Что будет с Иерусалимом Палестинским, куда влекутся теперь многие и куда открываются нетрудные пути? Где будет развязка непонятных дел человеческих и действий непостижимых Великого Творца? Вавилоном кто назовется? Лондон ли приморский, или наш Петербург, или другой будущий город прибрежный?
Я думаю, что вся блестящая доныне и промышленность и торговля померкнут пред кровавыми сценами, свойственными нашему полузверскому свойству более тихих и обдуманных расчетов. Америка показала уже, до чего доходит человек, когда интересы его затрагиваются!
Европейское христианство утратило апостольский квас, а наше православное — по моему слабому и темному взгляду — по букве обветшало. Но предсказано ли обновление наше? Может ли переформироваться Соборами и веками установленное. Если нет — то времена близки. Невозможно оставаться и римлянам и грекам в настоящем положении. Человечество часть своего Избавителя, мы, православные, — Страшного Судии.
В настоящем положении я желал бы оставаться в виде наблюдателя скорее, нежели деятеля. Но, к сожалению, в 24 года не нашел нигде твердой точки для наблюдений. Уповаю, что {стр. 534} схима, которая не напрасно же называется высшим Ангельским образом, доставит мне, чающему избавления, христианскую свободу. А настоятельство доказало мне на опыте, что на нынешней почве не будет, и не может быть плод древнего вкуса и вида. Монашество наше стремится, елико можно и где можно, подражать миру в манерах, словах, обычаях, забывая, что эта внешность часто прикрывает пустоту и бесхарактерность. Это направление я видел повсюду, а там, куда еще не достигло оно, вместо древнего благочестия стоит одна древняя грубость и мертвая буквальность. Едва-едва и кое-где найдется человек, ищущий спасения. Ретроградное же направление скита Гефсиманского, Гуслиц и тому подобных общественных заведений и заманок рано или поздно обратится к общему руслу, куда все течет теперь неудержимо.
Л<адожские> Старицы пишут о Волжском упраздненном монастыре, который желали бы возобновить Воложане. И м. Елизавета указует на волю м. духовницы. Конечно, их обстоятельства тесны, и очень тесны, и они вынуждают искать себе приюта, как и я грешный. Не знаю, что могу я сделать в этом деле, но доколе еще сохранилось ко мне некоторое доверие, то я постараюсь быть им помощником по старому имени моему, которое возвратить желаю.
<Иеромонах Антоний.>
Возлюбленнейший о Господе
отец Игумен Антоний!
Благодарю Вас за письмо Ваше от 11-го июля. К сообщенным Вами новостям присовокупляю нижеследующую:
Видя, с одной стороны, что я направлением моим разобщился с общим направлением, а с другой, находя совершенною необходимостию употребить остаток моей земной жизни на тщательное приуготовление к вечности, я подал от 24-го июля прошение об увольнении меня от управления Епархиею и о предоставлении мне в управление Николаевского Бабаевского монастыря Костромской губернии, на Волге. Прошение мое я подкрепил письмами. По ходу обстоятельств можно надеяться, что не откажут.
Полагаю, что избранное мною положение есть наиудобнейшее по характеру нашего времени, в которое надо предпочесть некоторое попечение совершенному беспопечению, {стр. 535} столько способствующему внимать себе, чтоб сохранить независимость от лиц иного направления. Когда я послал прошение, то ощутил в душе особенные мир и радость. Потрудитесь передать о начинании моем Старицам. Прошу Ваших святых молитв и их молитв, чтоб начатое дело устроилось в пользу души моей, во славу Божию и по воле Божией.
Вашего Высокопреподобия
покорнейший слуга.
Игнатий, Епископ Кавказский и Черноморский.
31 июля <1861 г.>.
Возлюбленнейший о Господе
отец Игумен Антоний!
Благодарю Вас за доброе и умное письмо Ваше от 13-го августа. Вы смотрите на современность точно так, как и я смотрю на нее. К добродетелям и преуспеянию нашего времени очень трудно пристать человеку, сформировавшему свой образ мыслей по учению св. Отцов Православной Церкви.
21 августа я получил уведомление от 6 авг<уста> от Синодального Обер-прокурора, что мое желание удовлетворено. Дело решено в Синоде 5 августа. По частным письмам Указ может быть послан чрез две недели, следовательно, около 20-го августа. Я могу получить его около 1-го сентября: почему надеюсь быть на месте моего покоя около 1 октября. Милостию Божиею мне даруется место самое удобное и по уединению, и по многим другим отношениям. Должен благодарить Бога за неизреченные Его благодеяния, излитые на меня с самого детства моего!
Буду ожидать Вашего отклика на новом моем месте. Адрес: в город Нерехту Костромской губернии.
Милосердый Господь да утешит Вас обращением к Нему добрейшего юноши Петра. Ваш сын по плоти да соделается Вашим сыном по духу: Богу все возможно.
Поручая себя Вашим святым молитвам, с чувствами совершенного почтения и преданности имею честь быть
Вашего Высокопреподобия
искреннейшим слугою
Епископ Игнатий.
28 августа 1861 года.
{стр. 536}
Возлюбленнейший о Господе
отец Игумен Антоний!
Письмо Ваше от 8-го октября получил я по прибытии в монастырь, куда притащился 14-го, захвативши сильную простуду дорогой. Вы очень справедливо говорите, что настоящее мое положение есть самое благопотребное для меня. Я признаю его даром милосердого Бога, скрывшего меня в тайне лица Своего от мятежа человеческого, покрывшего меня в крове от пререкания язык (Пс. 30. 21) [1536]. Особенные милости Божии изливаются во граде ограждения. Для мира это не понятно.
О Наполеоне III многие основательные люди рассуждают так, как рассуждаете Вы. Но предопределений Промысла Божия о России не изменит Наполеон III, как не изменил их Наполеон 1-й. Святые Отцы Православной Церкви (например, Св. Андрей Критский в толковании на Апокалипсис, гл. 20) предсказывают России необыкновенное гражданское развитие и могущество. Это чувствуют и иностранцы. Недавно один английский государственный человек, в собрании, в котором рассуждали, что бы предпринять против русских, воскликнул: «оставьте в покое этот народ, над которым особенная рука Судьбы, который после каждого потрясения, способного по видимому погубить его, делается сильнее и сильнее». После Севастопольской катастрофы, стоившей России 250 тысяч народа убитыми, в ней прибыло народонаселения более 6-ти миллионов. Эти миллионы разместились все дома, между тем как Франция и Англия свои избытки должны постоянно выселять. Бедствия наши должны быть более нравственные и духовные. Обуявшая соль предвещает их и ясно обнаруживает, что народ может и должен соделаться орудием гения из гениев, который наконец осуществит мысль о всемирной монархии, о исполнении которой уже многие пытались. Святое Евангелие следующими чертами изображает воззрение Господа на современный Ему народ Иудейский: Видев же народы, милосердова о них, яко бяху смятени и отвержени, яко овцы, не имущия пастыря (Мф. 9. 36).
Если бы услышали это тогдашние духовные Иудейские, напыщенные ученостию своею и самым отчетливым знанием {стр. 537} Закона, самым тщательным преподаванием его народу: что сказали бы они? Клевета, клевета! воскликнули бы они в один голос. Так заставила бы их выразиться слепота их. — Если Наполеон III вычистит помойную яму, в которую стягивается все лучшее из страны и извергается за границу, все скверное из-за границы и рассыпается на страну — невелика беда!
Прошу Ваших святых молитв да сосредоточю зрение мое на мертвеце моем. Благословение Божие да почиет над Вами.
Ваш покорнейший слуга
Епископ Игнатий.
26 окт<ября> 1861 года.
P. S. Мой адрес: в Ярославль.
Высокопреосвященнейший Владыка,
Милостивейший отец и Архипастырь!
Я не решался скоро писать Вашему Высокопреосвященству после Вашего последнего письма. Вы заключили его значительным словом: пора сосредоточить свое зрение на своем мертвеце. Это было и наставление, и замечание, и пример.
Но в это время последовали некоторые дела, о которых, конечно, уведомили Ваше Высокопреосвященство Ладожские Старицы. В краткое мое пребывание в С.-Петербурге по монастырским делам удостоился я милостивого приема Архипастыря нашего и продолжительной беседы об Успенских несогласиях. Владыко поручил мне заехать к ним и примирить их. Получивши такое трудное приказание, я отправился сначала к о. Благочинному поверить мои мнения его замечаниями. Он и опытнее и практичнее меня, но судит строже: я по слабости душевной не могу жестоко судить ни единого человека. Изволите видеть, что от своего мертвеца должен я был заняться ссорами, не умирающими в Старой Ладоге.
