Я попросил:
— «Боже мой, я не хочу, чтобы Ты со мной говорил, не хочу, чтобы Ты показал мне знамение. Любовью Твоей покажи мне что–то простое, по чему я смогу понять, должен ли я уехать или остаться. Очень простое. Я не прошу чуда. Мне стыдно».
Я решил поститься три дня, не вкушая даже воды, и эти три дня провести в совершенном молчании и молитве, ожидая ответа Божия.
И ответ пришел. Когда я был в церкви Святого Герасима, приходили разные люди, чтобы поставить свечки. В какой–то момент входит женщина с ребенком. Ребенок был, вероятно, учеником первого класса гимназии. В руках у него были школьные учебники. Один из них был по физике. Я попросил у него учебник, чтобы посмотреть просто из любознательности. Это было моим обыкновением.
Я листал книжку и открыл одну страницу, где был показан следующий физический опыт:
….в спокойную воду озера бросают маленький камень. Вода теряет свое спокойствие и покрывается рябью на небольшой площади. Если потом бросить камень побольше, то рябь будет больше и на большей площади. Новые волны заглушат прежние…
В тот момент мне и пришел ответ на мою дилемму. Это было просвещение от Бога.
Я подумал следующее: маленькая «рябь» песен за стенами церкви может быть поглощена большими «волнами» от усердных молитв, которые произносятся в церкви. В тот же миг в уме у меня явственно прозвучало: «Если ты служишь в церкви литургию и ум твой — в Боге, то кто может помешать тебе?»
Я так и приготовился поступить. При служении литургии я предавался любви Христовой, с великой ревностью и большим духовным напряжением совер-.шал драму Божественной литургии, страшную драму Голгофы. Радость моя была безмерна. Я поверил в то, что Бог разрешил мою проблему. Действительно, в воскресенье утром я пришел в церковь, исполненный надежды. Дал возглас: «Благословен Бог наш…»
Ум мой был сосредоточен на одной службе, и только. Я ощущал себя на небе, а внизу и рядом со мною — молящиеся, словесные овцы Божий. В Божественной благодати я ощущал всех нас. Снаружи бешено орал граммофон. Я не слышал ничего. Впервые я пережил такую Божественную литургию. Это была самая прекрасная литургия во всей моей жизни. И с тех пор все Божественные литургии были такими.
Тогда я все хотел постигнуть во всей полноте и до самой глубины
Я много пережил в те годы, когда находился в Афинской поликлинике. Греция, особенно Афины, переносила испытания войны, оккупацию, голод и смерть,
которая косила людей ежедневно. Я делился с больными просфорами и всем, что мне приносили. Их душевная боль подталкивала меня к состраданию.
Даром прозорливости я видел глубины их душ. Я молился о тех, кто приходил ко мне и рассказывал о своей телесной болезни. Это побуждало меня к изучению. Видя больной член тела, я хотел узнать его научное название и ту роль, которую играют все органы тела: печень, поджелудочная железа и другие члены.
Поэтому я купил книги по медицине, анатомии, физиологии и тому подобном, чтобы изучить это и быть информированным. Для лучшего образования некоторое время я посещал аудиторные занятия на медицинском факультете. Такая любознательность у меня была ко всему. Я все хотел узнать во всей глубине и широте. Если я шел на какой–нибудь завод, я хотел узнать во всех подробностях о том, как он работает. Если посещал музей, то часами интересовался скульптурой. Я вам расскажу один случай.
Однажды в воскресенье в обеденное время я проходил мимо Археологического музея. У меня было немного времени, и я подумал, не зайти ли мне туда. Я ходил по залам, рассматривая статуи. В одном из залов была группа с экскурсоводом. Стояла полнейшая тишина. Я подошел поближе. Но когда экскурсовод меня завидела, она шепнула группе:
— Подошел поп. Я попов не перевариваю. Но этот, мне кажется, не такой, как все.
Я подошел еще ближе и сказал:
— Добрый день.
— Добрый день, — ответила экскурсовод.
— Можно мне послушать то, о чем вы рассказываете?
— Конечно.
Мы ходили от одной скульптуры к другой. И вот мы встали перед статуей Зевса. Он восседал на своем
престоле и метал в людей молнии. Экскурсовод, закончив свой рассказ, повернулась ко мне и спросила:
— А вы, батюшка, что скажете? Как вам эта статуя?
— Я не разбираюсь в статуях, — ответил я. — Я лишь смотрю и удивляюсь искусству скульптора и творению Божию, которое совершенно, и понимаю, что скульптор, создавший это произведение, имел обостренное чувство Божественного. Посмотрите на Зевса: хоть он мечет в людей молнии, лицо его спокойно. Он не разгневан. Он — бесстрастен.
— Экскурсоводу и всей группе мое объяснение очень понравилось. О чем это нам говорит? О чем? О том, что Бог не одержим страстью даже тогда, когда нас наказывает.
Как–то я пошел учиться птицеводству.
Я во всем был любознателен, как уже вам сказал. Как–то я пошел учиться птицеводству. Правду вам говорю! Потом я ходил к профессору, который преподавал пчеловодство. К тому же родом он был с острова Керкира. В классе были совершенно разные люди: юноши, девушки, молодежь и старики. Закончив урок, преподаватель подошел ко мне и говорит:
— Геронда, знаешь, что я понял? То, что ты достигнешь больших успехов в пчеловодстве.
Я спрашиваю:
— Почему ты так решил?
— По тому, как ты смотришь и с каким вниманием слушаешь, я сделал вывод, что ты годишься на пчеловода. Ты преуспеешь. Ты будешь находить с пчелами общий язык, разговаривать с ними, и они тоже будут с тобой говорить.
Я ему отвечаю:
— Да, это так. Я буду разговаривать с пчелами, пойду на пасеку, буду слушать их, понимать их и резвиться с ними. Тогда я «потеряю» и рясу, и камилавку!
Я жаждал продолжить свой аскетический подвиг в любом месте, пусть даже в то время, когда я находился в центре Афин!
Но главным моим делом, с тех пор как я стал духовником, была исповедь. Я исповедовал бесконечными часами, днями и ночами, целыми сутками. Исповедовал либо в монастыре Святого Харалампия на Эвбее, либо в храме Святого Герасима, либо в монастыре Святого Николая, либо в Калисье, либо здесь, в монастыре. Даже когда болел, а болезней было много и были они продолжительные, хронические, я с любовью Христовой принимал те души, которые послал мне Бог.
Я жаждал продолжить свой аскетический подвиг в любом месте, пусть даже в то время, когда я находился в центре Афин! Так, я не нашел ничего лучше, как спрятаться на холмах Турковунья. Там мы жили с родителями, с моей сестрой и племянницей в одном домишке из бетонных плит. Ночами мы работали в молчании и молитве. У нас были станки, на которых мы изготавливали на продажу футболки и свитера. На эти сбережения мы хотели построить монастырь.
Еще мы делали ладан. Превосходный ладан, моего собственного изготовления, по моим рецептам, по моим пропорциям с пятьюдесятью ароматическими добавками. По запаху я различал и ладан, и остроту добавок. Своими пропорциями я исписал целую тетрадь. Целая тетрадь рецептов, которые я использовал, когда приготавливал для ладана ароматические вещества.
Все ароматические вещества, которые у меня были, я выстроил по порядку. Около пятидесяти флаконов с различными веществами. Вот это была тайна! Все эти флаконы я знал. Я знал запах каждого флакона, его силу и остроту. Я знал, что из этого флакона нужно взять де
сять частей, из другого — две, или три, или одну часть, и приготовлял прекрасные составы, редкие. Все это я записывал в тетрадь, как уже говорил, но ее у меня украли. Я знаю, кто украл, но не хочу говорить, не нужно…
Поистине, я был простецом…
Я не знал ни мира, ни того, как нужно себя вести в обществе, был простым, О манерах общения я не имел никакого представления, потому что вырос в горах. Я пожил немного у своего крестного в Пирее, но и там сам себя обслуживал. Дочки его ставили мне пищу на стол, я кушал в одиночестве, спал на мансарде.
Я не знал, как за столом держать вилку, ложку. Послушайте, я вам кое–что расскажу.
Куда меня ни приглашали, я никуда не ходил. Но однажды меня пригласили послужить молебен у одной больной женщины, которая работала напротив поликлиники, недалеко от муниципалитета. Очень хорошая женщина, благочестивейшая. Но пока мы шли до ее дома, пока молились, прошло около часа, и мне настойчиво стали предлагать:
— Садитесь за стол.
— Нет, — отвечаю, — я не могу. Мне нужно идти. Ее муж говорит:
— Мы понимаем это как знак пренебрежения к нам, потому что ты голоден. Батюшка, мы обидимся. Уважь нас. Вот и наша дочурка просит.
У них была дочь. Они недавно поженились. Очень хорошая девочка.
Тогда я принял предложение. Я прочитал молитву благословил стол, и мы сели есть. Маленькая дочурка увидела, как я ем, и говорит родителям:
— Мам, он неправильно держит ложку. А они:
