— Господи, помилуй меня, самого непотребного из всех живших когда-либо на земле людей.
Мы добрались до храма святого Харалампия незадолго до вечерни. Поклонились святым иконам, поставили свечки. Юродивый предложил мне остаться на вечерне. Я согласился и сразу же пошел на клирос, чтобы принять участие в пении. Выйдя из храма, я заметил, что Иоанн находился в каком-то необычно радостном состоянии, а когда мы сели в машину, он запел:
— Десять-десять, десять-десять, поднимаюсь по ступенькам, ради Твоих очей, очей Твоих, Христе…
Это он изменил слова известной в Греции песни, но всех слов я не запомнил.
Затем он повернулся ко мне и спрашивает:
— Анастасий! Десять на десять сколько будет?
— Сто, Иоанн. А почему ты спросил?
— Да потому, что святой Харалампий очень обрадовался, что ты пел на службе, и он тебе даст сегодня сто радостей. И каких радостей! И каких радостей! — сказал он и продолжил петь…
Мы с ним расстались в районе Каминия в Пиреях[51], в доме Георгия, сына той бабушки, что находилась в больнице «Евангелизмос», потому что Иоанн хотел ему сообщить о состоянии здоровья его матери, а я тем временем вернулся домой.
— Где ты был? Я искала тебя. С самого полудня, как уехал, ты ни разу не позвонил мне, — сказала жена, как только я вошел в дом.
— Что-то случилось с детьми? — спросил я, догадываясь по ее голосу, что произошло что-то серьезное.
— Я же тебя просила, чтобы ты всегда брал с собой мобильный телефон и я могла тебя найти. Но ты ведь никогда не слушаешь. Ты слов не понимаешь…
Я еще больше стал волноваться.
— С детьми все в порядке, — успокоила меня жена и попросила присесть. — Позвонил мой двоюродный брат Афанасий, с острова.
— И что он тебе сказал? Умер кто-нибудь из родственников? — спросил я с недоумением.
— Да нет же, Анастасий! Не перебивай и послушай меня! Он меня спросил, продаем ли мы тот участок земли, который перешел мне в наследство от отца.
— Что он хочет? Он собирается его купить? Так участок ничего же не стоит! Если твой брат желает, мы можем отдать его даром. Все равно от него никакого толку нет, поскольку на нем невозможно ни оливки посадить, ни что-то еще сделать, — продолжал я комментировать эту новость и стал подниматься, чтобы уйти.
— Ну ты совсем невыносим, Анастасий! Не брат интересуется, а одна крупная гостиничная компания, которая нам предлагает за этот участок 100 миллионов драхм[52].
Тогда все, кто находились в зале, воскликнули: «О! Вот это да!» Многие стали осенять себя крёстным знамением. Все радовались. Кир-Анастасис продолжал:
— Будучи поражен услышанным, я переспросил жену:
— Сколько?!
— Сто миллионов, а может даже чуть больше.
Тогда мне вспомнились слова юродивого и я запел:
— Десять-десять, десять-десять, десять на десять
— будет сто, для Тебя, Христе!
— Ты что, с ума сошел? Я тебе говорю о серьезных вещах, а ты песни вздумал петь? Что с тобой?
— воскликнула жена.
Ничего ей не ответив, я поспешил к нашим домашним иконам и с благодарностью Богу стал делать земные поклоны. Со слезами на глазах я целовал икону святого Харалампия, вспоминая слова юродивого о ста радостях. Я себя чувствовал, как тот супруг доброй и святой христианки. Прошло всего лишь три месяца с тех пор, как я раздал все свои сбережения. В итоге земельный участок мы продали за 105 миллионов драхм.
Вместе с вами, отец Василий и добрые мои соседи-христиане, только теперь узнаёт и моя жена причину, почему я тогда вел себя именно таким образом.
До поздней ночи я ожидал юродивого Иоанна у его дома, чтобы разделить с ним мою радость, но он до часу ночи так и не вернулся. Я встретился с ним лишь на следующий день и все ему рассказал.
— Сколько Псалтирей ты купишь на эти деньги, Анастасий? — спросил он.
— Наполним все Афины, — ответил я, смеясь. — Не будет ни одного дома без Псалтири и Нового Завета.
— Господь наш Иисус Христос, дорогой мой Анастасий, знал, что в твоем сердце нет коварства, и поэтому еще раньше записал тебя в Свое воинство, — с доброй улыбкой глядя на меня сказал юродивый.
Почему Господь решил именно так, блаженный мне не объяснил, а я и не любопытствовал, потому что теперь первостепенное значение для меня имеет то, чтобы быть Его воином и достойно носить всеоружие Христово.
Но я уже достаточно утомил вас своим многословием. Думаю, что уже пришло время огласить письмо юродивого, — сказал кир-Анастасис, разворачивая письмо.
Отец Василий посмотрел на часы, поднялся со своего места и сказал:
— Анастасий! Думаю, что все, рассказанное тобой, уже составляет часть письма блаженнопочившего. Поэтому, поскольку отсутствуют многие наши знакомые и соседи, предлагаю не читать письмо юродивого сейчас, а огласить его на сороковой день на отдельном нашем собрании, которое мы подготовим в его память. Как вы думаете, братья и сестры?
— Нет, отче! Пусть он прочитает письмо сейчас! Ведь кто доживет, а кто-то и не доживет до сорокового дня, как говорится в народной пословице, — воскликнул хозяин бакалейной лавки.
— Давайте задержимся еще на полчаса, — добавил кир-Апостолис, обращаясь к присутствующим.
Остальные тоже выражали свое несогласие с отцом Василием, который быстро согласился и дал знак кир-Анастасису чтобы он продолжил.
Кир-Анастасис предварил оглашение письма следующими словами:
— Я прекрасно понимаю ваше нетерпение, но вместе с тем понимаю и отца Василия, который беспокоится, как мне кажется, о том, как удержать в ваших сердцах неугасимым тот пламень веры, который зажег блаженный Иоанн через сегодняшнюю нашу встречу. Хочется верить, что прочтение этого письма, которое я назвал бы завещанием, откроет нам новые духовные горизонты, к которым зовет нас Господь, и явится новым источником вдохновения для всей Православной Церкви. И не следует забывать, что лишь сейчас, когда вы станете записывать все важные случаи из жизни Иоанна и опыты общения с ним, будет постепенно раскрываться для нас все величие его святости.
Вы ведь знаете, что святые, находясь на Небе, ходатайствуют о нас пред Богом и молятся о нас. И это, несомненно, является утешением как для меня, окаянного, так и для всех вас. Великое дело — взирать на Небо и просить своего соседа, нашего друга, святого человека, молитвенной помощи и ходатайства о нас перед Христом, да спасет души наши, да унаследуем и мы благословенное Царство Небесное. Я теперь глубже понимаю смысл вочеловечения[53] Господа нашего Иисуса Христа, Единородного Сына Небесного Отца. Безграмотный юродивый научил меня тому, чему не могли научить десятки книг в школе и университете. Благодаря «чудачествам» Иоанна спала пелена с моих глаз и постепенно пришло прозрение. Под руководством юродивого я стал понимать, что значит быть истинным христианином. Мне открылось неведомое ранее удивительное и, как оказалось, единственное во всем мире богатство Православия, содержащееся в церковных службах, всенощных бдениях, в исповеди, в литургии и во всем святоотеческом предании.
После этих слов кир-Анастасис открыл письмо и стал читать:
«Дорогой мой Анастасий!
Когда ты получишь это письмо, я буду уже очень далеко. Имею надежду обрестись в обителях Христа, Которого я возлюбил больше всего на свете. Надеюсь, что Он до конца проявит Свое безграничное милосердие и даст мне маленький уголочек в Царстве Небесном. Мой Ангел Хранитель известил меня, что мне уже пришло время уйти, и Пресвятая Богородица подготовила к этому мою душу.
Не скрою от тебя: мне страшно предстать пред Судом Божиим. Боюсь того страшного момента, когда Господь повелит моему Ангелу Хранителю огласить книгу моей жизни перед лицом стольких святых…
Пусть будет хорошо на Небе моей почившей мамочке за то, что она научила меня любить Церковь. „Яннакис[54], — говорила она, — чтобы беседовать со Христом, тебе нужно иметь чистое сердце. И для этого усердно проси Пресвятую Богородицу время от времени очищать его, Она ведь непрестанно бережет нас и заботится о нас как истинная Госпожа и Царица Неба и Земли. Проси, чтобы очищала Она и весь наш район от злых духов, демонов, которые всячески мешают нашему благодатному неразрывному общению с Богом, подстрекая нас на грех“.
Моя мама была необразованная, как и я. Но она получила такое великое благословение от Христа, что все желания ее исполнялись. Что бы она ни попросила, Он все ей давал.
Своего отца я помню совсем немного. Он был убит в 1940 году на границе Греции и Албании в бою с итальянцами[55]. Мама мне говорила, что он пожертвовал своей жизнью ради спасения своего взвода. Она часто меня побуждала читать и перечитывать, несмотря на мою почти полную безграмотность, письмо, которое ей прислали из Генерального Штаба. „Будь похожим, мой дорогой Яннакис, на своего отца, который отдал свою жизнь ради других и достойно обрел место рядом со Христом. Счастье заключается в жертвенности и в мученичестве. Стань воином Христовым! Тогда ты станешь героем!“ Вот так воспитывала меня мамочка в вере Христовой.
