224. Как вредны для живущих на безмолвии встреча с людьми и беседа с ними! – Как сильный град, внезапно ниспадши на древесные плоды, обивает их и уничтожает, так свидания с людьми, хотя бы кратковременные, обивают цветы добродетелей, только что расцветшие и роскошно увенчавшие собою стебль души, насажденный при исходищах вод покаяния (Пс. 1, 3).
Как сильный иней, покрыв собою едва изникшую из земли зелень, пожигает ее, так и свидание с людьми пожигает корень ума, начавший производить из себя злак добродетелей.
Как человек благородный и почтенный, когда упиется, забывает свое благородство и подвергается осмеянию за чуждые помыслы, входящие от вина, так и целомудрие души возмущается лицезрением людей и беседою с ними: – человек забывает свою осторожность, в мысли у него изглаждается намерение воли его, и искореняется основание к похвальному устройству жизни.
225. Не думай, человек, чтобы во всем иноческом житии было какое-либо делание важнее ночного бдения. Чрез него, если у подвижника не будет развлечения делами телесными и попечением о преходящем, ум его в короткое время воспарит горе, как бы на крыльях, и возвысится до услаждения Богом. Если монах с рассудительностию пребывает во бдении ума, то увидишь в нем как бы не плотоносца. Невозможно, чтобы те, которые всю жизнь проводят в этом занятии, оставлены были Богом без всяких дарований за их трезвенность, бодренность сердца и попечительное устремление к Нему помыслов их. Душа, трудящаяся над пребыванием в бдении, будет иметь Херувимские очи, чтобы непрестанно возводить ей взор и созерцать Небесное зрелище.
226. Избравший сей божественный труд должен всячески охранять себя днем от мятежа сходбищ и от попечения о делах: иначе труд воздержания от сна он понесет, а плода от того не получит; потому что уму в таком случае невозможно будет, как следует, участвовать в псалмопении и молитве. Но когда кто вместо забот днем упражняется в чтении Божественных Писаний, которое укрепляет ум, особенно же служит орошением молитве и помогает бдению, тесно соединенному с молитвою; тогда в сем чтении обретает вождя на стезю правую, обретает то, в чем семя всего питающего молитвенное созерцание, что удерживает помышления от парения, непрестанно посевает в душе памятование о Боге.
227. Всегдашнее безмолвие вместе с чтением, умеренное вкушение снедей и бдение скоро возбуждают мысль к изумлению, если не будет какой причины, нарушающей безмолвие. Мысли, возбуждающиеся в безмолвствующих сами собою, без преднамеренного усилия, делают, что оба ока лиющимися из них слезами, обилием своим омывающими ланиты, уподобляются купели крещения.
228. Пока не возненавидит кто причины греха вправду, от сердца, не освобождается он от того услаждения, производимого действенностию греха. Это есть самое жестокое борение (с соуслаждением греху), не уступающее человеку даже до крови. В нем искушается его свобода в единстве (в исключительной) любви его к добродетели.
В сем борении – сила греха, коею враг обыкновенно приводит в смущение души целомудренных; принуждая их испытывать то, что никогда они вовсе не принимали в себя. И это есть время незримого подвига, который крайне тяжел бывает, когда брань сия от снисканного навыка приобретает великую силу над теми, которые сами себя предавали на поражение соизволением на собственные свои помыслы.
229. Остерегайтесь праздности; потому что в ней сокрыта верная смерть, – и без нее невозможно впасть в руки домогающихся пленить нас. В день оный Бог будет судить нас не о псалмах, не за оставление нами молитвы, но за то, что опущением сего дается вход бесам. А когда, нашедши себе место, они войдут и заключат двери очей наших, тогда мучительски исполняют на нас то, что подвергает Божиему осуждению и жесточайшему наказанию.
Совершение сего (чина псалмопения и молитв) внутри келлии установлено мудрыми по духу откровения, для охранения нашей жизни, а у немудрых опущение сего признается маловажным. Поелику сии последние не берут во внимание происходящего от того вреда, то и начало и средина пути их – невежественная свобода, которая есть матерь страстей.
230. Мы не можем сделать, чтоб не было у нас причин к страстям; поэтому искушаемся и нехотя. Грехов себе не желаем, – но бывает, что приводящие нас к ним причины принимаем с удовольствием; и тогда эти последние делаются виною действенности первых. Кто любит поводы к страстям, тот невольно порабощается страстям.
Кто ненавидит свои грехи, тот перестанет грешить: и кто исповедует их, тот получит отпущение. Невозможно же человеку оставить навык греховный, если не приобретет прежде вражды ко греху, и невозможно получить отпущение прежде исповедания прегрешений.
231. Пока человек носит в себе яд упоения грехами своими, благоприличным кажется ему все, что ни делает он. И коль скоро природа выходит из своего чина, все равно, упоена ли она вином, или похотями: потому что и то и другое выводит из настоящего состояния, – и тем и другим одинаковое распаление производится в теле; хотя способы различны, но растворение одно.
232. Если пребываешь наедине в келлии своей и не приобрел еще силы истинного созерцания, то занимай себя всегда чтением тропарей и кафизм, памятованием о смерти и надеждою будущего.
Все это собирает ум воедино и не дает ему кружиться, пока не придет истинное созерцание; потому что сила духа могущественнее страстей.
В надежде же будущего занимай себя памятованием о Боге, старайся выразуметь хорошо смысл тропарей и остерегайся всего внешнего, что побуждает тебя к вожделениям; а вместе с тем будь осторожен и в малом, что совершается тобою в келлии твоей.
Испытывай помыслы свои и молись, чтобы во всяком занятии своем иметь тебе очи: от сего начнет источаться тебе радость; и тогда найдешь такие скорби, которые сладостнее меда.
233. Никто не может победить страсти, разве только видимыми и ощутительными добродетелями; и парения ума никто не может преодолеть, разве только изучением духовного ведения.
Ум наш легок, и если не связан каким-либо размышлением, не прекращает парения. А без усовершения в сказанных выше добродетелях невозможно приобрести сего хранения; потому что если не победит кто врагов, не может быть в мире.
Страсти служат преградою сокровенным добродетелям души; и если не будут они низложены прежде добродетелями явными, то за ними не видны добродетели внутренние.
234. Любовь к Богу естественно горяча, и когда нападает на кого без меры, делает душу ту восторженною. В ощутившем любовь сию усматривается необычайное изменение: лицо его делается огненным и радостным, и тело его согревается, страх и стыд отступают от него; страшную смерть почитает радостию; созерцание ума его не допускает какого-либо пресечения в помышлении о Небесном; не ощущает он движения, возбуждаемого предметами, потому что хотя и делает что, но совершенно того не чувствует, – так как ум его парит в созерцании, и мысль его всегда как бы беседует с кем-то.
Сим духовным упоением упоевались некогда Апостолы и мученики. И одни мир обошли, трудясь и терпя поношение, а другие в ужасных страданиях не малодушествовали, но терпели их доблестно. – Иные же скитались в пустынях, горах и вертепах, – и в нестроениях были самые благоустроенные; их почитали несмысленными, а они были из мудрых мудрыми.
235. Подвижничество есть матерь святыни; от него происходит первое изведание ощущения таин Христовых, – что называется первою степению духовного познания.
Душа оскверненная не входит в чистое Царство и не сочетавается с духами святых.
Доброту целомудрия твоего угладь слезами, постами и уединенным безмолвием.
Малая скорбь ради Бога лучше великого дела, совершаемого без скорби. Что без труда творится, т. е. правда мирских людей, творящих милостыню от внешнего, сами же в себе ничего не приобретающих.
Но ты подвизайся сам в себе и спостражди Христу, чтобы сподобиться тебе вкусить и славы Христовой. Ум не спрославится с Иисусом, если тело не страждет за Христа.
236. Два есть способа взойти на крест: один – распятие тела, а другой – восхождение в созерцание; первый бывает следствием освобождения от страстей, а второй – следствием действенности дел духа.
Ум не покоряется, если не покорится ему тело. Царство ума есть распятие тела: и ум Богу не покоряется, если свобода не покорена разуму. Кто покорит себя Богу, тот близок к тому, чтобы покорилось ему все.
237. Основание всего доброго, возвращение души из вражьего плена, путь, ведущий к свету и жизни, – все это заключено в следующих двух способах: собрать себя воедино и всегда поститься, т. е. премудро и благоразумно поставить себе правилом воздержание чрева, неисходное пребывание на одном месте, непрестанное занятие богомыслием.
Отсюда покорность чувств, трезвенность ума, укрощение свирепых страстей, возбуждающихся в теле, светлые движения мысли, рачительность в делах добродетели, слезы и память смертная, чистое целомудрие, далекое от всякого мечтания, искушающего мысль, короче сказать, отсюда свобода истинного человека, духовная радость и Воскресение со Христом в Царствии.
