В рамках этого методологического подхода и с этими поправками теория анимизма все же сохраняет определенное значение для исследования происхождения религиозной идеологии.
Эта теория помогает нам понять, как человек, преодолев фазу ограниченной и чрезвычайно конкретной экономики тотемической общины, населил мир призраками, которые и по сей день воодушевляют всякую религиозную веру. Духи и домовые, ангелы и дьяволы рождаются в последний период первобытного общества, когда общественные различия, основанные на чувстве патриархальной ответственности и на ранних зачатках технической специализации, уступают место различиям, основанным на появлении нового, бесчеловечного орудия труда — раба.
Подобно тому как существование раба предполагает наличие господина, так и представление о душе и духе предполагает существование классового угнетения.
Мы уже отмечали, что в распространенных учебниках по истории религии реальные данные о происхождении и развитии религиозной идеологии сплошь да рядом заключены в жестких рамках той или иной концепции, которая в свою очередь является плодом определенной эпохи развития общества.
Идея сотворения мира, например, совершенно незнакома первобытному человеку и зарождается лишь на сравнительно более поздней стадии истории человечества, на основе более или менее сходных мифов. И это не удивительно, ведь для того, чтобы приписать некой сверхъестественной силе какую-либо способность «творить», человеку предварительно было необходимо приобрести собственный опыт производства, хотя бы и в несовершенных и неполных формах, которые определялись его первыми орудиями труда.
Неупорядоченный и обезличенный труд первых стадий первобытного общества не позволял еще человеку прийти к мысли об индивидуальном «творце». Установившиеся внутри клана взаимоотношения были отношениями взаимозависимости или, в самом крайнем случае, зависимости по происхождению. Такие названия, как «сыновья кенгуру», «сыновья волка», «сыновья дуба» и, по аналогии, «сыновья камня», «сыновья топора», «сыновья неба», сами по себе достаточно красноречивы[43]. Это же самое наименование, которое свидетельствует о древнем типе организации общества, вероятно, означало как объединение людей, так и отношения родства между группой в целом и определенным одушевленным или неодушевленным предметом. Напомним, что в этрусском языке слово «клан» означает «сын», а множественное число от него «кленар» имеет значение «потомство» (окончание «ар» означает коллективное число предметов геологического или растительного порядка).
В первобытной общине, которая еще не разорвала окончательно пуповину, связывавшую ее с окружающим миром, человек не ставил перед собой вопроса «кто все это создал» или «кто сотворил мир» и не мог его ставить. Впрочем, он очень неопределенно полагал, что происходит от тех средств существования, которыми обусловлена его действительная жизнь. Его отношение к природе в достаточной мере более «научно», если так можно выразиться, чем отношение людей доследующих эпох, занявшихся поисками неземных, сверхъестественных объяснений.
Пропасть, разверзшаяся между жестокой действительностью классового общества (это «материя») и зарождающейся вновь надеждой на иное существование, на идеальное счастье и благоденствие, ставшее недостижимым для подавляющего большинства народа (это «дух»), пропасть эта глубочайшим образом исказила цельное представление людей о взаимоотношениях человека и природы. По мере того как средства производства преобразовывались и совершенствовались, благодаря чему часть людей обеспечивала себе привилегированное положение по отношению к общине, резко изменялась и идеологическая надстройка.
До той поры единственным социальным неравенством было почитание, которым с общего согласия пользовались старейшие члены общины за их опытность и личные качества. Еще не существовало эксплуатации одной части группы другой. Когда же на место коллективного осуществления власти пришла власть вождя, религиозные взгляды получили совершенно новую ориентацию.
Появившиеся к концу периода полированного камня новые орудия труда и начало бронзового века открыли путь индивидуальному насилию и такому производству, которое менее нуждалось в коллективном участии людей. Теперь уже не вся община, а тот или иной ее член, вооруженный особыми орудиями и располагающий особыми привилегиями, выступает в качестве «производителя», «творца» определенных предметов и новых условий жизни для остального общества. Только в этот период простые отношения биологической зависимости постепенно уступают место представлениям о пассивной зависимости и подчинении.
Вражда, которая начинает сказываться в отношениях между соседними, ранее родственными племенами, переносится в сферу религиозных верований: «дева», которые в санскрите обозначают благодетельные божества, в иранском становятся «дев» («дэвы») — злыми духами; в то же время имя Ахура, божественное начало света и блага в первобытных иранских культах, в санскрите приписывается демону Азура. Первоначально же народы Индии и Ирана входили в одно племенное объединение.
В ходе развития тотем утратил свои первоначальные признаки и превратился в господина, в вождя клана, в «создателя», которого необходимо умилостивлять магическими обрядами нового типа. Иначе говоря, сохраняя по-прежнему отличительные черты своего происхождения от животных, растений и природных явлений, тотем приобретает свойства и признаки, все более приближающие его к вождю племени, принимает характер и образ человека и по прошествии известного времени превращается в идола.
Деревянный фетиш из Западной Африки с вонзенными в него с целью колдовства ножами и гвоздями
Термин «фетишизм» в применении к культу камня, растений, животных и первых изображений персонифицированного божества прекрасно передает процесс религиозного отчуждения, которое совершается наряду с социальным отчуждением в отношениях между членами группы.
Португальское слово «feitico» («фейтисо») означает «амулет», «талисман» и отсюда также в народном языке магию, ворожбу. Португальские мореплаватели и торговцы, вступившие в контакт с первобытными людьми на захваченных ими берегах Западной Африки (Лоанг), назвали фетишами все предметы культа, которые туземцы носили на себе, подобно христианским талисманам, или которым поклонялись на своих религиозных церемониях, почитая эти предметы наделенными сверхъестественной силой и присущим им духом.
Многочисленные археологические данные свидетельствуют о том, что до появления изображений человека из камня или дерева люди длительное время фетишизировали скалы и деревья. Сохранились многочисленные следы этой эпохи в доисторических памятниках Франции, Англии, Шотландии и в Скандинавских странах, которые неправильно считаются памятниками друидских культов, возникших лишь после вторжения кельтских племен[44].
Гигантские древние камни, установленные в том или ином порядке или грубо отесанные в подражание человеческим формам (менгиры), несомненно имели магический смысл и, может быть, были связаны с первобытными фаллическими культами. Эти камни оставались во Франции предметами почитания и обожествления многие века после распространения христианства. Не случайно Нантский собор 658 года был вынужден принять решение закопать менгиры в глубокие рвы и на них воздвигать по обету верующих часовни.
Культ камня наблюдается у всех народов со времен Ветхого завета[45]. Начиная с Каабы — «священного» аэролита в Мекке, в том месте, где, по верованиям арабских племен, жил Мухаммед, — повсюду мы находим многочисленные' и убедительные доказательства этому. Ныне мы в состоянии восстановить также графически эволюцию как первых необработанных камней, еще лишенных каких-либо отличительных признаков, но уже ставших предметом почитания, так и скал, отесанных в форме эллипсов, конусов или кубов, и, наконец, таких изваяний, которые напоминают очертания человека или его половых органов. Эти изваяния были найдены в мегалитических могилах в Южной Франции и в некоторых доисторических районах Лигурии, в Луниджане, во внутренней части побережья залива в Специи[46].
От «священных» камней к другим обработанным предметам только один шаг. Коралловые ожерелья, четырехлистники, всякого рода насекомые, медальоны, ладанки, которые все еще носят люди, считающие себя культурными, — все это, по существу, фетиши.
Во второй половине XVIII века французский ученый К. де Бросс широко популяризировал термин «фетиш», опубликовав книгу под названием «О культе фетишистских богов». С тех пор понятие фетиша изучалось множество раз, вплоть до изысканий Тэйлора и Спенсера и научного обоснования его советской этнографической школой.
