Ответ:Да, это правильно. Когда исчезает наблюдатель, нет возможности для применения понятий высшего и низшего, а потому нет более и какой-либо склонности к борьбе, к попыткам достичь высшего. Тогда вы просто находитесь там, где существуете.
Вопрос:Можно ли устранить наблюдателя силой? Не будет ли это снова игрой оценок?
Ответ:Не нужно считать наблюдателя каким-то злодеем. Если вы начнете понимать, что цель медитации не в том, чтобы подниматься выше, а в том, чтобы присутствовать здесь, тогда наблюдатель не будет настолько действенным, чтобы выполнять свою функцию,– и он автоматически отпадет. Основное качество наблюдателя – стараться быть чрезвычайно действенным и деятельным. Но тотальное осознание есть нечто, чем вы уже обладаете; поэтому честолюбивые или так называемые «успешные» попытки осознания ведут к собственному поражению. И когда наблюдатель начинает видеть свою ненужность, он просто отпадает.
Вопрос:А может ли существовать осознание без наблюдателя?
Ответ:Да, потому что наблюдатель – только безумие. Вы могли бы обладать полным раскрытием, всеохватывающим обозрением ситуации без необходимости различать между двумя сторонами, между «я» и «другим».
Вопрос:А будет ли это осознание заключать в себе чувство блаженства?
Ответ:Не думаю; потому что блаженство – весьма индивидуальное переживание. Вы отдельны; и вы переживаете блаженство. Когда наблюдателя нет, нет и оценки переживания, ни приятного, ни болезненного. Когда вы обладаете всеобъемлющим осознанием, без оценки, свойственной наблюдателю, тогда блаженство становится несущественным в силу того факта, что отсутствует тот, кто его переживает.
Поскольку выясняется, что никто не собирается нас спасать,– в том смысле, что никто не собирается чудесным образом принести нам просветление, рассматриваемый нами путь называют «трудным путем». Этот путь не подтверждает наших ожиданий: мы думали, что принятие нами буддийского учения будет мягкой, мирной и приятной процедурой, проникнутой состраданием. Но перед нами – тяжелый путь, простая встреча двух умов, и если вы хотите встречи, если открыли свой ум, тогда открывает свой ум и учитель. Здесь нет речи о магии: условия раскрытия создаются взаимными усилиями.
Вообще, когда мы говорим о свободе, об освобождении, о духовном понимании, мы думаем, что для их достижения нам совсем ничего не надо делать, что кто-то другой позаботится о нас. «У вас все в порядке, не тревожьтесь, не плачьте, я позабочусь о вас». Мы склонны думать, что все, что нам надо делать,– это вступить в члены какой-то организации, заплатить за посвящение, расписаться в графе, а затем выполнять данные нам инструкции. «Я твердо убежден, что ваша организация разумна; она отвечает на все мои вопросы. Вы можете дать мне любую программу; если вы хотите поставить меня в трудные ситуации, сделайте это; оставляю вам полную свободу действий». Такое отношение обеспечивает удобство положения: не надо ничего делать – только следовать приказаниям. Все перекладывается на плечи другого – он наставляет вас, избавляет вас от недостатков. Но, к нашему удивлению, ничего подобного не происходит. Идея о том, что нам ничего не нужно делать самим, представляет собой чрезвычайно желанную мысль.
Для того, чтобы проложить себе дорогу через трудности пути и по-настоящему войти в жизненные ситуации, глубоко и правильно, требуется гигантское усилие. Поэтому вся суть трудного пути как будто заключается в том, чтобы узнать самого себя, пройти через процесс снятия масок. Человек должен охотно остаться в одиночестве, а это трудно.
Я не хочу сказать, что сущность трудного пути состоит в том, что мы обязаны быть героями. Поза «героизма» основана на предположении, что мы плохи, нечисты, недостойны, не готовы для духовного понимания. Мы должны реформировать себя, стать отличными от того, что мы такое. Так, если мы, например, принадлежим к американцам среднего класса, нам необходимо бросить работу, уйти из колледжа, покинуть свою виллу, отрастить волосы, может быть, испробовать наркотики. А если мы хиппи,– мы должны бросить употребление наркотиков, остричь волосы, выбросить рваные джинсы. Мы думаем, что мы особые люди, герои, что мы отворачиваемся от искушений. Мы делаемся вегетарианцами, становимся тем или другим; ведь можно стать столь многим! Мы думаем, что этот наш путь является духовным, потому что он идет буквально против всего, к чему мы привыкли; но это просто путь ложного героизма; и единственным героем на таком пути оказывается наше эго.
Мы можем довести ложный героизм такого рода до крайних пределов, поставить себя в чрезвычайно суровые ситуации. Если учение, с которым мы связаны, рекомендует стоять двадцать четыре часа в сутки на голове, мы делаем это. Мы очищаем себя, совершаем различные аскетические подвиги; и мы чувствуем себя чрезвычайно очищенными, преображенными, добродетельными. Какое-то время нам кажется, что во всем этом нет ничего ошибочного.
Мы можем подражать некоторым духовным путям, например, пути североамериканского индейца, пути индуиста, японского дзэн-буддиста. Мы можем сбросить костюмы, воротнички и галстуки, снять пояса, штаны и обувь в попытках последовать их примеру. Или мы можем решить отправиться в Северную Индию, чтобы присоединиться к живущим там тибетцам; возможно, мы даже станем носить тибетскую одежду и примем тибетские обычаи. Это покажется нам «трудным путем», потому что на нем всегда будут появляться препятствия и искушения, отвлекающие нас от нашей цели.
Сидя в каком-нибудь индийском ашраме и не видя шоколада в течение шести или семи месяцев, мы мечтаем о шоколаде или о каких-то других любимых блюдах. Может быть, мы чувствуем тоску по Рождеству или новогоднему празднику, но мы все же думаем, что нашли путь дисциплины. Мы боролись, преодолевали трудности этого пути и стали вполне компетентными мастерами какого-то рода дисциплины. Мы ожидаем, что магия и мудрость нашей тренировки и практики приведут нас к правильному пониманию состояния ума. Иногда мы думаем, что достигли своей цели. Может быть, мы оставались полностью «возвышенными» или сосредоточенными в течение целых шести или семи месяцев. Позднее наш экстаз исчезает. И все продолжается как и прежде, день за днем. Как же мы будем вести себя в такой ситуации? Мы можем оказаться способными оставаться в «возвышенном» или блаженном состоянии и дольше, но потом нам вновь приходится возвращаться, приходить или опускаться к нормальному уровню.
Я не говорю, что внешние или дисциплинарные традиции неприменимы к духовному пути. Я скорее имею в виду тот факт, что у нас существует представление о необходимости какого-то рода лекарства или магического средства, чтобы помочь нам в достижении правильного состояния ума. Этот подход к проблеме не может быть верным. Мы надеемся, что манипуляции с материей в физическом мире дадут нам возможность прийти к мудрости и пониманию. Мы, пожалуй, даже ожидаем, что сведущие ученые сделают это для нас. Они могут положить нас в какую-то особую больницу, дать нам подходящее лекарство и поднять нас к высокому состоянию сознания. Но я думаю, что, к нашему несчастью, это невозможно, ибо мы не в состоянии уйти от того, чем мы реально являемся; мы все время несем с собой свое состояние.
Таким образом, мы вернулись к тому, что нам нужно полностью раскрыться, и в этом случае требуется своего рода реальный дар, жертва. Этот дар может принимать любую форму. Но для того, чтобы он был осмысленным, необходимо обязательно включить в него ваш отказ получить что-либо взамен. Не имеет значения, сколько титулов вы имеете, сколько костюмов экзотического покроя вы износили, сколько философских систем изучили, в каком количестве начинаний или священных церемоний принимали участие. Мы должны оставить свое стремление получить нечто в ответ на дар. В самом деле, этот путь оказывается очень трудным.
Может быть, мы замечательно провели время, путешествуя по Японии. Возможно, мы с удовольствием ознакомились с. японской культурой, красивыми дзэнскими храмами, с великолепными произведениями искусства. И дело не только в том, что мы нашли эти переживания прекрасными; они также сообщили нам нечто. Эта культура – творение целого стиля жизни, совершенно отличного от стиля жизни западного мира,– и создания японской культуры как бы беседовали с нами. Но до какой степени изящество этой культуры и ее образов, красота ее внешних форм потрясли нас, коснулись нас? Этого мы не знаем; мы просто хотим смаковать свои приятные переживания, не желая слишком тщательно их исследовать,– ибо это пространство чувствительно.
Или может случиться так, что какой-то гуру дал нам посвящение в очень волнующей и необыкновенно значительной церемонии. Церемония была прямой, подлинной и прекрасной; но какую часть переживания мы захотим подвергнуть исследованию? Это переживание чересчур хрупкое для исследования; а мы склонны к тому, чтобы тщательно оберегать и сохранять вкус и прелесть такого переживания так, чтобы в плохие времена, когда мы находимся в подавленном и мрачном настроении, можно было бы вызвать в уме это воспоминание и упокоить себя, убедить себя в том, что мы действительно находимся на пути. Это совсем не будет трудным путем.
