3.3. Позитивные аспекты концепции «Богочеловека», ее представления в иудаизме и в христианстве
У этой темы есть еще один важный аспект — сама идея «Богочеловека».
Понятие «Богочеловека» подразумевает парадоксальную и мистическую связь и единство Божественного и человеческого. Конечно, Бог на небе, а человек на земле; Бог — это Творец мира, а человек — это только одно из сотворенных в этом мире; Бог велик, трансцендентен, непредставим, абсолютен; между Богом и человеком — гигантская пропасть. Но совершенно парадоксальным образом вся эта пропасть преодолевается — тем, что над нею перекинут мост единства, превосходящий всю логику мироздания, все рациональные соображения, по которым человек должен быть от Бога бесконечно далек. И этот мост единства, который для христиан персонифицируется в образе Иисуса и в термине «Богочеловек» — является, безусловно, одной из важнейших (и глубоко гуманистических) основ христианства, акцентирующей Божественность человека и стоящей в центре христианского мироощущения.
Однако совершенно неправильно было бы думать, что эта концепция появилась именно в христианстве. Понятие, которое потом стало в христианстве называться «Богочеловек», т. е. понятие глубинной неразрывной связи Божественного и человеческого — является, конечно, понятием сугубо еврейским. Тора начинает свой рассказ о сотворении человека (Быт, 1:26) с того, что сказал Бог: «Сделаем человека по образу Нашему и по подобию Нашему», — и дальше: «И сотворил Бог человека по образу Своему и по подобию Своему, по образу Бога сотворил его, мужчиной и женщиной сотворил их». И это сотворение человека по образу и подобию Бога — концепция, которая с логически — рациональной точки зрения была бы абсолютно невозможна и непонятна, этот мост через бесконечную пропасть — укоренено в самых основах иудаизма, является изначально еврейским.
На том, что «человек создан по образу и подобию Бога», основано все понимание человека в иудаизме. Из этого вытекает как этика (когда человек должен стремиться в своих делах стать подобным Богу), так и еврейская мистика (когда самая главная страсть — это страсть к слиянию с Божественностью). Из этого вытекает глубокое чувство связи с Богом и любви Бога к человеку — идея того, что Бог заинтересован лично во мне, что Бог хочет лично моего духовного развития, моего спасения, моего приближения к Нему — потому что каждый из нас носит частицу Бога в самом себе.
Соответственно, идея о том, что каждый человек является «сыном Бога», не относится в иудаизме к кому‑то одному (как, например, в христианстве это относится, прежде всего, к Иисусу). Это сказано про каждого человека — потомка Адама, каждый человек по самой своей сути — сын Бога, и «Богочеловек». Однако, в отличие от других народов мира, иудаизм не нуждается в зримом символе этой «Богочеловечности», который столь важен для христианства.
Для христиан символом «Богочеловечности» является Иисус, который персонифицирует этот высший идеал человека. По сути дела, вектор всей христианской идеи направлен на то, чтобы каждый человек приблизился к Иисусу. Зримо персонифицируя цель развития человека, ее направленность и ее задачу, Иисус помогает христианам ощутить понятие «Богочеловек», сделать его более наглядно — живым. Но евреи — это такой народ, который способен воспринять подобные концепции сам, способен читать книгу и без иллюстраций. Т. е. от евреев Тора требует более высокой степени монотеизма, требует «не присоединять» к Богу какие‑либо образы — при том, что другие народы Тора к этому не призывает. И в этом смысле евреи не нуждаются в зримом символе, чтобы ощущать идею «Богочеловека», — слов Торы о том, что человек создан по образу и подобию Бога, для них достаточно. Для других же народов, если они в таких образах нуждаются, — это не является отходом от монотеизма. Таким образом, понятие «Богочеловека», на внешнем уровне разделяя иудаизм и христианство, на внутреннем уровне является их общим фундаментом.
Глава 4. Является ли христианская этика прогрессом по отношению к иудаизму?
Одной из основ христианской культуры является представление о том, что христианство — это принципиально новый шаг в этическом развитии человека и, конечно, этический прогресс по отношению к иудаизму. Ниже мы постараемся проанализировать, так ли это на самом деле, или это только внешнее впечатление, не соответствующее действительности. Но прежде чем обсудить различия между этикой иудаизма и этикой христианства, нам следовало бы рассмотреть ряд моментов, в которых они сходятся.
Многие люди, воспитанные в европейской культуре, знакомы с этическим учением иудаизма только по Евангелиям. Вследствие этого у них создается совершенно неверное представление как о еврейской религии в целом, так и о еврейской этике. Попробуем понять, как это происходит.
4.1. Иллюзия «спора Иисуса с традицией», возникающая только из полемически заостренной формы его высказываний
Высказывания Иисуса, приведенные в Евангелиях, часто имеют полемический характер: он как бы опровергает известное его слушателям учение еврейских мудрецов и предлагает взамен новые этические концепции. Однако на самом деле все эти идеи уже были провозглашены и развиты в иудаизме. Параллели к призывам Иисуса мы находим во множестве в Устной Торе, т. е. — в Мишне, Талмуде[33] и также в самом тексте Еврейской Библии — ТаНаХа. Иными словами, высказывания Иисуса лишь по форме построены как декларация нового и отвержение старого, но по содержанию все они находятся в рамках иудаизма; однако, при этом у читателя, не знакомого с еврейской традицией, создается впечатление, что Иисус сказал нечто новое, прежде неизвестное. Вот несколько характерных примеров.
В Нагорной проповеди Иисус говорит (Матфей 5:27–28):
«Вы слышали, что сказано древними: Не прелюбодействуй. А я говорю вам, что всякий, кто смотрит на [замужнюю] женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем».
Полемический характер фразы создает у читателя впечатление (на самом деле совершенно ложное), что иудаизм заботится только о чистоте действий, а христианство — также и о чистоте помыслов. Трудно, однако, предположить, что Иисус предлагает действительно приравнять «вожделение в сердце» к разврату и назначить за мысли о прелюбодеянии то же наказание, которое, по закону Торы, следует за распутство. Скорее, он хочет усилить запрет, предостеречь людей даже от малейшего приближения к нарушению заповеди. Однако такой подход не является новым. Иисус использует здесь классический прием иудаизма, с помощью которого еврейские Учителя, образно говоря, расширяли и ограждали пространство, примыкающее к пропасти греха, чтобы люди останавливались на дальних подступах к нему. В Притчах Соломона сказано (23:25–26):
«Дай мне, сын мой, сердце твое, и пусть глаза твои видят пути мои. Ибо глубокий ров — блудница, и тесный колодец — чужая жена».
Еврейские законы запрещают мужчине не только вступать в связь с чужой женой, но и просто уединяться с ней и даже внимательно разглядывать любую часть ее тела (трактат Шаббат 646).
То же самое можно сказать и о другом известном высказывании Иисуса, приведенном далее в Евангелии от Матфея (Матфей 5:21–22):
«Вы слышали, что сказано древними: Не убивай; кто же убьет, подлежит суду. А я говорю вам, что всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду; кто же скажет брату своему «пустой человек», подлежит Синедриону, а кто скажет «безумный», подлежит геенне огненной».
И здесь очевидно, что Иисус не предлагает на самом деле судить в Синедрионе того, кто гневается на брата, и не собирается в юридическом смысле приравнять гнев к убийству — он хочет лишь укрепить и усилить заповедь. При этом у человека, не знакомого с иудаизмом, создается впечатление, что запрещение гневаться — стремление к чистоте помыслов — это нововведение христианства, а древние иудеи якобы знали только запреты на действие (в данном случае — запрет на убийство). Однако это совершенно не так: в тексте Священного Писания и в поучениях еврейских мудрецов древности постоянно повторяются предостережения против гнева, и не только гнева напрасного (о котором говорит Иисус), но даже против гнева обоснованного. Идея о силе сказанного слова — о том, что всякое высказанное слово уже обладает действием, и оскорбление недопустимо, даже если ты физичекси не ударил человека, — также не является новой. В Еврейской традиции существует строжайший запрет на оскорбление ближнего. В Мишне сказано: «Всякий, кто позорит ближнего своего публично, теряет за это свою долю в мире грядущем» (Трактат Авот 3:11). Талмуд учит, что гнев — чрезвычайно дурное качество, и человек должен удаляться от него, насколько возможно (Трактат Шаббат 106). «Всякий гневливый будет наказан: если он был мудрецом — его учение забудется» (Трактат Псахим 113).
