Изъ приведенныхъ мѣстъ уже ясно видно, что „юродство" и „буйство" – понятія совершенно различныя, да и употребляются они въ житіяхъ другъ за другомъ, какъ не тождественныя понятія („мняху быти юрода и бѣсна"), а потому „безуміемъ" опредѣлять „юродства" не должно, а оно можетъ входить въ качествѣ главной характеристической черты подвига „юродства", отличающей этотъ видъ аскетизма отъ всѣхъ другихъ (напр. отъ столпничества). Поэтому, не рѣшаясь опредѣлять „юродства", какъ мнимое безуміе, осмѣлимся предложить такое опредѣленіе слова „юродство": „оно есть отверженность извѣстнымъ родомъ, обществомъ нѣкоторыхъ лицъ". А такъ какъ дѣйствія св. юродивыхъ, живущихъ въ мірѣ, но презирающемъ ихъ, напоминали безумныхъ, „буіихъ", то, принимая это во вниманіе, частнѣе опредѣлимъ „юродство" – „оно есть образъ жизни мало цѣнный, совершенно отличный отъ обыкновеннаго образа жизни, принятаго въ обществѣ, считающемъ его безуміемъ".
ГЛАВА ІІ Смыслъ употребляемаго въ Священномъ Пиcаніи слова „буйство", сущеcтвеннаго признака „юродства". Опредѣленіе „юродства" въ тѣсномъ смыслѣ.
Въ Священномъ Писаніи нерѣдко употребляется слово „буйство" въ значеніи безумія. Разсмотримъ эти мѣста св. Писанія для того, чтобы уяснить себѣ еще точнѣе смыслъ слова „юродство" и опредѣлить его внутреннее значеніе. Такъ, св. царь и пророкъ Давидъ для того, чтобы его не узнали и не выдали Саулу „И изменил лице свое пред ними, и притворился безумным в их глазах, и чертил на дверях, и пускал слюну по бороде своей. И сказал Анхус рабам своим: видите, он человек сумасшедший; для чего вы привели его ко мне? разве мало у меня сумасшедших, что вы привели его, чтобы он юродствовал предо мною? неужели он войдет в дом мой?" [CI].
Въ русской библіи слово „бѣснуется" переведено юродствовалъ. Пророкъ Іеремія (IV, 32) говоритъ: „вожди людей Моихъ Мене не познаша: сынове буіи суть и безумни, мудри суть, еже творити злая, благо же творити не познаша". Этими словами св. пророкъ высказываетъ ту мысль, что уклоненія человѣка отъ Бога повергаетъ его въ невѣжество, пребывая въ которомъ онъ становится искусенъ и мудръ въ злѣ, а въ добрѣ – невѣжда. Соломонъ въ весьма жалкомъ видѣ представляетъ человѣка, поверженнаго въ невѣжество, и подъ словомъ безумный разумѣетъ преданнаго порокамъ, потому что страсти и пороки, омрачая сердце человѣка, держатъ его въ глубокомъ невѣдѣніи о самомъ себѣ, о твореніи и о Творцѣ. Онъ говоритъ, что, отъ невѣжества происходитъ ожесточеніе сердца: „наказаніе приводитъ въ сокрушеніе сердце мудраго, безумный же біемь не чувствуетъ ранъ" [CII], что невѣжество доводитъ человѣка до величайшаго несчастія – утѣшаться своими грѣхами: „смѣхомъ безумный творитъ злая" [CIII]. Іисусъ сынъ Сираховъ говоритъ, что невѣжда самымъ дерзкимъ образомъ отвергаетъ всѣ средства ко спасенію: „буй, услышавъ слово, находится въ родахъ и силится низвергнуть его изъ себя" [CIV].
Въ священныхъ книгахъ новаго завѣта, „буйство" (конечно духовное) прямо рекомендуется, какъ признакъ премудрости. Св. апостолъ Павелъ пишетъ: „Никто не обольщай самого себя. Если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным, чтобы быть мудрым" [CV].
По толкованію преосвященнаго Ѳеофана смыслъ этихъ словъ апостола Павла заключается въ слѣдующемъ: „мудрецъ, имѣя свое міровоззрѣніе, ставитъ себя въ этомъ мірѣ на высоту и въ устроеніи своей участи, своего быта, въ веденіи своихъ дѣлъ руководствуется только своими собственными соображеніями, не сознавая нисколько нужды въ высшей помощи; предметы, которыми занята его мысль – все внѣшнее, земное „благобытіе", тогда какъ забота о душѣ и о спасеніи ея ему на умъ не приходитъ. Не смотря на то, что житейская его мудрость и сумма познаній очень ограниченны, онъ всегда высоко ставитъ себя по мудрости и находится потому въ прелести, такъ какъ считаетъ себя имѣющимъ то, чего нѣтъ. Разсѣявая эту прелесть, апостолъ и говоритъ: всякій такой „буй да бываетъ", т. е. прежде всего пусть познаетъ самъ себя, что не имѣетъ никакой мудрости, потомъ и самую мнимую мудрость пусть признаетъ не мудростію, а пустымъ призракомъ мудрости, затѣмъ, пусть приметъ ученіе и образъ жизни такіе, которые и самъ онъ прежде считалъ буйствомъ и всѣ, которые одинаковаго съ нимъ настроенія и считали и считаютъ буйствомъ, и такимъ буіимъ пусть явится предъ лицемъ всѣхъ мудрыхъ въ этомъ вѣкѣ. Буіимъ быть – значитъ – самого себя признать таковымъ по внѣшней мудрости, и чтобы другіе стали считать такимъ, потому что онъ во всемъ перемѣнился. А такой не можетъ уже обойтись безъ того, чтобы его не поносили, какъ буяго: онъ вѣруетъ въ Распятаго, раздаетъ имѣніе, умерщвляетъ плоть, ночи проводитъ въ молитвѣ, чуждается увеселеній; обижаетъ кто, не защищается; предъ нимъ – красоты въ разныхъ видахъ, – а онъ вкуса въ нихъ не находитъ; денежку не бережетъ про черный день; всегда о чемъ-то думаетъ и ждетъ себѣ того, чего не видитъ ни снъ и никто другой. По мудрости вѣка сего – это всякаго осужденія достойное буйство. Его то и предлагаетъ апостолъ, увѣряя, что кто такимъ сдѣлается, тотъ настоящимъ мудрецомъ и будетъ; да премудръ будетъ", т. е. иначе нельзя быть истинно премудрымъ, какъ явившись буіимъ предъ лицемъ мудрости вѣка сего. Св. Іоаннъ Златоустъ говоритъ, „какъ апостолъ повелѣваетъ быть мертвымъ для міра” [CVI] и эта мертвость не только не вредитъ, но еще приноситъ пользу, содѣлываясь источникомъ жизни, такъ и теперь повелѣваетъ быть безумнымъ для міра, указывая намъ въ этомъ истинную мудрость. Безумнымъ для міра бываетъ тотъ, кто презираетъ внѣшнюю мудрость и убѣжденъ, что она нисколько не содѣйствуетъ ему въ дѣлѣ вѣры и спасенія. Потому, какъ нищета по Богу ведетъ къ богатству, смиреніе – къ величію, презрѣніе славы – къ славѣ, такъ и это безуміе дѣлаетъ человѣка мудрѣе всѣхъ, потому что у насъ все бываетъ напротивъ. Какъ крестъ, вещь повидимому, поносная, сдѣлался источникомъ безчисленныхъ благъ, причиною и виновникомъ неизреченной славы, такъ и кажущееся безуміе дѣлается для насъ виною мудрости" [CVII].
Такимъ образомъ, истинное благочестіе, и какъ проявленіе его аскетизмъ, есть „буйство" въ глазахъ другихъ, но то, что представляется другимъ безразсудствомъ, на дѣлѣ есть мудрѣе всего того, что могутъ придумать люди, и сильнѣе всего того, что они могутъ сдѣлать. Эту мысль высказываетъ св. апостолъ Павелъ въ 1 посл. Коринѳ. I, 25: „потому что немудрое Божие премудрее человеков, и немощное Божие сильнее человеков" [CVIII].
По толкованію блаженнаго Ѳеодорита буіимъ и немощнымъ Божіимъ, по мнѣнію несмысленныхъ, апостолъ называетъ тайну креста и доказываетъ, что она превозмогла и мудрыхъ и сильныхъ". Мудрости человѣческой казалось, что крестъ – свидѣтельство немощи и вѣровать въ него – неразуміе, а на самомъ дѣлѣ, совсѣмъ другое было: вѣрующіе въ него исполнялись силою и премудростію.
Св. Іоаннъ Златоустъ говоритъ, что апостолъ, „говоря о буйствѣ и немощи креста, разумѣетъ не то, что онъ дѣйствительно былъ таковъ, но кажется такимъ, такъ какъ онъ говоритъ примѣнительно къ мнѣнію противниковъ. Чего не могли сдѣлать философы посредствомъ разсужденій, то сдѣлано кажущимся безуміемъ. Кто же мудрѣе? тотъ ли, кто убѣждаетъ многихъ, или тотъ, кто не убѣждаетъ никого? Платонъ сколько старался доказать, что душа безсмертна, но не сказалъ ничего яснаго и не убѣдилъ никого! напротивъ крестъ чрезъ неученыхъ обрэтилъ и убѣдилъ цѣлую вселенную, убѣдилъ не въ предметахъ маловажныхъ, но въ ученіи о Богѣ, истинномъ благочестіи, евангельской жизни и будущемъ судѣ, онъ сдѣлалъ любомудрыми всѣхъ и земледѣльцевъ и неученыхъ. Такъ „буее Божіе премудрѣе и немощное Божіе крѣпчае человѣкъ есть". Сильнѣе и крѣпче тѣмъ, что оно распространилось по всей вселенной, покорило всѣхъ своей власти и, тогда какъ безчисленное множество людей усиливалось истребить имя Распятаго, сдѣлало противное. Это имя возрастало и прославлялось болѣе и болѣе, а они погибали и исчезали; живые, возставая противъ преданнаго смерти, не могли ничего сдѣлать. Что благодатію Божіею совершили мытари и рыбари, того и философы, и риторы, и властители, и вообще вся вселенная, при безчисленныхъ усиліяхъ, не могли даже и представить, понять того, что сдѣлалъ крестъ. Онъ ввелъ ученіе о безсмертіи, о воскресеніи тѣлъ, о презрѣніи настоящихъ благъ и надеждъ благъ будущихъ; онъ сдѣлалъ людей ангелами; имъ всѣ и вездѣ стали любомудрыми и способными ко всякой добродѣтели [CIX].
И вотъ безумныхъ, въ глазахъ общества, людей Господь и избралъ въ качествѣ провозвѣстниковъ великихъ христіанскихъ истинъ, какъ говоритъ св. апостолъ Павелъ: „буяя міра избра Богъ, да премудрыя посрамитъ: и немощная міра избра Богъ, да посрамитъ крѣпкая" [CX]. По толкованію епископа Ѳеофана буяя міра – люди невѣжды; немощная – бѣдные, никакого вѣса въ обществѣ и власти не имѣющіе. Противоположные имъ люди премудрые, превозносящіеся своимъ (умомъ) знаніемъ; крѣпкіе – сильные властію и вѣсомъ въ обществѣ, полагающіе въ нихъ прочность своего состоянія.
