В этом смысле ситуация с волонтерами очень примечательна и важна для понимания будущего. Роль волонтеров и гражданских активистов в политике будет возрастать, и это заставит всю систему меняться, даже вопреки желанию самой системы.
В политике останутся только те, кто хочет и может постоянно поддерживать контакт с большим количеством гражданских активистов и их коалициями. Просто потому, что эти люди на любых выборах будут иметь преимущество перед теми, кто работает по старинке: самый дорогой ресурс в кампании – это люди, которых приходится нанимать. Но политика – это та сфера деятельности, где крайне важно качество. Нанять за деньги человека, обучить его правильно отвечать на вопросы и отправить его агитировать, наняв еще и контролеров, – все это стоит огромных денег и все равно не гарантирует качества. Потратить несколько лет на кропотливую работу с гражданским обществом, сформировать вокруг себя широкую коалицию сторонников – все это тоже непросто, но безусловно эффективно в смысле результата.
При этом волонтерство само по себе может решить и финансовую проблему: добровольцы могут вложить в кампанию не только свой труд, но и свои деньги. Тем самым кандидат становится по-настоящему независимым: у него нет спонсоров или бизнеса, инвестиций, которые ему бы пришлось «отбивать» после избрания. Но, опять же, эта схема работает только в том случае, когда избиратели действительно доверяют кандидату, – вряд ли они будут перечислять деньги политику, который вдруг объявился за два месяца до выборов и начал что-то обещать. Чтобы монетизировать доверие, его тоже нужно сначала заработать.
Итак, политика становится трудной работой, а не приятным хобби: постоянное общение с людьми и участие во всевозможных формах гражданской активности – все это требует другого мировоззрения и отношения к жизни. Это гораздо сложнее, чем потратить пару месяцев и кучу денег на кампанию, а потом несколько лет заниматься своими делами и жить в свое удовольствие. И это большая ответственность: несколько неверных заявлений и поступков способны разочаровать людей, и вернуть их доверие может быть крайне сложно, если вообще возможно.
7. Уральская республика: была или будет?
8.11.2013, «Политсовет»7
9 ноября 1993 года президент России Борис Ельцин распустил свердловский Областной совет и де-факто ликвидировал формально существовавшую с 1 июля 1993 года Уральскую республику. 10 ноября Ельцин снял с должности главу администрации Свердловской области Эдуарда Росселя. С тех пор прошло 20 лет.
В дни 20-летия окончания эпопеи с Уральской республикой меньше всего хочется говорить о самой Уральской республике образца 1993 года. Просто потому что и говорить там, по сути, совершенно не о чем. Все те штампы, которые обычно связаны с Уральской республикой в общественном сознании – вроде пресловутых «уральских франков» или черно-зелено-белого флага, – на самом деле не имеют к ней никакого отношения.
Просто сейчас начало девяностых кажется единым периодом истории. Между тем тогда все менялось так быстро, что каждый год был непохож на предыдущий. Поэтому между напечатанными в 1991 году по заказу Антона Бакова «уральскими франками» и серией инициатив на уровне руководства Свердловской области в 1993 году нет ничего общего – это разные истории.
20 лет назад ничего не случилось – ни трагичного, ни страшного, ни плохого, ни хорошего. Провозглашенная 1 июля и ликвидированная 9—10 ноября 1993 года Уральская республика фактически так и не была создана, ситуация не зашла дальше попытки изменить название региона и повысить его статус в рамках тогдашней Конституции Российской Федерации путем издания местными органами власти нескольких актов.
Ни создание, ни ликвидация Уральской республики не сопровождались никакими массовыми акциями или даже каким-то особым интересом населения к происходящему. Все процессы, по сути, не вышли за пределы узкого круга региональных и московских чиновников и журналистов. Снятый «за сепаратизм» Россель быстро оправился и стал депутатом и спикером Областной думы, членом Совета Федерации, а через 2 года – избранным губернатором Свердловской области.
Подготовленная в 1993 году конституция Уральской республики без особых изменений в 1994 году была принята в виде Устава Свердловской области, и регион жил по нему вплоть до последних лет.
Короче говоря, во всей этой довольно скучной истории попытки региональных бюрократов перетянуть на себя чуть больше власти и денег, чем Москва готова была им отдать, интересно лишь несбывшееся и порожденная им мифология. Как это ни парадоксально, Уральская республика интересна только тем, чем она могла бы быть и стать, интересна мифом о себе.
Ситуация вокруг Уральской республики была первой и последней попыткой местных элит вынести на открытое обсуждение вопрос о неравноправии российских регионов. Переход от социализма к капитализму обнажил всю искусственность национальных республик и всю несправедливость их привилегированного положения. Осмелев в атмосфере «лихих 90-х», смиренные уральские чиновники попытались под шумок уравнять свой регион с соседними Татарстаном и Башкирией. Конечно же, не из-за высоких идеалов и не их желания осчастливить народ, нет. Осчастливить чиновники хотели себя: больше денег, больше власти, меньше федерального контроля.
И действительно, почему нет? Почему произвольно нарезанные по карте регионы, на которые в далекие 20-е годы ХХ века были повешены таблички с надписью «республика», в конце XX – начале XXI веков оказались в лучшем положении, чем окружающие области?
Федеральная власть и лично Ельцин каким-то глубинным имперским чутьем осознали опасность таких вопросов – и в последний момент закрыли дискуссию самым решительным образом: еще 2 ноября 1993 года Ельцин вроде как приветствовал инициативы земляков на заседании правительства, а через неделю все уже было кончено.
Чего испугался Ельцин? Что такого страшного было в уральской чиновничьей фронде?
Быть может, каким-то внутренним державным чувством он осознал, что тайна смерти великомосковского имперского государства – именно в региональных вольностях? С национальными республиками удалось договориться только потому, что их было мало и их руководство удалось купить. Поделившись властью и полномочиями с немногими, Ельцин сохранил контроль федерального центра над всеми регионами и передал этот контроль своему преемнику.
Сам по себе факт существования в составе России двух типов субъектов – «национальных» и территориальных – легализует странную практику существования в рамках одного государства минимум двух уровней федеративности, а вместе с ним – двух сортов граждан и двух сортов региональных чиновников.
«Разделяй и властвуй!» – этот старый лозунг всех империй реализуется и в России. Именно этот базовый принцип и был поставлен под вопрос 20 лет назад. Требуя равноправия регионов, Россель и его окружение, сами того не подозревая, действительно поставили под вопрос дальнейшее существование России в ее нынешнем виде. Восемь десятков равноправных и самоуправляемых субъектов федерации, да еще и объединенных горизонтальными связями (а ведь в 90-е годы существовал целый ряд межрегиональных ассоциаций: Ассоциация экономического взаимодействия областей и республик Уральского региона, «Большая Волга», «Сибирское соглашение» и множество других), несовместимы с кремлевским единовластием и властной вертикалью.
Вот поэтому даже весьма умеренная и локальная региональная фронда напугала Кремль.
И из этого испуга родился миф о сепаратистах, которые якобы хотели расчленить Россию. Повторюсь – не потому, что действительно были сепаратисты, которые хотели что-то расчленить, а потому, что федеральные чиновники поняли, что любое местное самоуправление ставит под вопрос всю систему их власти и само существование той России, которой они так дорожат, – России вертикального самоуправства, самодурства и фирменного кремлевского чванства.
Поэтому, подавив уральский чиновничий бунт, все еще слабый в начале 90-х федеральный центр все-таки был вынужден пойти на уступки: регионам разрешили самим выбирать себе губернаторов и вообще самим решать многие вопросы. В результате первое время на выборах довольно часто побеждали совсем не те, кого хотел бы видеть победителем федеральный центр.
Главное достижение того времени – на местных выборах начали формироваться новые региональные элиты. Не сверни Путин демократию на всех уровнях – глядишь, к нашему времени мы бы уже имели наконец-то новые элиты, новых губернаторов, развитые региональные политические системы.
