанах, а женщинам в рубашках. Им еще повезло, поскольку никто из них не был сожжен.
После взятия Каркассона крестоносцы, по-видимому, решили, что их миссия была уже окончена; они уже отслужили сорок дней — срок, достаточный для получения отпущения грехов, и с нетерпением стремились домой. Легат же, естественно, полагал, что покоренная страна должна быть занята и устроена таким образом, чтобы в ней не могла более свить себе гнездо ересь. Была избрана комиссия из двух епископов и четырех рыцарей под председательством Арнольда, чтобы решить, кому должны принадлежать завоеванные земли; единогласно члены комиссии остановились на графе Монфоре, который весьма отличился при взятии Каркассона. Легат приказал ему от имени Святого престола взять завоеванные земли. Монфор согласился на это при условии, что ему будет оказана поддержка во всех затруднениях.
Обещание было дано, но никто и не думал при этом о его исполнении. Граф Неверский, поссорившись с герцогом Бургундским, удалился почти тотчас же после взятия Каркассона, и за ним последовала большая часть крестоносцев. Монфор остался приблизительно с 4500 человек, преимущественно бургундцев и немцев, которым он должен был платить двойное жалованье. Он вскоре оказался в опасном положении. В августе под свежим впечатлением от побед легаты на собрании в Авиньоне предписали епископам потребовать от всех рыцарей, дворян и городских советов клятвенные обязательства уничтожить ересь. Но эти обязательства, данные под влиянием страха, были пустой формальностью; не больше имело значения изъявление верноподданнических чувств, принесенное Монфору его новыми вассалами. Некоторые замки, уже изъявившие свою покорность, восстали снова; другие были отняты у крестоносцев прежними владельцами. Мало-помалу страна оправлялась от страха.
Началась партизанская война, и вскоре действительная власть Монфора не простиралась далее его копья. Тем не менее ему удалось захватить несколько замков и распространить свою власть на графство Фуа. Иннокентий выражал свою радость по поводу успехов Монфора и заклинал его неустанно уничтожать ересь. При этом папа извинялся, что не может прийти к нему на помощь; в свое оправдание он ссылался на необходимость направлять средства на нужды Палестины.
Положение Монфора несколько улучшилось весной 1210 года, когда в его войско влились отряды «пилигримов» — как называли себя искатели приключений, принимавшие участие в войне против альбигойцев. Так как срок, который они отбывали по обету, был очень короток, то Монфор решил не откладывая воспользоваться их присутствием, чтобы вернуть обратно потерянные земли и еще какие-нибудь приобрести. Мы не станем входить в подробности его многочисленных походов, которые обыкновенно кончались взятием какого-либо замка — причем когда гарнизон был перебит, тем, кто не принимал участия в сражении, предлагали выбор между подчинением Риму и костром. Сотни энтузиастов, имена которых до нас не дошли, предпочли мученическую смерть. Сохранилось множество свидетельств о том, как много может сделать зла человек человеку и как много может он вынести и претерпеть во славу Бога. Когда капитулировал Миневр, Роберт Мовуазен, самый верный соратник Монфора, восстал против решения щадить еретиков, которые принесут раскаяние. Легат Арнольд заметил на это, что он может не беспокоиться, так как, несомненно, обращений будет очень мало, и Арнольд оказался прав: за исключением трех женщин, все побежденные, как один человек, отказались купить жизнь ценой вероотступничества; они избавили победителей от труда вести их на костер и сами бросились в пламя.
Раймунд Тулузский, несомненно, воображал, что очень ловко спасся за счет своего племянника виконта Безье. Он оказал церкви важные услуги, сражаясь против своих старинных друзей, и теперь решил, что настало время удостоверить свою невинность, — он просил праведного суда, который снимет с него все обвинения и возвратит отобранные замки. Папа Иннокентий сделал вид, что идет ему навстречу: он предписал архиепископам Нарбонны и Арля созвать собрание прелатов и дворян, чтобы судить Раймунда, как он сам того просит. Было указано, что если появится кто-нибудь, кто станет обвинять Раймунда в ереси и в соучастии в убийстве Петра де Кастельно, то должны быть выслушаны обе стороны и вынесено решение, которое следует представить в Рим, где и будет принято окончательное постановление; если же обвинение не будет ясно доказано, то на Раймунда следует наложить соответствующее покаяние и только после этого можно будет признать его добрым католиком и вернуть ему замки. С виду все выглядело законно, но на самом деле для Раймунда готовилась ловушка — было задумано лишить его всех принадлежащих ему земель.
