Возвратимся к Мелетию Смотрицкому. Он не мог довольствоваться тем, что сам принял унию: ему хотелось увлечь за собою и других. Поселившись теперь в Дерманском монастыре, он по совету Рутского предпринимал оттуда путешествия по Волыни, посещал жилища православных и монастыри, всюду разглашал, что Цареградский патриарх еретик, и всех приводил в смущение. А чтобы удостоверить православных в справедливости своих слов, Мелетий написал к патриарху Кириллу Лукарису письмо (21 августа 1627 г.), в котором, излагая свои недоумения о предметах веры, умолял его прислать собственноручный ответ и свой Катехизис, рассчитывая потом показывать этот ответ и Катехизис всем. «С тех пор как я выехал из Константинополя и расстался с тобою, святейший отец, – писал Смотрицкий, – нет у меня ни одного дня, когда бы я не чувствовал своего несчастия и горя. Перенесши столько дорожных трудов, забот и беспокойств уже не в молодых летах, к ущербу моего слабого здоровья, я, однако ж, не освободился у вас от тяжести, которою обременил себя дома... Я ездил на Восток для того, чтобы здравым советом и животворным учением твоим облегчить и исцелить мою душу от множества сомнений, которые волнуют ее и грызут, как моль. И что же? Я ничего там не успел достигнуть, а когда возвратился домой, то завистливые и неблагодарные люди только что не распяли меня... И вот я снова обращаюсь к тебе, святейший отец, потому что без твоего совета не могу жить; обращаюсь чрез письмо, так как не могу говорить с тобою лично, припадаю к стопам твоим и не встану, доколе любовь твоя не воздвигнет меня, угнетенного. Мне не к кому более прибегнуть. В нашем отечестве нет ученого человека – его и со свечою не найдешь... Я не знал сомнений, пока не прочитал твоего письма, которое ты оставил во Львове у тамошнего епископа Димитрия Суликовского: доказательством служит мое сочинение „Плач“, небезызвестное и твоему блаженству. Можешь судить, что испытал я, когда доставили мне это твое письмо. Мой „Плач“ почти во всем страдает лютеранизмом, а твое письмо во всем благоприятствует римскому исповеданию, указывая во всех членах веры Восточной Церкви действительное единомыслие с Западною... Оттого и родились у меня колебания, замешательство в мыслях и беспокойство совести. И я при первом удобном случае решился прибегнуть к тебе, чтобы облегчить мою душу, припоминая слова твоего письма, показывающие, что ты сам желал унии... Но когда я прочел в Константинополе твое изложение Никео-Константинопольского Символа, составленное в разговорной форме, я, сверх ожидания моего, нашел, что оно противоречит твоему письму... С тех пор я терзаюсь и путаюсь сомнениями еще больше прежнего, когда не посещал тебя. Посему умоляю тебя, как сын отца, как ученик учителя, выведи меня твоим мудрым советом из лабиринта, научи меня, чего я должен держаться и как мыслить о членах веры, например о грехе первородном, об оправдании, о предопределении, о преданиях, о таинствах и пр... Научи нас всех: с кем мы согласны в упомянутых членах веры, с римлянами ли или с протестантами, или мы признаем и исповедуем что-нибудь третье, занимающее средину между тем и другим? Прошу вместе наставления и о тех разностях в вере, которые издавна существуют между Церквами Восточною и Западною, именно, об исхождении Св. Духа и от Сына, о чистилище, об опресноках, о приобщении мирян под одним видом... Окажи нам отеческую милость, чтобы мы сами с собою и с тобою согласны были в членах веры, от которых зависит спасение наших душ. Пришли нам твой Катехизис и посредством его и твоего письменного совета дай единомыслие в наши уста и сердца во всем, о чем мы у тебя спрашивали...» Но под конец своего длинного письма Смотрицкий не выдержал, чтобы не заговорить о своей излюбленной унии. Он начал умолять патриарха спасти Россию от угнетающих ее бедствий и для этого поступить согласно с теми мыслями, какие выразил он в своем письме к Димитрию Суликовскому, – водворить между униатами и неуниатами мир, согласие, единство. «Этим, – говорил Смотрицкий, – ты отворишь нашему шляхетскому сословию двери к земским урядам и сенаторским достоинствам, мещанам дашь доступ к отправлению городских должностей в ратушах; построишь нам школы, украсишь церкви, приведешь в порядок монастыри; пресвитеров освободишь от дани; поляков, литовцев и русских соединишь братскою любовью; наконец, отрешь слезы всему несчастному русскому народу. Сам навеки прослывешь восстановителем Церкви Божией в знаменитом царстве Польском и утраченной вольности в русском народе, учинишь радость на небе и на земле и прославишь имя свое в потомстве, потому что сделаешь дело Божие, когда засыплешь и выровняешь пропасть этой проклятой схизмы, и Русь, ляхи и Литва станут хвалить и славить Бога, Творца своего, как бы едиными устами и единым сердцем...» Расчеты Смотрицкого, однако ж, не сбылись: Кирилл Лукарис не прислал ему никакого ответа.
Отправив письмо к патриарху, Смотрицкий скоро сам отправился в Киев, так как приближалось 8-е число сентября, на которое по его просьбе митрополит Иов хотел созвать Собор. Собор действительно состоялся, но весьма небольшой; из архиереев на нем присутствовали только двое: Иов да Мелетий Смотрицкий, о совращении которого в унию еще никто не знал; находились также лица низшего духовенства и воеводич земель молдавских Петр Могила, еще светский, но пользовавшийся между православными большим авторитетом как по знатности своего рода и богатству, так и по своему образованию. Он происходил из фамилии молдавских бояр Могил и родился к концу XVI столетия. Родной дядя его по отцу, Иеремия, был господарем Молдавии (1593–1607), а отец, Симеон, господарем Валахии (1601–1602) и потом Молдавии (1607–1609). Оба эти господаря отличались приверженностию к православию, старались покровительствовать Львовскому православному братству и присылали ему значительные денежные пособия на постройку братской церкви. Где воспитывался Петр Могила, мнения различны, но более вероятным из них нам кажется, что он воспитывался в львовском братском училище, где и мог проникнуться тою горячностью к православной вере и неприязнию к унии, которые обнаружил впоследствии, хотя, по обычаю времени, по окончании обучения в львовском училище, вероятно, слушал лекции и в заграничных академиях. Бедствие, разразившееся над господарским домом Могил в 1612 г. заставило их искать убежища в Польше, где они имели сильные родственные связи. Здесь Петр Могила сначала вступил было в военную службу и участвовал в известной битве под Хотином (1621). Но чрез несколько лет после этого он решился оставить мир и вступить в Киево-Печерскую лавру. Теперь, т. е. в сентябре 1627 г., Петр Могила, явившийся на Собор в Киеве, еще не был пострижен в монашество. О происходившем на Соборе известно только то, что все присутствовавшие предложили Мелетию подвергнуть составленный им Катехизис, который безуспешно возил он для цензуры на Восток, цензуре своих русских духовных властей и немедленно издать в свет на пользу Церкви. Мелетий охотно соглашался, но просил позволения предварительно обнародовать свои рассуждения о шести разностях в догматах веры между Церквами Восточною и Западною, чтобы облегчить цензуре чтение и обсуждение самого Катехизиса. Намерение Мелетия легко понять: он боялся, что его Катехизиса, написанного в латинском духе, не пропустят, и потому рассчитывал этими своими рассуждениями наперед убедить своих будущих судей, что догматические разности между православною и Римскою Церковию весьма незначительны и в строгом смысле не существуют. Позволение Мелетию было дано, и Собор окончился.
Здесь необходимо заметить, что как Борецкий, так и Могила сочувствовали тогда Смотрицкому и имели к нему доверие. Они думали, что можно сблизиться с униатами и войти с ними в соглашение без измены православию, и ожидали, что Смотрицкий при своем уме и учености укажет способ такого соглашения. Об этом сочувствии и полном доверии Борецкого и Могилы, равно как Виленского братства и других, извещал Рутского сам Мелетий, но только присовокуплял, что необходимо всячески содержать в тайне его обращение к унии и их взаимные сношения, иначе, как только это огласится, он потеряет доверие у всех и его начнут чуждаться и убегать, как поступали и с другими, особенно высшие духовные. С Могилою Смотрицкий наиболее старался сблизиться и еще летом, около Петрова дня, следовательно прежде Киевского Собора 8 сентября, посетил дом Могилы, прогостил у него десять дней, много беседовал с ним о разностях Римской Церкви от православной и нашел, что он «человек непорочный, богобоязненный, покорный, разумный и весьма снисходительно отзывается о Римской Церкви и ее разностях». Равным образом и Могила, сделавшись уже архимандритом Киево-Печерской лавры (утвержден грамотою короля 29 ноября 1627 г.), посетил Дерманский монастырь в начале 1628 г. проездом в одно из своих монастырских имений, и прогостил у Смотрицкого два дня. Но чего опасался Смотрицкий, то и случилось. Православные монахи Дерманского монастыря случайно услышали от одного из слуг Рутского, что их настоятель имел с Рутским свидание в Дубнах, и тотчас разбежались от Смотрицкого и расславили его по всей Волыни, хотя он потом сумел разуверить их в справедливости дошедшего до них слуха. На основании этой ли огласки или и других, более положительных сведений, только Исаия Копинский, Перемышльский епископ, разослал по всей Руси грамоты, которыми извещал, что православию грозит опасность, что Смотрицкий и Борецкий сносятся с отступником Рутским и замышляют ввести унию, а потому нужно остерегаться Борецкого и убегать Смотрицкого. Грамоты произвели общую тревогу. Раздосадованный Рутский просил князя Иеремию Вишневецкого, чтобы он прогнал Исаию из своих владений, так как Исаия имел пребывание в основанных им прилуцких и Лубенском монастырях, находившихся в имениях князя. Даже и Борецкий жаловался князю Вишневецкому на Исаию за такие его резкие грамоты, о чем и известил Смотрицкого от 9 февраля 1628 г., – указание, что грамоты Копинского разосланы были еще прежде. Но казаки заступились за Исаию и не допустили его обидеть.
