Первым делом мы взялись за установку фундамента. Обнаружив поблизости четыре огромных валуна, дружными усилиями с помощью рычагов мы перекатили их на каменное основание под наклоненной пихтой. К нашему кресту мы прикрепили литую иконочку Пресвятой Троицы и с благоговением прочитали перед ней акафист преподобному Сергию. Затем отобрали самые крупные бревна и из них сделали первый венец нашей церкви.
Впервые мне пришлось взяться за плотницкое дело — рубить лапы для углов храма. Архимандрит подарил книгу «Как построить сельский дом». Смотря в нее, я изощрялся и так, и эдак вырубать в бревнах соответствующие пазы. Не зная самой плотницкой техники и не имея навыков работы с топором, я за это умение буквально заплатил своей кровью. Еще раньше, когда я ошкуривал с ребятами бревна, топор вырвался из рук и вонзился в правую стопу, рядом с пальцами, пробив ботинок. Жуткий вид топора, торчащего в ноге, привел меня в растерянность: что теперь делать и смогу ли я ходить? Вытащив топор, я заклеил рану куском мумие и забинтовал ее, продолжив работу под соболезнующие вздохи своих помощников. На удивление, рана затянулась за неделю, оставив небольшой шрам.
Второй раз, работая с Андреем на стене церкви, я сидел верхом на бревне, вырубая паз. Топор соскользнул с бревна и вонзился в правую ногу, чуть выше колена. Эту рану я тоже заклеил кусочком мумие и крепко перебинтовал. Горестные мысли проникли в сердце: «Почему это происходит? Конечно, по моим грехам и рассеянности…» — укорял я себя. С той поры основным моим правилом стало перед началом всякого дела читать молитвы от всех искушений, поранений, ударений и падений, прося у Бога защиты и укрепления в молитвенном внимании. С этого времени такие случаи прекратились.
Несмотря на мои раны, работа спорилась, и нам за неделю удалось поднять строение до человеческого роста. Теперь началось самое сложное — нужно было пропилить двуручной пилой ровные проемы для двери и двух окон. Как мы ни старались пилить ровно, пила то и дело уходила вбок, оставляя большие зазоры. Сожалея о своей неумелости, вставили в проемы дверь и окна. Церковь сразу приобрела зримые очертания. Пропорции ее казались нам удивительно красивыми.
Помня, как местные жители устанавливали стропила («выше стропила, плотники!»), мы взялись и за это. Однако пришлось изрядно помучиться, чтобы удержать тяжелые балки на высоте и еще закреплять бревна скобами, загонять их ударами тяжелого молота. Тем не менее и это удалось закончить. Не хватало только самой крыши, потому что кровля находилась в тайнике на водопаде. Правда, еще не были готовы полы. Я не успел наколоть досок клиньями. Мы оставили эти работы на осень.
Наконец настала пора похода, которого мы с Андреем ожидали с нетерпением. Перед нами лежал совершенно непроходимый верхний Бзыбский каньон, по которому никогда не ступала нога жителя Псху. Туда не забредали даже охотники. В книге, описывающей географию Чедыма, вершина которого вздымалась над Бзыбским хребтом, говорилось, что в Абхазии, оказывается, есть свой «Бермудский треугольник» — непроходимые ущелья с крутыми водопадами, где пропадают охотники и туристы. Все эти места находились рядом, только по ту сторону Чедыма.
В письме я испрашивал благословения у батюшки осмотреть этот район сверху, с хребта, чтобы, в случае нашего изгнания из заповедника, перейти в более глухие места. В последнем письме отец Кирилл разрешил нам присмотреться к этим ущельям, не входя в глубь самой территории. Один из таких участков, Верхний Бзыбский каньон, находился вверх по Бзыби, сразу за Грибзой.
В бинокль, со скал нашей поляны, круто обрывающейся на восток, мы заметили прекрасную долину, посреди которой возвышалась покрытая пихтами коническая гора. Еще отец Пимен, увидев ее с вертолета, вместе со мной мечтал построить там храм в честь святого Иоанна Предтечи. Над этой замечательной долиной возвышалась громадная вершина Герванта, за которой в облаках стояли ледяные гиганты Эрцог, Ульген, переходящие в двуглавый Эльбрус.
Рассвет выдался хмурый. По ущелью наползали клочья тумана, тянуло сыростью, но нас выручало бодрое настроение. Мы с ходу ринулись вниз по обрывам, надеясь без всяких задержек переправиться чрез Грибзу. Но прямой путь оказался значительно труднее длинного обходного. Изрядно промучившись на скользких скалах и ободравшись в мокрых кустарниках, мы наконец оказались на берегу бурного потока.
То, что сверху представлялось красивым голубым каскадом, на месте предстало ревущей стремниной из брызг и пены, перейти которую мы не решались. Теперь у нас в запасе имелась веревка. Один ее конец я привязал за дерево на скале, метрах в трех над рекой, а другой попытался перебросить через ревущий приток, привязав к веревке камень. Но клокочущий напор воды стягивал веревку в поток, когда она провисала.
— Батюшка, бросайте мне веревку! — пересиливая шум воды, крикнул мне товарищ.
Я сверху скинул ему конец веревки. Он обвязал ее у себя на груди и — не успел я опомниться, как он разбежался и прыгнул через реку. Прыгнул он, как настоящий отчаянный каскадер, — распластавшись в воздухе и вытянув руки вперед. Пролетев над стремниной, Андрей ухватился за кусты на другом берегу реки. Хотя он был почти на берегу, ноги его попали в воду, и похоже было, что он ударился правой ногой о подводный камень. Лицо его морщилось от боли. Удар в воде о камень всегда больнее, чем на суше.
Скоро смельчак уже стоял на берегу и знаками показывал мне, чтобы я спускал по веревке наши тяжелые рюкзаки. Его рюкзак удачно съехал сверху по натянутой веревке прямо в его руки. Когда пошел мой рюкзак, на середине реки его заклинило, а взлетающие волны начали затягивать рюкзак в воду. Напрасно Андрей натягивал веревку. Напор воды был такой сильный, что рюкзак крутило и переворачивало стремительным течением. Видя, что река вырывает из рук моего отважного спутника веревку с моими вещами, я обвязался этой веревкой и зашел в бурлящую воду. Меня сразу сбило с ног и закрутило вместе с рюкзаком. Но мой верный напарник прыгнул по пояс в воду и страшным напряжением всех своих сил подтянул меня к берегу.
И вот мы стоим на противоположном берегу, ошеломленно глядя друг на друга, мокрые до нитки. Мой рюкзак со спальником, вещами и продуктами полон воды. Вдобавок начал моросить мелкий дождь. Вылив из рюкзака воду, я предложил Андрею не мешкая искать место для ночевки, чтобы разжечь костер и просушиться. Но еще долго нам пришлось продираться сквозь сплошные заросли огромных кустов рододендрона, с ветвями толщиной в руку. Ветки норовили стиснуть горло мертвой хваткой, рюкзак будто кто-то отрывал сзади вместе с плечами. Лыжные палки отчаянно мешали.
Только к вечеру мы выбрались на относительно свободное небольшое пространство среди зарослей, достаточное, чтобы разместить палатку. Я стал осматривать свои вещи. Долгий опыт научил меня каждую часть груза класть в полиэтиленовый пакет. Слава Богу, продукты и вещи были более или менее сухими, лишь спальник немного промок. Но вся моя одежда, как и одежда Андрея, вымокла полностью. В резиновых сапогах хлюпала вода. К сожалению, костер под дождем развести не получилось. Поэтому мы поужинали сыром и сухарями и, переодевшись, забрались в спальники.
Расстроенный таким началом похода, я молчал.
— А можно было и поблагодарить! — подал голос Андрей.
Он явно прокручивал в памяти свой лихой прыжок над водой.
— Да, ты такой трюк исполнил, как настоящий каскадер! Спасибо тебе, что рюкзак не уволокло течением… Но так прыгать через реку, словно ты киногерой, нельзя! Можно убиться…
— А я действительно подражал моему любимому киногерою! — признался мой сосед по палатке.
— Кому же это? — заинтересовался я.
— Есть такой, называется Рэмбо!
— Сам ты Рэмбо! — усмехнулся я.
Фильмов я не видел уже много лет и ничего не знал о кинозвездах. Андрей, почувствовав мое совершенное неведение того, что творится в киномире, до ночи рассказывал мне сюжеты своих любимых фильмов.
Перед сном, при свете фонарика, мы прочитали монашеское правило. Я еще попробовал помолиться по четкам под монотонный шум непрекращающегося дождя. Почти засыпая, услышал, как мой «Рэмбо» застонал.
— Что с тобой, Андрей?
— Правая нога чего-то побаливает… Ударился о камень… — прошептал он.
Подсвечивая фонариком, мы осмотрели его ногу: ступня опухла. Было видно, что ушиб серьезный.
— Боже, только бы не перелом! — взмолился я. — Тогда нам будет совсем худо, слышишь, Андрей?
Достав из рюкзака освященное масло от лампады у мощей преподобного Сергия, я помазал распухшую ступню.
— Молись преподобному Сергию, друг, иначе нам несдобровать…
— Молюсь, батюшка… — отозвался напарник. — Подождем до утра…
Мы заснули, а дождь все барабанил по палатке, словно уверяя нас, что ему не будет конца.
