В эти годы, кроме Афона, который произвел сильное впечатление на Бочкова и где у него установились дружеские связи с иноком Сергием, прозванным Святогорцем, он посещает и другие монастыри. В 1850 году о. Антоний побывал на Валааме, где встретился со знаменитым юродивым Антоном {стр. 580} Ивановичем Зиновьевым [1626], которому позже посвятил целую поэму. Все эти путешествия объясняются прежде всего неудовлетворенностью Бочкова существующим укладом монастырской жизни и поисками «идеальной» обители. Как правило, эти поиски кончались новыми разочарованиями и предубеждением, что «в России нет нигде места монаху» [1627]. В одном более позднем письме к Е. Н. Шаховой Бочков писал: «Если б я знал, что меня ожидает, то 40 лет тому назад пошел бы иною дорогою. Но теперь уже невозможно обратиться совершенно на путь Христа» [1628]. Он приходит к выводу, что монастыри и монашество в их современном виде исчерпали себя и движутся к неминуемой гибели. И в этом убеждении он не был одинок — приблизительно к такому же выводу одно время пришел и архимандрит Игнатий Брянчанинов [1629].
Эти пессимистические выводы обусловливались прежде всего действительностью тогдашней российской монастырской жизни. Известную роль тут сыграли и особенности натуры о. Антония, человека болезненно-впечатлительного, мягкого, мечтательного, все близко принимавшего к сердцу. Архимандрит Пимен, тоже связанный с Оптиной Пустынью, так характеризовал Бочкова: «Отец игумен — человек весьма тихого и кроткого характера, и с ним было бы жить весьма легко, ежели бы он сам имел поболее силы воли и не так легко смущался, иногда весьма ничтожными обстоятельствами». Человек от природы весьма умный, начитанный, о. Антоний обладал обширной памятью, был приятным собеседником, человеком воздержанным и любившим монашество (но мечтавшим о невозможном, то есть о совершенной независимости монашества, как в первые века своего существования), и потому провел все время своего иноческого жития в отыскивании несуществующего, в стремлении к недостигаемому. Один из покойных владык новгородских о нем выразился так: «Игумен Антоний — сосуд драгоценный, но, к сожалению, совершенно разбитый. Он желал невозможного и иногда не умел пользоваться существующим в действительности, и потому не мог нигде найти постоянного места для своего жительства, ни свыкнуться с одними и теми же людьми» [1630]. {стр. 581} Это удачная характеристика инока-романтика, каким был о. Антоний; из нее видно, как относилась к Бочкову высшая церковная иерархия.
В 1859 году о. Антония назначили настоятелем Введенского Островского монастыря, основанного еще в XVI веке и расположенного в Новоладожском уезде Петербургской губернии на реке Ояти. При вступлении в должность отец Антоний обнаружил массу пропаж в имуществе монастыря, о чем и сообщил начальству [1631]. В 1861 году Бочкова возвели в сан игумена, а в 1862 году перевели настоятелем в заштатный Череменецкий Иоанно-Богословский монастырь, где он был в этой должности до января 1868 года [1632]. До апреля 1871 года отец игумен оставался в Череменецкой обители на покое, но из-за конфликтов со своим преемником покинул ее [1633].
Большая часть дошедших до нас произведений Бочкова относится именно к череменецкому периоду его жизни. По-видимому, именно здесь условия благоприятствовали его творческой деятельности, почему этот период и оказался столь продуктивным.
Череменецкий монастырь находился в Лужском уезде Петербургской губернии, в 20 верстах от города Луги, на острове Череменецкого озера. Точная дата основания монастыря неизвестна, но в XV веке он уже существовал. Основание его связано с чудесным явлением иконы Иоанна Богослова, которая находилась в соборном храме монастыря. Обитель располагалась среди красивой природы. Бочков в своем очерке, посвященном Череменецкому монастырю (опубликован в журнале «Домашняя беседа») так его описывал: «Как нарочно для храма святого евангелиста Иоанна Богослова кинут небольшой островок на самую середину озера, осененный великолепными дубами, липами, вязами, кленами и неизбежными нашими березами. Из густоты деревьев белеется только тоненькая, осмигранная колокольня и чуть-чуть видны главы собора; стены, келлии — все потонуло в зелени… Сероватые стенки булыжного камня; крыши низменных деревянных зданий; келлии, притаившиеся у подошвы холма, — всё сливается с роскошною, густою зеленью. Один только храм святого {стр. 582} Апостола господствует над всем, белея на высоком холме, природном своем пьедестале, и привлекая к себе внимание благочестивого поклонника…
Череменецкий монастырь доселе богат одними видами… Содержимый в порядке, имеющий около сорока человек живущих (правда, среди них было только 8 монахов [1634]. — С. И.), — есть самый бедный и последний во всей Петербургской епархии» [1635].
Обитель в 1862 году, по словам Пимена, «была в крайнем упадке» [1636]. Отец Антоний обновил и благоустроил монастырь: при нем был поновлен собор, построены каменный братский корпус и гостиница, а также ряд хозяйственных строений, добавлена часть каменной ограды [1637]. «Но главного, внутреннего порядка, — пишет Пимен, — он не мог вполне достигнуть по своей чрезмерной доброте и доверчивости; он не имел людей, которые бы ему были преданы, а те, на которых он полагался, во зло употребляли его благорасположение. Чувствуя свою несостоятельность в деле правления, он тяготился должностью и по прошествии небольшого времени попросился на покой» [1638]. К тому же Бочков стал сдавать физически. 1 марта 1865 года он писал Е. Н. Шаховой: «Здоровье мое плохо, лучше сказать состав мой постепенно разрушается: ноги не могут выстаивать долго, зубы начали покачиваться… При первой неприятности все силы исчезают» [1639].
В Череменецком монастыре Бочков вел оживленную переписку с матерью Марией (Е. Н. Шаховой), с архимандритом Игнатием Брянчаниновым, с Н. П. Киреевской, общался с писателем А. П. Башуцким, читал журналы и газеты, следил за современной литературой, кое-что печатал в «Домашней беседе» В. И. Аскоченского, с которым поддерживал личные связи, хотя его и не любил [1640]. Сохранились свидетельства современников, {стр. 583} посещавших Череменецкий монастырь: о. Антоний и в эти годы поражал людей своим умом, образованностью, эрудицией, красивой внешностью, «любезным обхождением» и своими «идеальными понятиями об истинном иночестве» [1641].
В апреле 1871 года Бочков переходит в Николаевский Угрешский монастырь под начало архимандрита Пимена (Мясникова). Этот старинный монастырь, основанный во второй половине XIV века Димитрием Донским на месте, где ему явилась перед походом на Мамая икона святителя Николая, расположен невдалеке от Москвы [1642] и тесно связан с Оптиной Пустынью. Отец Антоний поселился в скиту. Сохранилось выразительное описание внешнего облика Бочкова в период его жительства в Угрешском монастыре, сделанное его биографом, собратом по скиту [1643]: «Не правда ли, что эта голова чисто античной красоты, как говорят художники, и могла бы служить типом для изображения Апостола? Вглядитесь в это высокое чело: сколько величия, спокойствия и богомыслия прочитаете вы на нем! Какая глубина и кротость во взгляде! Как прекрасен профиль! Как в целом все черты одна другой соответствуют! Весьма немного, редко случается встречать такие идеально-прекрасные и художественно-правильные старческие обличия!» [1644].
Мы подошли к трагическому финалу жизненной судьбы о. Антония и, вместе с тем, к ее самой героической странице, запечатлевшейся в памяти многих современников. В 1871 году московское епархиальное начальство предложило монастырям направлять в московские больницы монахов для отправления треб. Некоторые из монастырей уклонились от этого дела [1645], тем более, что как раз в это время в Москве вспыхнула эпидемия тифа. Отец Антоний одним из первых горячо откликнулся на призыв и в январе 1872 года добровольно отправился в отделение для чернорабочих Старой Екатерининской больницы, хотя настоятель всячески отговаривал его от {стр. 584} этого шага, уверяя, что «идти на призыв в Москву — значит идти почти на смерть». Но игумен Антоний «с мужеством и твердостью настоял на своем решении… Едва прибыв в Екатерининскую больницу, он сразу же приступил к исправлению духовных треб для всех больных и умиравших от тифа, исправлял их ежедневно, еженощно, почти ежечасно, не имея при этом почти ни минуты покоя, отчего, конечно, истомился, ослабел, получил расположение к заразе, заразился и слег в постель» [1646]. Отец Антоний, не ограничиваясь лишь совершением треб, читал больным чернорабочим книги, наставлял их на путь истины [1647]. О себе говорил, что во всю свою жизнь никогда не пользовался таким здоровьем и не был так покоен духом, как в это время» [1648]. Однако болезнь взяла свое. Архимандрит Пимен хотел увезти больного обратно в монастырь, но тот отказался и лишь просил похоронить его в скиту Николо-Угрешского монастыря.
