Впрочем, обрезается благородный и новый народ тогда, когда Иисус дал повеление об этом за Иорданом, как написано (Нав. 5, 1). Так это и в созерцаемой истине (Нового Завета), ибо мы отнюдь не можем воспринимать обрезание в сердце чрез Духа, если еще не перешли таинственный Иордан, но пребываем по ту сторону святых вод.
После же того как весь народ был обрезан по повелению Иисуса, Законодатель тотчас же открывает пользу этого дела и говорит к святому Иисусу: «В сегодняшний день Я снял позор египетский с вас» (Нав. 5, 9). В чем же мы должны определять пользу Израиля от обрезания? Или какой, скажем, позор снят был с него? Очевидно рабство, подпадение по бессилию жестоковластию и, кроме того, труды над глиною и деланием кирпичей. Смотри же, от скольких зол освобождает сила обрезания, понимаемого как обрезание в духе. Оно извлекает человеческую душу из руки диавола, делает ее свободною и отпущенною от жестоковластвующего в нас греха и являет ее выше всякого жестоковластия злых демонов. Но избавляет ее и от глины и делания кирпичей, ибо уже не дозволяет ей оскверняться удовольствиями плоти или грязниться земными трудами, — освобождает также и от смерти и тления. И не в этом только заключаются все благие следствия (духовного) обрезания, но оно делает (духовно обрезанных) и общниками Божественной Природы чрез причастие Спасителя нашего Христа (2 Пет. 1, 4).
К сказанному писатель книги присоединяет еще (Нав. 5, 10–11), что «и совершили сыны Израиля пасху в четырнадцатый день месяца, и вкушали от пшеницы земли (той) опресноки и новины». [549] Невозможно иначе причаститься Истинному Агнцу, вземлющему грех мира (Ин. 1, 29), и обрести опресночную и новую пищу евангельской проповеди, как по предварительном прохождении таинственного Иордана и получении обрезания от Живого Слова, наперед уничтожив позор Египта, как бы некую скверну души, только что изъясненным нами образом.
Что Бог ненавидит не обрезанного еще как исполненного всякой нечистоты и позора, не плоть, конечно, презирая, которую Он удостоил создать, но крепко еще и всецело, так сказать, преданного порочным удовольствиям, потому что нисколько не отвергает их, — это мы также узнаем, когда найдем Его говорящим к святому Моисею и Аарону: «Вот закон пасхи; всякий инородец (да) не ест от нее, и всякого слугу чьего-либо и купленного за деньги — обрежь его (сначала), и тогда (да) ест от нее» (Исх. 12, 43–44). Итак, совершенно исключает иноплеменника, обозначая этим того, кто еще не вступил посредством веры в общение со Христом; рабствующего греху и некоторым образом проданного диаволу считает благовременным допускать до прикосновения к священным мясам (только) по предварительном обрезании и очищении его. Ведь мы только чистые должны чисто приобщаться ко Христу, как об этом прекрасно возглашается в церквах: «Святая святым». И действительно, вполне справедливо и прилично, чтобы, в соответствие смерти за нас Спасителя нашего Христа и очищения нас не подзаконными окроплениями, но Собственною Его кровию, и мы посвятили Ему свою собственную жизнь и в качестве справедливого долга решились жить уже не для себя, но воздавать за это всецелым приношением наших душ на освящение.
Что Честная Кровь и смерть умершего за всех Христа как спасает нас от всякого зла, так и делается виновницею обрезания духовного, посредством которого мы приобретаем общение с сущим над всем Богом, это мы можем усматривать также и из того места, где о бывшем после Моисея вожде, разумею опять Иисуса Навина, написано вот что: «И было после того, и умер Иисус сын Навин, раб Господень, ста десяти лет: и погребли его в пределах удела его, — там положили с ним в гроб, в котором погребли его там, ножи каменные, коими обрезал сынов Израиля» (Нав. 24, 30–31). Блаженный Иисус после смерти погребается, а ножи, послужившие в образ обрезания, благополезно прикрепляются к памятнику, дабы мы чрез это разумели опять, что благодать духовного обрезания, эта поручительница для нас всех небесных благ, прикреплена к смерти Спасителя нашего Христа.
Итак, под обрезанием в восьмой день мы, не разумея ничего иудейского, должны понимать очищение чрез Духа, верою и воскресением Христа, — отвержение всякого греха, уничтожение смерти и тления, причину святости и общения со Христом, изображение свободы, путь и дверь общения с Богом.
Но уже достаточно собранных нами отовсюду духовных умозрений об этом, разделенных, как оказалось нужным, на две главы, из которых в каждой мы вполне исчерпали подобающий ей предмет. Остается нужным сказать о том, чего именно ради духовное обрезание оказывается выше даже и почитания субботы, так как обрезание допускается и в субботу, невзирая на закон о покое во время ее?
Покой в седьмой день означает отдых и удаление от всякого зла и свободу от греха, — не что иное, как это же, но другим образом означает также и обрезание в духе, потому что отдых от зла, думаю, очевидно заключает в себе удаление от излишества похотей и многочисленных удовольствий. Поэтому обрезание мы должны находить не только никоим образом не нарушающим закона о субботе, но даже и содействующим ему и как бы сходящимся с ним в одной и той же цели, ясно возвещающим, что надо отдыхать и освобождаться от зла, так что одно и то же суть оба, разумею обрезание и покой в субботу, поскольку в них обоих со всею справедливостию можно усматривать направление к одной цели. Ведь не грубому прообразу истории должны мы внимать, но устремляться духовно к откровению Духа.
Итак, невинным оказывается и полезным совершение обрезания в субботу, если, по слову Спасителя, «нарушают священники в храме субботу», совершая в нее священнодействия и не прекращая обычных служб, «и невиновны суть» (Мф. 12, 5), как весьма ясно и со всею справедливостью засвидетельствовал им Сам Судия. И действительно, какое может быть время, в которое нам подобало бы воздерживаться от дел священных и благоугодных Богу? В какое время не вредно прекращать заботу о благочестии? Субботний покой, следовательно, требует прекращения и оставления зла и одного только мерзостного греха, но отнюдь не препятствует услаждаться священными делами, — и что каждый считает полезным для своей души, это Он дозволяет безвинно и право совершать со всем старанием. Такое же самое полезное значение, как видишь, заключается и в обрезании, ибо в отсечении порочных удовольствий оказывается появление бездействия по отношению ко греху и начало священнейшего служения в духе и истине.
Но хотя между ними (субботою как символом бездействия в отношении ко греху и обрезанием как символом служения в духе и истине) различие и малое, однако же необходимое, ибо постановление совершать их ни в (один и тот же) седьмой, ни также в (один и тот же) восьмой день дает разуметь, что значение каждого несколько различается. И это, как мне кажется, имеет некоторый немаловажный смысл.
В самом деле, воздержание от зла еще отнюдь не есть и отвержение зла. Страсти часто бездействуют в нас не потому, чтобы они были совсем вне нашей души, но потому, что целомудренным разумом, как бы уздою какою, насильно приводятся в несоответствующее им спокойствие, равно как невольно уступают и подвижническим трудам. А удалить от себя страсть, насколько это подобает человеку, конечно, есть совсем другое нечто и гораздо большее, чем воздержание от страсти. Ввиду сделанных рассуждений уже можно понять, что до отвержения в себе страстей, которое обозначается чрез обрезание, или падений по похоти мы можем достигать не прежде, как наперед освободившись от действенной силы зла и поставив как бы в бездейственность направляющиеся ко греху движения души. Тогда, воспользовавшись этим, как бы некоею ступенью, мы легко взойдем уже к большему и высшему (состоянию), разумею всецелое отсечение страстей.
Но воздержание от страсти имеет некоторую зависимость и от нашего собственного произволения, ибо мы можем прекращать зло, отдавая перевес более лучшим из наших собственных желаний. А освободиться от страсти зависит, конечно, не от нас, но это есть дело, поистине подобающее Христу, пострадавшему за нас, дабы и всех преобразить в обновление жизни (Рим. 12, 2). Вот поэтому-то обрезание справедливо получило себе восьмой день, так сказать обновительный, указывающий время воскресения. А покой (субботний) — седьмой, соседний (с тем), но несколько позади (его стоящий). Это потому, что временное и в (человеческой) воле (находящееся) воздержание (от страстей) несколько отстает и стоит немного позади всецелого отсечения страстей.
Главы, содержащиеся в пятой книге
I. О том, что наши дела не подчинены часам вследствие какой-либо необходимости, как неразумно думают эллины, но по собственному произволению мы направляемся как к добру, так и ко злу, и о том, что мы управляемся Божественными мановениями; предметом изъяснения служит изречение: «Искаху убо, да имут Его: и никтоже возложи нань руки, яко не у бе пришел час Его» (7, 30).
