Отсюда видно, что путь пользы и вреда, двери несчастья и счастья не открываются по требованию. Дао и благо подобны выделанной коже и сырой – далеки, но близки, близки, но далеки. Не поймать это дао, мелькающее, как мальки. Потому мудрость подобна зеркалу – не провожает, не встречает, откликается и не хранит. Совершаются тысячи изменений, но ничему не причиняется вред. Ухватишь его – но вот уже и потерял; потерял – не значит, что вот-вот найдешь. Так, настраивающий струны тронет струну гун, и гун откликнется, тронет струну цзяо, и цзяо отзовется. Это гармония подобных звуков. Изменишь тон одной струны – и уже она не найдет согласия в пяти [тонах]. Заиграешь – и все двадцать пять струн откликнутся. Разница в звучании происходит не от звука, а от главного тона.
Поэтому тот, кто постиг Высшую гармонию, подобен пребывающему в чистом опьянении, сладко засыпает, чтобы странствовать в ее сердцевине, не зная ничего о том, откуда он пришел. В чистой кротости погружается в волны, безмятежно идет к // концу, как будто никогда не покидал своего корня. Это и называется Великим постижением.
Ныне в Цзичжоу странствует чета драконов – безрогий Красный и рогатый Сине-зеленый[239]. Небо ясно, земля покойна, хищные звери не нападают, птицы не угрожают. Драконы гуляют в ореховых чащах, щиплют траву, наслаждаются вкусом, смакуют сладость. Бродят в пространстве не более ста му. Угри смотрят на них с презреньем оттого, что не могут с ними сразиться в реке и на море. Чета драконов отправляется в Белый Дворец, что на Черно-красных облаках, где происходит противоборство инь и ян. Спускается на быстрый ветер, смешивается с холодным дождем, опершись и раскачавшись, возносится вверх. Величием они потрясают небо и землю, громом колеблют пространство меж четырех морей. Угри заползают в тинистое дно на сто жэней, медведи уходят в горы и ущелья, тигры и барсы скрываются в пещерах, не смея даже рычать, обезьяны сваливаются с деревьев, выпустив от страха ветку. Что уж говорить о разных угрях!
Чета фениксов – Фэн и Хуан – парит [в стране] Высшего блага. Гром не гремит, молния не блистает, ветер не дует, дождь не шумит. Реки и потоки не выходят из берегов, травы и деревья не шелохнутся. Ласточки и воробьи смотрят на фениксов свысока, считая, что они им не соперники в космическом пространстве. Фениксы взмывают туда, в высоту, парят за пределами пространства меж четырех морей. Минуют сады Шупу на Куньлуне, пьют из стремнин у Каменного Столба, держат путь к островку у Мэнфань, облетают границы Цзичжоу, пролетают над горами Дугуан, провожают заходящее солнце в Ицзе, проносятся над водами Мертвой реки, на закате ночуют в Пещере ветров[240]. А в это время лебеди и дикие гуси, аисты и журавли в испуге прячутся и жмутся к берегу реки. Что уж говорить о разных ласточках и воробьях! Они кое-что смыслят в мелком трепыхании, но им неведомы истоки действительно больших деяний.
В былые времена возничие Ван Лян и Цзао Фу[241] всходили на колесницу, брали в руки поводья, и кони подравнивались // и послушно замирали, выбрасывали ноги в равномерном согласии, в движении и покое – как один. Сердцем покойны, духом согласны. Тела их свободны и легки. В покое и напряжении одинаково весел их бег. Их аллюр – как один миг, повороты – как удар хлыста, круговые движенья – как по кольцу. В мире все считают этих возничих мастерами, однако не видно, чтобы их ценили.
Такие возничие, как Цянь Це и Да Бин[242], отпускают поводья и удила, отбрасывают хлысты, отказываются от плети. Не движут колесницу, а она сама поднимается, не понукают коней, а они сами скачут. Солнце в пути, луна в движении, звезды блещут, черное небо вращается. Сверкают молнии, духи мчатся – вперед-назад, туда-сюда. Кругом не видно никаких границ. Не направляют, не покрикивают, а колесница обгоняет летящих домой гусей у горы Вздымающаяся Скала, оставляет позади фениксов у горы Гуюй[243].
Летит, проносится в миг, соперничает со стрелой, опережает ветер, настигает вихрь и уходит в далекую даль. Утром начинает свой путь с Фусана, вечером вместе с солнцем садится за гору Лотан[244]. Все это похоже на неиспользование, однако таким образом достигается польза – не рассуждением ума, не ловкостью рук. Желание оформляется в груди, дух сообщает его шестерке коней. Это и есть управление с помощью неуправления.
Некогда Желтый предок управлял Поднебесной, а помогали ему Лиму и Тайшань-цзи[245]. Они упорядочили движение солнца и луны, урегулировали [чередование] эфира инь и ян, расчленили границы четырех сезонов, определили календарный счет, провели различие между мужчиной и женщиной, обозначили разницу между самками и самцами, внесли ясность в положение высших и низших, установили деление на благородных и худородных, повелели сильным не нападать на слабых, многим не чинить бесчинств над немногими. И тогда народ сохранял свою жизнь и не умирал преждевременно. Урожай вовремя созревал и не было стихийных бедствий. Все чиновники были справедливы и не знали корысти. Высшие и низшие жили в гармонии, и никто не превосходил другого. Законы и распоряжения были ясны и не было в них темного. Советники и приближенные радели об общем благе и не разделялись на партии. Владельцы полей не покушались на чужие межи, рыбаки не боролись за излучины, на дорогах не отнимали чужих вещей, на рынках торговали без запроса, крепостные и городские стены не запирались, а в городах не было разбойников и воров. Небогатые люди уступали друг другу свое имущество, а собаки и свиньи выблевывали бобы и зерно на дорогу[246]. И не было в сердцах злобного соперничества. Тогда солнце и луна были кристально ясны, звезды и созвездия не сбивались // в движении, ветры и дожди приходили вовремя, злаки вызревали, тигры и волки зря не кусались, хищные птицы зря не нападали. Фениксы спускались на подворье, единороги бродили в предместьях, Сине-зеленого дракона впрягали в упряжку, фэйхуан[247]мирно склонялся над кормушкой, северные варвары не смели не прийти с данью.
Та к было, пока не наступило время Фуси[248].
В те далекие времена четыре полюса разрушились, девять материков раскололись, небо не могло все покрывать, земля не могла все поддерживать, огонь полыхал, не утихая, воды бушевали, не иссякая. Свирепые звери пожирали добрых людей, хищные птицы хватали старых и слабых. Тогда Нюйва[249] расплавила пятицветные камни и залатала лазурное небо, отрубила ноги гигантской черепахе и подперла ими четыре полюса; убила Черного дракона и помогла Цзичжоу; собрала тростниковую золу и преградила путь разлившимся водам. Лазурное небо было залатано, четыре полюса выправлены, разлившиеся воды высушены, в Цзичжоу водворен мир, злые твари умерщвлены, добрый люд возрожден. Тогда Нюйва взвалила на спину квадрат земли, взяла в охапку круг неба, сделала весну мягкой, лето – жарким, осень – убивающей, зиму – сохраняющей. Изголовье [вымеряла] по угольнику, ложе – по отвесу[250]. Прочистила то, что мешало свободному проходу инь и ян. Расправилась с вредоносным эфиром и злыми тварями, что наносили ущерб людскому благополучию. В те времена засыпали без забот, просыпались без хитростей. Воображали себя то конем, то быком, шли неверным шагом, смотрели мутным взором. Ничего не ведая, они, однако, обладали гармонией. Не задумывались, откуда что пошло, плыли по течению, не зная, чего хотят. Тянулись словно тени, не ведая, куда идут.
В те времена хищные птицы и дикие звери не смели показывать свои когти и зубы, ядовитые змеи прятали свое смертоносное жало, не было и мысли, чтобы схватить или укусить. Подвиги Нюйва возвышаются до Девяти небес, простираются до Желтых источников[251]. Слава ее осеняет потомков, светом озаряет всю тьму вещей.
Нюйва всходила на громовую колесницу, в коренниках у нее был Откликающийся дракон[252], а вместо пристяжной – Сине-зеленый. Она брала в руки скипетр, садилась на циновку Лоту[253], желтые облака были шнурами ее колесницы, впереди проводником Белый дракон, позади в свите – летящие змеи. Странствовала в смутной дали, на путях духов, поднималась к Девяти небесам, являлась на аудиенцию к Богу ко Вратам Души[254]. // Спокойно и мирно отдыхала у ног Великого предка[255], не обнаруживая своих подвигов, не возвеличивая своей славы. Она прятала свое дао – дао естественного человека – ради следования естественности неба и земли, ибо когда дао и благо устремлены высоко вверх, то козни и хитрости сами собой гибнут.
Когда же наступили времена сяского Цзе[256], то воцарился мрак и не стало света, дао рассеялось и уже не совершенствовалось. Отбросили как ненужное милости и наказания Пяти предков, оттолкнули от себя законы и установления Трех ванов[257], и оттого совершенное благо погибло и уже не поднялось, дао предков закрылось и уже не возродилось. Принялись за дела, враждебные лазурному небу, отдавали приказы, противные четырем временам года. Весна и осень прибрали свою гармонию, небо и земля отняли свое благо. Добродетельные государи не чувствовали себя спокойно на своих тронах, сановники прятали истину и молчали. Придворные чины ориентировались на волю высших и утаивали должное. Люди отдалились от родных по крови и преисполнились самодовольством. Неправедные люди собирались по двое-трое, сколачивали группы и строили тайные планы. Господин и слуга, отец и сын соперничали друг с другом за горделивое главенство и поступали каждый по своему усмотрению. Мутили людей, чтобы добиться успеха в своем предприятии. И тогда между господином и слугой встало лукавство и появилось отчуждение. Родные по крови отдалились друг от друга и уже не могли сблизиться. Посевы у алтаря земли высохли, жертвенный алтарь растрескался. Дворец церемоний дрогнул и обрушился. Собаки стаями, рыча, бросались в пучину, свиньи, неся в зубах свои подстилки, устремлялись к воде[258]. Красавицы спутывали волосы, клеймили лица и не заботились о красоте. Певицы глотали уголь, забивая все внутри, и уже не пели. На похоронах не изливались в горе, на охотах не слышно было веселья. Бабка Запада Сиванму[259] сломала свои головные украшения, дух Желтого предка громко застонал. Летающим птицам отрубали крылья, бегающим зверям ломали ноги. На горах не стало деревьев, на болотах – заводей. Лисы ложились головой по направлению к холму, где их нора, кони и быки паслись без присмотра, на полях не высились посевы, на дорогах не росла осока. Копили золото, пренебрегая честностью, брали нефрит, не считаясь с мерой. Бесконечно запрашивали черепаху, гадали на тысячелистнике, но [духи] не отвечали.
