У егеря мне рассказали удивительную историю. Под большим секретом Василий поведал мне, что его семья несколько лет скрывала от властей жившего в уединении в лесу за хутором Санчар схимонаха с послушником и помогала им. У них в скрытом месте стояла небольшая келья. Огород там, где сплошь росли густые пихты, завести им не удалось, поэтому монахам приходилось спускаться за сухарями и продуктами на хутор. Однажды они, погасив очаг и притворив палкой дверь, ушли на Псху, а когда вернулись, то на месте бывшей кельи обнаружили лишь тлеющий пепел. После случившегося монах с послушником подались в Сухуми, где у них начались искушения, а затем, как рассказывал егерь, в какой-то Таджикистан. Этот человек оказался тем самым схимником, которому когда-то отец Пимен помогал устраивать в таджикских горах пещеру для отшельничества. Поистине неисповедимы пути Господни!
Те, кто говорят, что хотят быть счастливыми, обманывают и себя и других, потому что хотят счастья по своему разумению, испорченному грехом. «Счастье» их источено ржавчиной, изъедено молью и вдобавок украдено мысленными ворами, которые подкапывают и крадут из сердца все благое. Совершенное предание Христу самого себя, всей души и всего разумения своего — вот истинное стремление к подлинному счастью, ибо Ты, Господи, даешь таким верным душам возможность всецело пребывать в Тебе Самом, Источнике истинного счастья, превосходящего разумение человеческое.
Кто не имеет решимости устремиться к полноте духовного счастья, уверяя себя и других, что для них достижение его невозможно, заодно оправдывая себя тем, что не имеют на это сил, обманывают сами себя и всех остальных. Они не постигают возможности обрести в Господе безконечные силы на стяжание непоколебимого и нетеряемого не только лишь земного счастья, но и самого главного — непреходящего Небесного блаженства. У тех, кто тешит себя выдуманным из головы ложным и призрачным «счастьем», в ослепленных сердцах и замутненных головах рождается ненависть к духовным словам, ибо они обличают их в полном самообмане. Если душа понимает, что Истина — во Христе, то понимает, что в Нем — и все остальное, что прилагается к Нему.
Всякие отношения с миром цепляют душу соблазном постоянного с ним общения, отторгая ум от Бога. И лишь во Христе сердце находит мир и тишину.
Нагруженный доверху сухарями и куличами, я шел по улице, провожаемый верующими сельчанами. Путь на Решевей предстоял неблизкий — двенадцать километров. В подряснике, епитрахили, поручах и в короткой мантии мне было очень жарко. На груди висел ковчежец со Святыми Дарами. Ночью прошел дождь, и утром сильно парило. Хотя по спине бежали струйки пота, в груди словно бурлила пасхальная радость. В голове безпрерывно звучал праздничный канон. Радость переполняла меня, и я, простившись с провожающими, громко пел «Христос воскресе из мертвых…», широко шагая по тропе. Такой удивительной Пасхи, как на Псху, мне еще не приходилось испытывать. Благодать была такая, что даже тело она пронизывала с головы до ног.
На тропе из Псху путь преградило весеннее грязное болотце от разлившегося ручья. Из грязи чуть виднелись скользкие валуны, по которым предстояло перейти на другую сторону. Ботинки скользили. Стало ясно, что перебраться через это болотце я не смогу, а обойти его невозможно: слева — плетень, справа — обрыв. Я помолился и отважно ступил на первый скользкий валун, затем на другой, но не удержался и… упал.
«Боже… — только и смог я сказать. — Ведь я со Святыми Дарами!»
И тут, даже не знаю как это получилось: когда я находился почти у самой поверхности грязной воды, уже падал в нее на левый бок, меня как будто что-то легко подняло и, вместе с рюкзаком, поставило на ноги. Вес тела исчез, словно оно ничего не весило и было безплотным, словно воздух. Не помня, как мое тело оказалось на другом берегу, я посмотрел назад: мне не верилось тому, что случилось. Словно неуловимое дыхание чудной милости Божией на миг коснулось меня. «Прости меня, Господи, что я такой грешный и рассеянный! Впредь я буду стараться быть внимательным…» Весь обратный путь я шел с молитвой, приноравливаясь на каждый шаг говорить одно слово Иисусовой молитвы. С того мгновения, где бы я ни шел, старался в движении всегда повторять Иисусову молитву.
После Светлой седмицы приехали на двух лошадях Василий Николаевич с сыном. Они привезли плуг и мешок картофеля. Вдвоем эти труженики вспахали огромный огородный участок и показали мне, как сажать картофель.
— Не дожидайся своих из Москвы, сажай сам, пока пора не прошла. А то на весь год останетесь без картошки! — растолковывал мне бригадир, хозяйским взглядом окидывая кочковатую пашню. Я посадил около двадцати рядков картофеля, остальная часть земли пока пустовала. Заглянул проведать меня сосед Илья Григорьевич. Он одобрил посадку:
— Земля эта долго отдыхала! Сажай в нее все, что есть!
— А больше ничего нет, Григорьевич!
— Ну, возьми у нас!
Мы отправились к ним на огород, где его жена, Мария, выращивала рассаду. Они дали мне для посадки все, что у них осталось. Вечером я с тихой радостью смотрел, как весенний ветерок играет с молодыми побегами помидоров. Ближе к дому я посадил огурцы, морковь, свеклу и тыкву. Подальше посеял кукурузу. По краю огорода посадил фасоль и воткнул для нее длинные палки. Через неделю прошли обильные ливни, и вскоре весь наш огород зазеленел молодыми всходами. Заодно я поднял на столбы упавшие на землю виноградные лозы, расчистил от сорняков цветущие красные лилии — участок возле дома похорошел на глазах.
Взяв с собой подарки — неприкосновенный запас из двух пачек шоколада, я отправился вечером в гости поблагодарить соседей за помощь с огородом. Старушка штопала носки мужа, сам Григорьевич слушал радио, на печи шумел чайник.
— А, гость пришел! — обрадовались старички. — Садись, пей чай!
Они придвинули мне хлеб, мед и кипяток, чтобы я мог разбавить «чай». Шоколад мои соседи повертели в руках:
— Спасибо, но мы такое баловство не признаем. У нас мед есть! А за шоколад спасибо, мы его внучке отдадим…
— Кабаны не безпокоят? — за чаем спросил Илья.
— Возле изгороди всю землю изрыли и проделали дыру в сад. Я закрыл ее сучьями — ответил я.
— Вот-вот, а в огород они мастера лазать… Не оставляйте для них хода! — одобрил охотник. — А что они осенью вытворяют в лесу — словно трактор прошел! Видел я забавную сцену, прямо кино… — продолжал Илья Григорьевич, посмеиваясь. — Вечерком иду лесом домой. Слышу — рев. На дереве медведь сидит и груши трясет, а внизу кабаны ходят и подбирают. Тот им орет и лапой машет, а свиньи на него никакого внимания. Медведь прямо сверху как рухнет на них, те, понятно, врассыпную. Он на грушу снова, значит, лезет, а те под деревом стоят и ждут. Можно сутками смотреть. Настоящее кино…
За разговорами я не заметил, как стемнело. Стал накрапывать дождь. Сунув за пазуху горячий хлеб, которым меня наделили хозяева, я стал прощаться.
— А фонарик есть?
— Есть, «жучок».
Илья поглядел на мой механический фонарик:
— Не очень надежен. Ну ладно, с Богом!
Темнота на тропе стояла полная. Фонарик жужжал в руке, высвечивая мокрые кусты фундука и каштановые деревья. Неожиданно в кустах слева что-то зашумело. Я направил туда свет фонарика, быстро нажимая на рукоятку и стараясь поярче осветить темноту. Послышался топот, и… мой фонарик внезапно погас.
Напрасно я тряс его и пытался получше ввернуть лампочку. Она перегорела, и совершенная темнота обступила меня со всех сторон. Нащупывая ногами тропу, я медленно двигался вперед, вытянув руки, чтобы не столкнуться с деревом. Помыслы один страшнее другого начали устрашать меня. Что это было в кустах? Кабан? А вдруг медведь? Страшная мысль, что мои руки могут внезапно упереться в оскаленную морду или мохнатую грудь медведя, вставшего на дыбы, парализовала меня. Я начал громко читать Иисусову молитву, пытаясь определить, где я нахожусь, и ощупывая почву ногами. Моросящий дождь заливал лицо. Мне казалось, что это ночное приключение длится целую вечность. Когда мои руки нащупали калитку, мне стало смешно: какие глупости лезут в голову! Но с той поры я всегда носил с собой запасные лампочки для фонарика.
На следующий день ко мне зашел милиционер с ружьем на плече и молча протянул мне телеграмму от отца Пимена: «Встречай в Сухуми. Приезжаю с братьями и грузом».
— Спасибо, Валера. А у меня есть к тебе вопрос.
— Слушаю.
— Ты почему на Пасху не причащался?
— Батюшка, я все это очень уважаю, — ответил он, широко улыбаясь. — Однако верующим я стану, как мне кажется, еще очень нескоро, может быть, только к старости… Но если нужна какая-нибудь помощь, я всегда рад помочь!
