Борис рывком за руку выдернул Сергея из кресла и повел в сторону стойки.
Василий, видимо надеясь на очередной бесплатный сеанс «сиренотерапии» спросил Марию о методах современной борьбы с гриппом — и снова заурчал, как сытый кот на завалинке, слушая обстоятельный мелодичный ответ. Повернул было туда же голову и Сергей, но его резко одернул Борис:
— Внимание сюда! — Щелкнул он пальцами перед носом поэта. — Слушай и не говори, что не слышал! Я тут в очереди в поликлинике про тебя думал. Так знаешь, что надумалось?
— Могу себе представить…
— Нет, вряд ли!.. Понимаешь, я не знаю, насколько у меня все это затянется и куда вынесет… Так что слушай внимательно! Кончай с поэзией. Понял? Нужна летопись нашего времени. Нужны не выдуманные образы, не поэтические облачно-воздушные обобщения, а живые люди с реальными характерами, мощными личностями, — ударил он себя кулаком по груди, — которые бы всесторонне характеризовали нашу эпоху переворота. Умоляю, займись этим, брат!
— Ну… ладно, — кивнул Сергей. — Я и сам, признаться, думал об этом.
— И еще, — смущенно потер Борис переносицу. — Спасибо, что не сказал тогда Валентину, что отрывок про нищего я с твоего стихотворения содрал.
— Да ладно, чего там, — пожал плечом Сергей. — Бывает…
…Потом затосковал Василий. Он панически боялся встречаться с женой, поэтому попросил Сергея сопровождать его в поездке домой. И без того мягкий и застенчивый Василий, перед входной дверью в собственный дом превратился в сгорбленного старичка, готового получить подзатыльник от суровой старухи. Первое, что услышал Сергей, когда вошел в дом, были слова: «Ты что, своего гомосексуального партнера привел? Совсем голову потерял на старости лет!» Женщина с опухшим лицом и безумными глазами хрипло сыпала проклятья на них, соседей и все человечество. Василий оправдывался, объяснял, что это его друг, он вызвался помочь привезти в студию холсты… В ответ послышались новые обвинения…
Вернулись они в студию подавленные. Василий потащил Сергея к стойке и налил «успокоительного». Сергей сначала только пригубил для приличия: он собирался на свидание с Наташей. Но потом, глядя на горькие слезы предобрейшего Васи расчувствовался, смахнул со скулы непрошеную слезу, да и пустил все на самотек.
Они сильно напились. Заглянула Наташа, прождавшая кавалера в условленном месте полтора часа. Но увидев пьяных рыдающих мужиков, виновато извинилась и поспешила ретироваться. Вам не доводилось видеть плачущих мужчин? Нет? И не надо… Заглянул на минутку Борис, но, сообразив, что это надолго, тоже сбежал.
А эти двое каждый оплакивал своё: Вася непутёвую семейную жизнь, превратившую его в «бытового мученика», а Сергей — последние дни холостяцкой свободы и собственное недостоинство в сравнении с вызывающими достоинствами невесты.
— Ой-ой-ой, что же это делается с людьми, — горько вздыхал Вася. — Совсем моя несчастная старуха сбесилась! А ведь какая наяда была! Какая русалка с зелеными хипповыми кудрями! — Он хрипло застонал и вдруг навзрыд запел: «Звездочка моя ненаглядная, как ты от меня да-ле-ка!»
— Нет, Вася, Наташенька — это же цветочек аленький. Она как стрекозочка хрупкая… А я? Что такое это «я»? Ни заслуг перед родиной, ни подвигов за мной, ни элементарного, с мизинец, благочестия!.. Ну куда я со свиным-то рылом и без автомата Калашникова?
— Я ли тебя не любил, на руках не носил? Я ли не жарил тебе колбасу с макаронами? — причитал Василий у портрета разбитной женщины с всклокоченными синими волосами. — Я ли не бегал с утра за пивом? Я ли не доставал для тебя джинсы «Вранглер» с трикотажной лапшой и сапогами-чулками? Я ли не стоял в ГУМе за фирменными батниками? Что же ты, звездочка моя ненаглядная, все забыла? А нашу любовь на дешевое винище променяла?
Василий к вечеру следующего дня произнес: «Ладно, что тут поделаешь? Снизойдем к немощи ближних!» Успокоился и нашел силы продолжить работу. Сергей же самозабвенно плыл по течению мутной реки, не пытаясь грести к берегу. Он разгадывал таинственное видение, которое всплывало в его сознании, как только он выпивал определенную дозу алкоголя. В запущенном саду его души вперемежку сплелись березы с пальмами, сирень с миртом, бузина с кактусом. Среди этого ботанического безобразия на махонькой полянке вырос огромный розовый куст.
Поначалу после обильного полива, бутоны роз распускались и царственно красовались, благоухая томно и призывно. Потом роса на мясистых лепестках высыхала, и Сергей спешил снова полить их, выпив очередную дозу спиртного. А затем розы увяли… И как он не поливал, они оставались сморщенными и сухими. Будто вода в его лейке омертвела.
Сергей сидел на полянке, тупо смотрел на увядший куст и вместе с ним медленно покрывался плотной клейкой паутиной. Невидимый паук старательно наматывал слой за слоем, пока не образовался плотный кокон, в котором стало темно и душно. Он пытался разорвать паутину и выйти наружу, но даже пошевелиться не мог: клейкая плотная масса связала его тысячами прочных нитей.
…Наконец, стены его темницы треснули, внутрь пробился свет, и он увидел Наташу. Нет, она не ругала его, не причитала, не выла по-бабьи, размазывая слезы вперемешку с тушью для ресниц — девушка смущенно улыбалась, втянув голову в плечи. Наташа напоминала улитку, которая высовывает из прочного домика чувствительную сущность и осторожно изучает грубое окружающее пространство. Ее девичья застенчивость и чистота требовали от нее осторожности. Но в ней имелось к тому же и чувство долга, которое превозмогало осмотрительность, и вот пожалуйста: девушка протягивала отравленному ядом мужчине кружку с густым куриным бульоном
— Ты, Наташенька, понаблюдай за поведением этого чудовища, — гнусаво ворчал Сергей, протяжно глотая теплую живительную жидкость. — Приглядись внимательней к психу… психо-сома-тичес-ким его реакциям, прежде чем связать с этим идиотом судьбу. Ты же принцесса! Ты золотая роза моей поганой души! А я — нет, ты посмотри, посмотри — пьяный урод, безответственный элемент, ни разу не благочестивый…
— Да ты не слушай его, Наташенька, — шмыгал носом Вася, кружась вокруг парочки, как наседка над цыплятами. — Сережа меня спасать пошел. А его, бедного, там такой грязью облили ни за что! Такой бяки наговорили! Да как он вообще это вынес! А ведь у поэта душа тонкая, с ней так нельзя. Она у него, как скрипка, а по ней — кувалдой, кувалдой! Бедный, бедный мой братушка!
— Нет, вы посмотрите на этого ангела, — причитал Сергей. — Она меня не веником по морде лица, а бульоном! Вася, у меня сейчас от стыда сердце порвется надвое…
Когда с бульоном покончили, Наташа взяла больного под локоток и вывела на улицу. А там!.. Теплый вечер ласкал и нежил высыпавших из домов прохожих. Сергей глубоко вдыхал густой аромат цветочных клумб, щурясь глядел во все стороны и… молчал. Разорвался постылый кокон, слетела липкая паутина и свобода сошла с небес на измученного человека.
Сизые сумерки поднимали от разнеженной земли, от распаренных листьев и цветочных лепестков душистые волны, которые жадно вдыхала гортань. И где-то глубоко внутри, у самого сердца, начинала мягко пульсировать тонкая тоска по той идеальной красоте, которая только предчувствуется и зовёт в беспредельные высоты — туда, где она живет, щедро изливая сладкое блаженство усталым путникам, достигающим желанного берега. О, как много начинается в такие минуты! Сколько искренних признаний звучит в такие часы. Сколько дивных строк легло на бумагу, линий и мазков — на холсты, какие волшебные мелодии унеслись отсюда в будущее.
Вернулись они с прогулки свежими и полными надежд, мирно разговаривая на радость Василию. И стало хорошо.
…А потом хлопнула входная дверь и с лестницы чуть не кубарем свалился Валентин. Его всегда элегантный светлый костюм вид имел самый потрепанный. Волосы всклокочены, на небритом лице застыла гримаса очередника к зубному врачу. Он упал на колени и возопил:
— Прости меня, брат Сергей! Простите меня, братья и сестры! Виноват я перед вами. Измучился вконец!
— Ты где был? Что случилось? — посыпались вопросы.
Валентин, покачиваясь, доплелся до кресла и тяжело сел.
— Все началось с появления в нашей холостяцкой берлоге Наташи, — слово в слово повторил он первую фразу Бориса. — Я тогда каким-то чудовищным усилием воли сдержался, но унес от вас большущую каменюку зависти в душе! Что же это, думаю, такое: ну, все им в руки само плывет: и вдохновение, и самые лучшие женщины. Я тут из пупка выпрыгиваю, чтобы чего-то добиться, а они без всяких усилий в полном компоте! Простите меня!
— Да чего там… Бог простит, а мы прощаем.
— Уехал я куда глаза глядят. Пусть, думаю, попробуют без меня хоть недельку пожить. Может, тогда оценят! Может, поймут, кто в доме хозяин. Из чьих рук едят!.. Ох, и натерпелся я за мысли свои поганые! Эта неделя для меня словно в аду прошла. Я и пил, и гулял, и в казино деньги проматывал — только хуже, все зря! Ночами не спал. Так меня совесть жгла, думал, сгорю в том огне. А потом понял, что все в этом мире Божием устроено разумно: кому-то нужно деньги делать — а кому-то их тратить; кому-то писать — а кому-то читать. Как дошло это до меня, так и вернулся к вам блудным сыном. Ну, как вы тут? — Валентин обвел всех виноватым взглядом. — Мои паразитушки вам не сильно надоели?
