Государь, очевидно, желал поддержать свою моральную связь с управляемою архимандритом Игнатием обителью, потому что в то же посещение пожелал, чтобы архимандрит и Михаил Чихачев, вместе с братией Александро-Невской Лавры и Митрополитом, являлись во дворец для славления Христа. «Что продолжается и до сегодняшнего времени».
Но, продолжает рассказ Чихачев, «видно многим из окружающих Государя лиц не понравилось искреннее обхождение его с монахами, наипаче же не нравилось оно общему врагу рода чело{стр. 530}веческого и всякого добра, который всячески старался навести гнев Государя на Игнатия за что бы то ни было и, к сожалению, успел. Вскоре после того последовали от Консистории три указа, один за другим, такие, которые нельзя было иначе исполнить, как уничтожив существование монастыря. Первый указ был о том, чтобы послать трех иеромонахов на флот, а всех тогда и с должностными было только шесть. Когда же послали, пришел другой указ с выговором настоятелю, зачем посылает престарелого. Но другого моложе и надежнее не имелось в нашей обители. Третий указ был о том, чтобы ни архимандриту, ни из братии никому не ездить в город иначе, как выписав себе прежде позволительный билет из Консистории. А у нас и хлеб, и провизия, и всякая вещь малая и большая покупаются в городе; когда же дожидаться билета консисторского? Но в этом Митрополита совершенно уверили, что на то есть Высочайшая воля. Когда, написав бумагу о невозможности исполнения Указа, настоятель привез ее к Владыке, тот не принял. Нечего было делать, поехали оба мы в Царское Село, тогда Царская фамилия находилась там. Только мы подъехали к крыльцу, встречается Наследник, нынешний Император. Обратись к товарищу, спрашивает о причине его приезда. «Мне надо видеть Государя», — отвечает товарищ. «Хорошо, — сказал Наследник, — я доложу ему о вас, а вы подождите ответа у Кавелина на квартире». Чрез несколько часов Кавелин приходит и узнает от нас обо всем — ему и поручено было от Государя так сделать и ему донести. По возвращении в монастырь архимандрит снова поехал к Митрополиту и сказал, что он уже ездил к Наследнику и говорил с ним об этом. Митрополит говорит: «Вот очень хорошо сделали, может быть, и другим можно будет сделать облегчение»; и опять не хотел принять бумаги. Но секретарь Суслов, услышав это объяснение, понял дело и сказал: «действительно, это с нашей стороны ошибка». Тогда только Митрополит взял дело и разрешил ездить Сергиевским по-старому».
Но все скорби и гонения были ничто в сравнении с тем, чем обносила архимандрита обыденная клевета и людское злоречье. Примером тому может служить рассказанная Чихачевым история с французским посланником при Русском дворе Барантом, в подробностях включенная в «Жизнеописание святителя Игнатия» [314].
«Было время, — пишет Чихачев, — что и духовное начальство хотело сжить архимандрита и заставить его просить увольнения от должности, чтоб самим управлять по их желанию, но и {стр. 531} того не удалось. Это было во время болезни митрополита Антония, когда всеми епархиальными делами управлял викарный епископ Нафанаил. Архимандрит, видя и понимая все, подал прошение об увольнении, но Синод благоволил дать ему только на год отпуск в избранный им Бабаевский монастырь Костромской епархии».
По свидетельству Чихачева, за время отпуска Настоятеля, Государь, увидев Чихачева, спрашивал о здоровье архимандрита Игнатия и приказал передать ему, что нетерпеливо ожидает его возвращения.
«Прошло время, — пишет далее Чихачев, — и не стало уже ни Митрополита Антония, ни викария его; места их заменили другие. Митрополит Никанор сам был некогда настоятелем Сергиевой пустыни, знал, что было тогда и что сделалось потом. При этом Владыке было полегче, хотя и бывали некоторые недоумения и недоверчивость к настоятелю, но и то прошло. Митрополит Григорий, тоже бывший настоятель Сергиевский, хорошо знал и понимал архимандрита». По свидетельству Чихачева, «архимандрита Игнатия сначала предполагали назначить Епископом в Новгород, куда он уже и готовился. Но вышло иначе. В Новгород посвятили другого, а архимандрита Игнатия через год после этого назначили Епископом Кавказским и Черноморским для приведения епархии в должный порядок».
Л. А. Соколов, профессор Киевской Духовной академии и автор двухтомной монографии о Святителе, пишет: «Тесная дружба с юных лет Брянчанинова и Чихачева естественно вызывает вопрос, почему они расстались, когда Игнатий Брянчанинов был назначен на кафедру Епископа Кавказского и Черноморского, а Михаил Чихачев остался все в том же звании послушника в Троице-Сергиевой пустыни». Михаил Васильевич отвечает: «Многим знакомым нашим кажется странным, отчего мы, столь долго проживя вместе, теперь пребываем в разлуке? Дивны дела Божии и неиспытанны пути Его! Сделалось так, что товарищу дали епархию, в которой монастырей нет, да и благоустроить их по тамошнему местоположению еще невозможно. Будь эта епархия с монастырями, как прочие, тогда не только я, но и многие, может быть, из нашего братства перешли бы к нему, чрез что могло случиться, что монастырь наш не имел бы того вида, но теперь, в особенности при этом настоятеле [ученике святителя Игнатия — Игнатии (Малышеве)], он остается совершенно таким, как был: все старики живут, упокоиваются любо{стр. 532}вию и благонамеренностию настоятеля, с ними вместе и я тоже, почему и уговорили меня принять полное пострижение, предварительно вступив в духовное ведомство, что мне Господь и помог учинить. Теперь, если угодно будет Господу, желание имею по усмотрению начальства посхимиться для того, чтобы конец был сообразен началу и ожидать перехода из временной жизни в вечную, при покаянии и сокрушении сердечном, дабы не быть отвергнутым от Господа на Страшном Суде, где и за каждое праздное слово потребуется дать ответ».
20 декабря 1860 г. Чихачев был пострижен в монашество с наречением его Мисаилом, а 21 мая 1866 г. принял схиму с возвращением ему имени Михаила.
О том, что побудило его принять схиму, он сам написал в записке, озаглавленной: «Изложение причин желания моего пострижения в схиму»: «1) Принимая и веруя со Святою Церковию, что это есть второе крещение, желаю сподобиться отпущения всех грехов моих, имея уже печать смертной болезни на ноге. 2) Самый образ схимы и облечение в него отводит от многих случаев развлечения и молвы. 3) Показать пример имеющим превратное понятие, будто бы облеченный в схиму обязан жить в гробе и никакого не исполнять послушания. 4) Предлагая причины эти на рассмотрение кому следует, полагаюсь на благоусмотрение их, ища не своей воли, а воли Божией чрез них… Приблизилось законное время моего окончательного пострижения. 1866 года 8 апреля мне совершилось от роду 60 лет. По форме гражданского закона, это — узаконенный срок для желающих пострижения в схиму. По представлению настоятеля отца Архимандрита Игнатия (Малышева) и по благословению Митрополита Исидора меня постригли в день отдания праздника Святой Пятидесятницы 21 мая — день прежнего моего Ангела, Муромского святого князя Михаила, которого и имя мне снова возвращено. Слава Тому, Кому подобает всякая честь и поклонение, Единому Премудрому Богу, Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно, и во веки веков. Аминь. Почти 38 лет ждал этого дня и, милостию Божиею, дождался. Теперь буду и должен ожидать переселения из здешней жизни, и кто весть, — как оно последует. Оттуда уже не напишешь и не скажешь ничего, потому прошу всех: помяните в своих молитвах бедного странника земного — Михаила схимника, да и, вас помянув, Господь исполнит всякого блаженства здесь, и там, где нет болезни, ни печали, но жизнь бесконечная во веки веков. Аминь».
{стр. 533}
С отъездом епископа Игнатия в Ставрополь, между ним и Чихачевым установилась довольно частая переписка, к сожалению, до нас не дошедшая. Выдержки из писем святителя Игнатия к Чихачеву были напечатаны в последнем томе его Собрания сочинений и приводятся ниже. Из них известно, что отец Михаил начал болеть, и болезнь его из года в год усиливалась: «Теперь пришло время похворать и тебе. Радуюсь, что ты переносишь болезнь должным образом… Болезнь твоя есть Богом данная епитимия. Милосердый Господь да дарует тебе переносить епитимию с благодарением Богу».
По-видимому, в первое время Чихачев довольно сильно ощущал отсутствие товарища: «Ты живешь при моем ближайшем ученике, — ободрял его епископ Игнатий в письме от 15 января 1860 г., — и в монастыре, который почти основан мною: следовательно, ты не удалялся от меня и не расходился со мною. Не сунулся же по увлечению глупой фантазии куда-нибудь, а пребыл в своем месте и по отношению ко мне проходил послушание корреспондента». Он желал навестить друга в Ставрополе, но болезнь ему не позволила: «Я и сам находил твою поездку сюда излишнею, — отвечал ему епископ Игнатий 27 июня 1860 г. — Мы не мирские люди! Разговору у меня с тобою хватило бы только на пять минут. Гораздо лучше внимать себе, не оставляя места, данного Богом для спасения».
