Кэрри Ховард подросла, стала хорошенькой и грациозной. Она была женственна и в то же время очень скромна. К ее достоинствам можно было отнести и ее открытый характер. По этой причине она была в центре внимания как пожилых, так и молодых джентльменов. И было уже несколько претендентов на ее руку.
Анну Динсмор, которой было четырнадцать, считали более красивой, чем Кэрри, но в обращении она была менее приятной. Как и в детские годы, она осталась дерзкой, развязной и тщеславной. Она была достаточно рослой для своего возраста. Ее совершенное самообладание, взрослая внешность и поведение многих вводили в заблуждение, и ей легко давали семнадцать. У нее было гораздо больше мирской мудрости, чем у ее очаровательной племянницы. Кроме того, Анна была — по крайней мере, в своих собственных глазах — очень стильной и модной леди. Когда ее брата Хораса не было рядом, она вела себя с Элси довольно надменно: упрекала ее, наставляла, давала указания. При этом Анна очень гордилась тем, что все обычно думали, будто она старше Элси.
Элси же нисколько не утратила той детской простоты, которой она обладала пять лет назад. На ее лице осталось все то же кроткое и мягкое выражение, она не была высокомерна, ни излишне застенчива, вела себя со спокойной грациозностью. Элси не считала
себя за важную персону, но не было в ней и страсти к самоуничижению. По сути, она вообще редко думала о себе. Чаще всего ее поглощали мысли о том, как сделать других счастливее.
Четыре девушки собрались в комнате Люси. Та показывала Кэрри и Анне подарки, полученные на день рождения.
— Что скажете о моей прическе, девочки? — спросила Анна. Она крутилась перед зеркалом, то приглаживая и приминая локоны, то взбивая их. — Это новомодная прическа. Такую же сделали в Нью-Йорке Изабель Карлетон. Я увидела ее и отправила к ней Делайю узнать, как эта прическа делается.
Делайя была служанкой мисс Анны. Она также приехала в Ашлэнд, чтобы уложить к вечеринке волосы своей юной госпожи.
— Красиво, — сказала Люси. — Я попрошу Минерву сделать мне сегодня вечером такую же прическу. Посмотрим, подойдет ли она мне.
— Делайя покажет, как она делается, — сказала Анна. — А тебе нравится, Кэрри?
— Довольно симпатично. Однако — извини, что я так говорю,— но мне кажется, что она подходит взрослой женщине, а не юной тринадцатилетней леди, — ответила Кэрри добродушной шуткой.
Анна покраснела, выглядела она раздраженной.
— Мне уже почти четырнадцать, — ответила она, слегка тряхнув головой. — Я слышала, как мисс Карлетон говорила маме, что с моим ростом и идеальными манерами я могу сойти за семнадцатилетнюю.
— Может быть и так. Конечно же, я-то знаю, сколько тебе лет, и не могу объективно оценить, как такая прическа будет восприниматься незнакомыми людьми.
— Я вижу, ты стала укладывать волосы по-детски. К чему это? — спросила Анна, поворачиваясь к Элси. — Тебе пора стать хоть немного женственней.
— Да, но при чем тут одежда и прическа? Так говорит папа, и, конечно же, я знаю, что он прав.
— Он не позволяет тебе делать разные прически?
— Нет, — ответила Элси, спокойно улыбаясь.
— Почему ты улыбаешься?
— Элси, а ты хоть раз пробовала уложить волосы? — спросила Кэрри.
— Попробуй сделать прическу сегодня вечером, Элси! Мне бы хотелось посмотреть на тебя, — воскликнула Люси.
— Да, — сказал Элси, отвечая на вопрос Кэрри. — Анна убедила меня однажды сделать модную прическу. Мне она показалась весьма красивой. И маме она понравилась. Но папа посмотрел на меня с игривым удивлением и сказал: «Подойди-ка. Что это ты с собой сделала?» Я подошла к нему, он вытянул из моих волос гребень и приказал няне причесать меня по-старому. А потом сказал: «Мне не нравится, что ты начала подражать женщинам. Впредь носи свою прежнюю прическу до тех пор, пока я не разрешу тебе изменить ее».
— И ты пошла, кроткая, как Моисей, и исполнила его приказ,— воскликнула Анна с сарказмом. — Я никому не позволю так помыкать мной. Если бы папа так со мной обошелся, я сказала бы ему, что мои волосы принадлежат мне, и что я буду укладывать их так, как мне заблагорассудится.
— Думаю, ты стараешься казаться хуже, чем ты есть, Анна, — серьезно произнесла Элси. — Я уверена, что ты никогда не стала бы так дерзить дедушке.
— Дерзить? Что ж, если ты хочешь быть по-настоящему почтительной, то не стоит упрекать свою тетю.
— Я не упрекаю тебя, Анна, и, кроме того, ты моложе меня.
— По тебе так не скажешь, — фыркнула Анна, и, тряхнув головой во второй раз, отвернулась от зеркала. — Ты совершенный ребенок, а я, по словам мамы, с каждым днем становлюсь все более женственной по виду и поведению.
— Думаю, манеры Элси безупречны, — отметила Кэрри, — а ее волосы просто великолепны. Я уверена, никакая другая прическа не сделает их лучше.
— Но Элси смотрится совсем по-детски! Так нелепо по-детски! Только посмотрите на эту кучу завитушек, спадающих ей на шею и плечи. Позволь мне, Элси, причесать тебя сегодня вечером по-новому.
— Нет, Анна. Меня полностью устраивает моя детская прическа. Но даже если бы это было и не так, я все равно не ослушалась бы папу.
Анна отвернулась с презрительным фырканьем, а Люси предложила спуститься в гостиную. До вечеринки еще оставалось время разучить новую музыкальную пьесу, ноты которой ей недавно прислали.
Герберт лежал на софе, слушая, как играют девочки.
— Люси, — спросил он во время одной из пауз. — Какие еще развлечения, кроме игры на арфе, пианино и разговоров, ожидают нас сегодня вечером?
— Танцы, конечно же. Кад будет играть на скрипке, эта зала достаточно велика, чтобы вместить всех гостей. Вы же знаете, гостей будет не очень много.
— Тем более, что Элси слишком благочестива для того, чтобы танцевать, — усмехнулась Анна.
Элси покраснела, но промолчала.
— Ох! Я об этом совсем не подумала! — воскликнула Люси. — Элси, ты действительно считаешь это развлечение греховным?
— Я думаю, что неправильно ходить на балы. По крайней мере, это неправильно для меня, ведь я называю себя христианкой, Люси.
— Но это будет не бал, и мы будем танцевать только народные танцы. Не будет никаких вальсов или других сомнительных танцев. Что плохого в том, чтобы попрыгать и повеселиться?
— Ничего плохого, — ответила Элси с улыбкой, — я не возражаю, когда другие делают то, что им нравится. Главное, чтобы меня не просили принимать в этом участие.
— Почему бы тогда не потанцевать, если в танцах нет ничего плохого? — поинтересовался вошедший в комнату с веранды Гарри.
— Разве ты не знаешь, что Элси никогда ничего не делает, не спросив разрешения у своего папы? — насмешливо спросила Анна. — К чему спрашивать ее мнение по этому вопросу или уговаривать ее принять участие в этом греховном развлечении? Элси пойдет спать в девять часов, как это делают все послушные дети. После этого у нас будет достаточно времени, чтобы потанцевать.
— Как, Элси, ты уйдешь так рано? Ну уж это совершенно никуда не годится, — зашумели остальные.
— Я останусь до десяти, — спокойно ответила Элси, но щеки ее густо покраснели.
— Это уже лучше. Но сможем ли мы отпустить тебя так рано? — задумался Гарри. — Нельзя ли тебе остаться до одиннадцати? Одиннадцать — не такое уж и позднее время.
— Нет, Элси никак не может нарушить правила или ослушаться приказа. Ее папа наверняка узнает об этом и накажет ее, когда она вернется домой.
— Постыдись, Анна! Как ты можешь так говорить? — воскликнули Кэрри и Люси в один голос.
Элси покраснела еще сильнее. Когда она на мгновение повернулась к Анне, ее глазах вспыхнули гневом и презрением. Но ответила Элси спокойно, хоть и с легкой дрожью в голосе:
— Я не стыжусь того, что считаю повиновение отцу и долгом, и удовольствием. И мне не важно, рядом он или нет. Я уверена в его мудрости и в том, что он любит меня. Он считает, что юному растущему организму полезно рано ложиться спать. Поэтому он и дал такое правило. Я должна готовиться ко сну ровно в девять часов. Однако он позволил мне сегодня вечером лечь на час позже, что я и сделаю.
— Думаю, ты очень хорошая девочка, и правильно рассуждаешь, — сказала Кэрри.
— Жаль, что он не позволил тебе лечь в одиннадцать. Думаю, один раз он мог бы это сделать, — отметила Люси. — Разве ты не помнишь, как он разрешил тебе не спать до десяти, когда мы проводили каникулы в Розлэнде пять лет назад?
— Да, — сказала Элси, — но сегодня суббота, а завтра — день Господень. Я бы все равно не задержалась дольше чем до десяти, даже если бы папа мне разрешил.
— Но почему нет? Воскресенье наступит лишь после полуночи, — шутливо заметил Герберт.
— А вдруг я не высплюсь и буду в церкви вялой и сонной?
— Тоже мне, святая! — пробормотала Анна, пожимая плечами, и переходя на другую сторону комнаты.
