Амоса нельзя обвинить в такого рода безотчетной непоследовательности. Он не проповедовал отвлеченного социального идеала. Он — мистик и боговидец, для которого служение Правде есть прежде всего исполнение Божьих велений. Он знает надмирный, сверхчеловеческий источник добра, и для него Бог и Правда едины.
В проповеди Амоса социальный протест есть не основное, а вторичное, производное от веры пророка.
В сознании древних мысль о грехе чаще всего сливалась с понятием сакральной скверны, нарушения внешнего табу. Для Амоса же грех есть зло, внесенное в отношения между Богом и человеком. Грех есть прежде всего оскорбление Творца, отказ следовать Его путем. Здесь нет «этической философии», а есть изобличение религиозной измены, которая влечет за собой утрату богообщения, дарованного Израилю.
Без Бога человек — ничто, удаляясь от своего Создателя, человек ввергает себя во тьму.
Пророк говорит о неистребимой тоске мира, потерявшего Господне Слово. Это, быть может, лучшее место в его книге:
Вот придут дни, говорит Владыка Ягве, когда пошлю Я на землю голод.
Не голод хлеба, не жажду воды, но голод слышания слов Ягве.
И будут блуждать от моря до моря, от севера и до востока скитаться
В поисках слова Ягве, но не найдут его.
(Ам 8, 11-12)
В этих строках, которые так живо звучат в наши дни, заключена все кредо Амоса. Не просто «совесть», не просто «гуманизм» необходимы человеку, но живое познание Бога, слышание Его слова. И в то же время принятие небесного слова невозможно без исполнения заповедей. Израильтяне ждут Дня Ягве. Что ж, он наступит. Сущий явит Свою славу грешному народу. Но если бы они знали, как непохож будет этот День на мечты, которыми они себя убаюкивали! День тот, говорит Амос, будет грозным Днём Суда, он будет мраком, а не светом. Правда Божия встретится с неправдой человеческой, а это трагическое столкновение породит бурю, именуемую «Гневом Божиим».
Бог долготерпелив, Он ждал раскаяния. Он посылал пророков, чтобы люди помнили о своем долге. Но они гнали посланцев Ягве и насмехались над ними, ведь сильные мира «ненавидят обличающих в воротах и гнушаются говорящих правду» (Ам 5, 10). Пророкам закрывали рот, а посвященных Богу назореев спаивали вином, чтобы они отрекались от своих обетов. Израиль постепенно превращался в Содом, и его ждет участь Содома:
Вы не обратились ко Мне, говорит Ягве,
Теперь приготовься встретить Бога своего, Израиль.
(Ам 4, 11-12)
Вероятно, еще до выступления на проповедь Амоса посетили видения, в которых предчувствие Суда облекалось в зримые образы тучи жадной саранчи, огонь, поглощающий землю. Быть может, пророк догадывался, что за этими устрашающими картинами стоит Ассур. Он не упоминает ассирийцев, но, несомненно, знает, что именно от них идет окончательная гибель. В одном месте он говорит от лица Судии:
Вот подниму Я, говорит Ягве, против вас, дом Израилев, полчища народа,
И будут теснить вас от входа в Эмат до Потока пустыни.
(Ам 6, 14)
Это страшнее саранчи и хуже любого голода. От голода еще можно оправиться. Но приход Ассура — это бесповоротный конец.
И вот Амос, этот неподкупный обличитель и громовержец вдруг чуть не плачет от жалости: «Господи Боже, пощади! Как устоит Иаков? Ведь он так мал!». В самом деле, как легко раздавить Израиль, который, несмотря на свою греховность, все-таки дорог пророку. Но как это ни горько, Амос в конце концов вынужден смириться перед высшим предначертанием.
Слепота Эфраима неисцелима, как неисцелимо безумие Дамаска, Финикии, Моава, Эдома. Они враждуют между собой, натравливают друг на друга врагов, соперничают, погрязают во зле. А между тем Ягве уже опустил Свой «отвес», показав меру беззакония.
Пророк видит корзину спелых плодов. Это видение означает, что время созрело: палица занесена над бетэльским алтарем; он разделит участь «Летнего дома», самаринских дворцов и «аши-мат Шомрон», под которым пророк разумеет святилище богини Ашимы в столице [В синодальном переводе — «грех Самарийский» (Ам 8, 14)].
Дома из тесаных камней вы построили, но жить в них не будете!
Виноградники прекрасные развели, но вина от них пить не будете,
Ибо знаю Я, каково множество преступлений ваших и как тяжки грехи ваши.
(Ам 5, 11)
Израиль будет изгнан из своей земли, которой он оказался недостоин.
Но значит ли это, что Бог решил истребить его целиком? Нет, Он сохранит для грядущего Иудею, ибо там — ядро народа Божия.
В самом конце сборника речей Амоса говорится об отдаленном будущем, когда пошатнувшийся шатер Давида будет укреплен, когда грешники получат прощение, Израиль возвратится из изгнания и на нем почиет благословение. Это Царство Божие рисуется пророку еще смутно. Он говорит о нем в терминах земного плодородия: горы будут источать виноградный сок, и земля будет родить непрерывно круглый год.
Многие толкователи считали, что этот эпилог книги не мог быть написан самим Амосом. Слишком резким диссонансом звучит он на фоне его мрачных угроз [5]. Между тем не следует забывать, что если бы для Амоса все кончалось гибелью и разорением, то это вступило бы в противоречие с верой всех пророков в сэдэк — справедливость Бога. Она не тождественна человеческой справедливости, а есть нечто, связанное с верностью Творца своим обетованиям. Сэдэк — не автоматический закон, не «кармическая» связь, а глубоко личностное проявление святости Бога [6].
Веря в Завет с Авраамом, в Обетование, данное через Моисея и Нафана, Амос, как и его собратья-пророки, должен был видеть впереди не только казнь, но и торжество Царства Ягве, которому поклонятся многие народы. То, что он связывает это возрождение с именем Давида, вполне соответствует библейской традиции и воззрениям самого Амоса. Он, который с негодованием говорит о северных святилищах, верит в особое предназначение Иерусалима и Сионской горы. Как мы увидим далее, на этом основывалась вера Пророка Исайи — одного из великих продолжателей Амоса.
И все же темы Суда и Воздаяния остаются основными у Амоса, ибо он был призван пробудить людей ото сна, разрушить оплот суеверий и самодовольства. Тем самым он проложил путь к новому духовному движению в Израиле. Подобно тому, как история Нового Завета начинается призывом Крестителя к покаянию, так и провозвестие великих пророков открывается выступлением грозного обличителя — пастуха Амоса. Его проповедь поразила многих современников. Когда через два года после первого появления Амоса в Палестине произошло землетрясение, оно было воспринято как начало предсказанных пророком бедствий. Но гораздо страшнее этой стихийной катастрофы была надвигающаяся катастрофа политическая.
* * *
Вряд ли Амос мог знать подробности событий, происходивших далеко на севере, на берегах Тигра. Тем более удивляет его историческое предвидение. Вскоре после того, как он произнес свои речи в Бетэле, военный мятеж привел на престол Ассирии Тиглатпаласара III (745—727). Его руками была создана невиданная доселе военная машина, подчиненная строгой дисциплине и содержавшаяся на средства государства.
Если прежде ассирийское войско было скорее народным ополчением, то новый царь впервые создал регулярную армию, которая не занималась ничем, кроме войны. В ней был предусмотрен строгий порядок родов войск, разработана иерархия военных званий. Тяжелые колесницы, кавалерия, копейщики, лучники, щитоносцы — каждый знал свое место. Армию постоянно сопровождали саперные отряды, которые прокладывали дороги, наводили мосты, вырубали рощи и делали подкопы.
Такая армия была практически непобедимой, и после почти Столетнего перерыва Ассур начал новую серию походов. Тиглатпаласар в это время ввел еще одно новшество: он понял, что прежняя политика взимания дани приносит мало пользы, и предпринял уже настоящую оккупацию завоеванных земель, увода из них местных жителей и поселял там чужеземцев. Такой перетасовкой населения царь хотел исключить возможность возникновения национальных очагов сопротивления. Оторванные от родины люди быстро ассимилировались и превращались просто в «подданных царя». О размахе этих операций свидетельствует хотя бы такой факт: после одной успешной кампании Тиглатпаласар переселил 154 тысячи человек.
Первый удар Ассирия направила против Кавказа. Несколько раз царь совершал трудные экспедиции в горы и грабил урартов, обитавших у озера Ван. После этого он начал продвигаться по Сирии, подавляя сопротивление небольших арамейских государств. Каннибальские расправы, учинявшиеся над непокорными, сеяли такую панику, что многие цари торопились навстречу ассирийцам с заверениями в верноподданничестве.
Недалек был день, когда очередь должна была дойти до Израиля.
