О перестройке этой церкви архимандрит Игнатий писал своему духовному другу, игумену Варфоломею, 5 октября 1854 г.: «…у нас теплая церковь Преподобного Сергия, в которой Вы были, сломана, и строится на том же самом месте новая, имеющая быть втрое больше прежней и уже приводящаяся к окончанию. Прежняя была очень тесна. Гранит найден поблизости монастыря; из него вышли прекрасные колонны; также цоколь гранитовый и дверь высечена из гранита. По милости Божией нашлись добрые люди, которые помогают в постройках». Во время перестройки теплой церкви Богослужение зимой проводилось в Соборе, который обогревался устроенными в подвале двумя пневматическими печами.
К весне 1855 г. теплая церковь вчерне была закончена, но ее отделкою начали заниматься только через год, дав ей возможность хорошо высохнуть и вымерзнуть. Отделочные работы завершались уже после отъезда епископа Игнатия в Ставрополь.
{стр. 580}
Освящена церковь Преподобного Сергия, писал П. П. Яковлев, «Преосвященным Митрополитом Новгородским и С.-Петербургским Григорием [349] 20-го сентября 1859 года в присутствии Их Императорских Высочеств: Великого Князя Константина Николаевича и Великия Княгини Александры Иосифовны, Великого Князя Николая Константиновича, Великих Княжен Ольги и Веры Константиновн. Приделы во имя Всемилостивого Спаса и святой мученицы Зинаиды находятся в нижнем этаже. Они устроены на счет Княгини Юсуповой и Графини Елисаветы Ивановны Чернышевой (рожденной 1 августа 1808 года Графини Зотовой), супруги бывшего Господина Военного Министра. Освящены: первый 4-го июля 1857 года, второй 28-го апреля 1861 года, оба нынешним Настоятелем Архимандритом Игнатием Малышевым, под личным наблюдением которого производилось все построение храма, при руководстве бывшего Настоятеля Архимандрита Игнатия Брянчанинова. В церкви Преподобного Сергия находятся: а) на солее пред иконостасом на мраморном пьедестале сребропозлащенный, украшенный каменьями ковчег с девятью частицами разных святых мощей, принесенный 30-го апреля 1864 года в дар Сергиевой Пустыне путешественником ко святым местам А. Н. Муравьевым, получившим их от Патриарха Александрийского Иерофея и Епископа Фиваиды Никанора, и б) за правым клиросом, на пьедестале мраморная 13 1/2 вершков высоты колонна, привезенная в 1862 году, по благословению Кирилла, Патриарха Иерусалимского, известным путешественником по Святой Земле Г-м членом Государственного Совета, действительным тайным советником Авраамом Сергеевичем Норовым, из дома святых праведных Богоотцов Иоакима и Анны. На колонне находится образ Рождества Пресвятыя Богородицы. Под плитным полом обеих церквей нижнего этажа, как и всей паперти погребены многие усопшие лица».
Таким образом, благодаря удачному выбору архитектора архимандритом Игнатием, в Троице-Сергиевой пустыне появился еще один шедевр русской архитектуры. Биограф архитектора пишет о нем: «В свой базилике Горностаев явился с такими смелостями, каких никогда еще не предпринимал у нас ни один архитектор. Так, например, ряды колонн внутри базилики состоят из колонн, из которых каждая — совершенно иная, с иною капителью… Изящно и талантливо в высшей степени… Но еще выше {стр. 581} и своеобразнее другое создание Горностаева, это Святые Ворота, служащие для въезда в монастырь… Это лучшее и талантливейшее произведение Горностаева».
К счастью, эти два творения А. М. Горностаева — церковь Преподобного Сергия и Святые Ворота — уцелели от погромов, которым подвергался монастырь на протяжении многих лет.
Алексей Максимович до конца дней своих (умер в 1862 г.) работал в Сергиевой пустыни, а со святителем Игнатием поддерживал дружеские и деловые отношения и после его возведения в сан Епископа Кавказского и Черноморского. Ему заказал епископ Игнатий проект церкви в Моздоке.
Похоронен Алексей Максимович Горностаев в Троице-Сергиевой пустыни. «Над прахом его сооружен изящный памятник весь из одного мраморного куска, в северном стиле, по проекту талантливого племянника и друга, Ивана Ивановича Горностаева».
Далее в Летописи П. П. Яковлева приводятся описания других строений монастыря, возведенных уже при настоятельстве архимандрита Игнатия Малышева. А затем перечисляются звездные имена тех, кто был погребен на монастырском кладбище, имена эти — слава России.
Одновременно с возобновлением и строительством храмов, говорит П. П. Яковлев в своей Летописи, «архимандрит Игнатий старался привести и богослужение в соответствующий им вид. Особое внимание уделял он церковному пению».
Церковное пение архимандрит Игнатий признавал важнейшим элементом богослужения, и в его письмах рассуждения на эту тему встречаются неоднократно: «Несколько времени, — как стала мне приходить мысль: великопостная служба столько заключает в песнопениях своих глубокой поэзии, которою говорит душа, проникнутая святым покаянием, что могла бы быть составлена особенная книга великопостных вдохновений в поэтическом порядке, с поэтическим построением. Предметы этих песнопений именно те, которые душа твоя в настоящем ее устроении способна правильно, полно ощутить, — потому удовлетворительно выразить» [350].
Следует заметить, что архимандрит Игнатий обладал развитым слухом — в молодости он играл на скрипке. Но его музыкальные вкусы не совпадали с модным тогда церковным пением. Любимое им столповое пение не воспринималось уже «испорченным ухом» не только мирян, но и многими из братий {стр. 582} монастырей. «Весьма справедливо, — писал он, — Святые Отцы называют наши духовные ощущения «радосто-печалием»: это чувство вполне выражается знаменным напевом, который еще сохранился в некоторых монастырях и который употребляется в единоверческих церквах. Знаменный напев подобен старинной иконе. От внимания ему овладевает сердцем то же чувство, какое и от зрения на старинную икону, написанную каким-либо святым мужем. Чувство глубокого благочестия, которым проникнут напев, приводит душу к благоговению и умилению. Недостаток искусства — очевиден, но он исчезает пред духовным достоинством. Христианин, проводящий жизнь в страданиях, борющийся непрестанно с различными трудностями жизни, услыша знаменный напев, тотчас находит в нем гармонию со своим душевным состоянием. Этой гармонии он уже не находит в нынешнем пении православной Церкви» [351].
Отсюда такое своеобразное впечатление от пения в других монастырях: «Не можешь себе представить, как показалось мне отвратительным московское пение с его фигурами и вариациями. Нам нужна величественная, благоговейная простота и глубокое набожное чувство: этими двумя качествами наше пение становится выше пения Московских монастырей». Также и в Лавре: «певчие с такими вариациями, что хоть вон беги из церкви».
В заботах о церковном пении архимандрит Игнатий прилагал немало усилий, подбирая способных к пению монахов и послушников. Он считал, что «…существенное достоинство инока, конечно, не составляют его голос и знание ноты! Они хороши для Богослужения церковного, когда душа не разногласит с устами». Поэтому далеко не всякий мог удовлетворить его требованиям: «Я наведывался здесь о людях, именно с крылосными способностями, но до сих пор еще ни один не пришелся мне по глазам и по сердцу. Ты не можешь себе представить, какая повсюду скудость в людях!» П. П. Яковлев пишет, что при этом все немаловажные издержки по подбору и переезду способных к пению монашествующих и послушников «большею частию падали на собственные суммы настоятеля».
Большую помощь в формировании хора оказывал Архимандриту Михаил Васильевич Чихачев, отлично знавший церковное пение и музыку и сам обладавший великолепным голосом — басом октавой. Тем не менее оба они понимали, что без сведущего учителя пения обойтись нельзя. Сам Промысл Божий, продол{стр. 583}жает П. П. Яковлев в Летописи, «послал обители такого наставника пения, какого только пожелать можно. Это был отец протоиерей Петр Иванович Турчанинов. Проживая с 1835 по 1841 год в соседней Стрельне, наш знаменитый церковный композитор взял на себя, по просьбе О. Игнатия, труд обучения церковному пению сформированный О. настоятелем церковный хор и с этой целию написал для него, между прочим, несколько лучших своих музыкальных произведений. Таковы, например: Слава и ныне, Херувимская, два нумера Милость мира, Достойно есть, Отче наш, Хвалите Господа с небес, Да исправится молитва моя, Благословлю Господа, Воскресни Боже и Ангел вопияше, помещенные в 1 книге полного собрания духовно-музыкальных его произведений.
Совокупными трудами знаменитого композитора и Отца архимандрита монастырский хор вскоре возведен был на степень первого в России монастырского хора».
Отец архимандрит проявлял большую заботу о выполнявших клиросное послушание, которое он считал одним из самых трудных, приводящим иногда к потере голоса и болезням. Он ввел особый порядок участия певцов в богослужениях: «Когда некоторые из них провожали меня при отъезде моем из Святой обители вашей, зашел разговор, между прочим, о том, какому изнеможению подвергаются крылосные от своего послушания. Я, в свою очередь, поведал, что по причине этого изнеможения установлена в нашей обители чреда для утрени и вечерни. Половина крылосных становится на этих службах на крылосе, а другая не становится. На следующий день поют отдыхавшие накануне, а певшие накануне отдыхают. У этих же служб приучаются к пению те из вновь вступивших, которые имеют голос и способность к пению. К Божественной Литургии и Всенощным приходят все. Понравилось братиям вашим распоряжение, сделанное в Сергиевой Пустыне!» [352]
