Обдумай же, блаженная, какого образа действий из указанных держаться, согласно твоему наблюдению над собой, и таким образом приступай к Таинствам. Всем известно, что ныне в нашей Церкви господствует ересь прелюбодействующих, поэтому побереги честную твою душу, сестер твоих и супруга. Ты говоришь мне, что боишься сказать своему пресвитеру, чтобы он не поминал ересеначальника. Что сказать тебе на это? Я не оправдываю его: если общение через одно поминовение производит нечистоту, то поминающий ересеначальника не может быть православным. Господь же, возведший вас на такую степень благочестия, Сам да сохранит вас во всем неповрежденными и совершенными телом и душой на всякое благое дело и на всякую потребность жизни, с супругом вашим и с благочестивейшими сестрами. Все вы Господу молитесь о нашем недостоинстве!
Послание 59. К Василию, почтенному игумену, со всеми братиями честной обители святого Саввы [ [103]]
Когда догматы благочестия соблюдаются твердо, тогда свойственно волноваться лишь любителю смут. Но когда они колеблются, как ныне в нашей Церкви, то не должно ли восставать, не щадя ничего, презирая не только продолжительный путь и другие неприятности, но и саму смерть? Такова причина отправления к вам преподобнейших духовных сынов ваших Литоия и Симеона, такова причина опасного их путешествия с надеждой на Бога.
Но, святые отцы, как я могу описать вам обстоятельно все, что здесь предпринято и сделано против Евангелия Христова? Многоплачевный Иеремия в одном из своих пророчеств говорит: пастыри обезумели и не взыскали Господа (Иер.10:21). А здесь нечто более тяжкое и крайне безнравственное, ибо тех, которые стараются искать Господа и держатся закона Его, предали анафеме, как чуждых Ему.
Послание 1(60). К иконоборческому собору [ [104]]
Следуя Божественным заповедям и каноническим постановлениям о том, что не должно без согласия своего епископа делать или говорить что–либо, касающееся церковного благочиния, а тем более относящееся к догматическому исследованию, хотя ваша власть и один раз, и другой призывала к этому наше смирение, мы не дерзали прибыть и сделать что–нибудь вопреки законам, как поставленные Божественным Духом под священную руку Святейшего патриарха Никифора. Когда же некоторые из имеющих один с нами чин игумена рассудили прибыть туда и вступить в словопрения, нам пришлось услышать то, от чего так сокрушается наше смиренное сердце.
Ибо, говорят, это собрание состоялось для низвержения второго Никейского святого Собора, т. е. для уничтожения поклонения честной иконе Господа нашего Иисуса Христа и Богородицы, а равно и всех святых. Слыша об этом, кто не вздохнет тяжко из глубины сердца, ведь этим уже низвергается спасительное домостроительство Господа нашего Иисуса Христа? Слушайте, небеса, и внимай, земля, — да воскликнет с нами велегласнейший Исаия (Ис.1:2); или лучше сказать: «Слушайте, восток и запад, север и морская страна, в каком положении ныне наши дела и для чего дерзнули составить собор».
Но мы, нижайшие, и прибывшие, и не прибывшие, — ибо и другие единодушны в одном божественном мышлении, — держась веры, согласной с поднебесной Церковью, утверждаем, что выставлять и почитать божественную икону Самого Спасителя нашего Иисуса Христа и Пресвятой Матери Его и каждого из святых справедливо по учению второго Никейского святого Собора или другого, божественно учившего прежде него. Более того, имея письменные и неписьменные свидетельства от самого пришествия Господа нашего и Бога, мы твердо пребываем на том основании, о котором говорит Христос: Ты Петр, и на этом камне созижду Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее (Мф.16:18).
Подлинно, какое может найтись слово у желающего противоречить такой силе истины? Ибо, если Господь наш Иисус Христос несомненно явился в человеческом образе и в нашем виде, то справедливо Он пишется и изображается на иконе, подобно нам, хотя Божественный образ Его остается неописуемым. Он есть Посредник между Богом и людьми, и при этом сохраняет неизменными свойства обоих естеств, из которых состоит.
А если бы Он не был описуем, то перестал бы быть Человеком, и тем более — Посредником, так как с уничтожением описуемости уничтожаются все однородные ей свойства. Ибо, если Он не описуем, то и не осязаем; а если осязаем, то вместе с тем описуем, чему противоречить было бы глупо так как это свойства тела, подлежащего осязанию и изображению. И как Он будет неописуем, если может страдать?
Если же Он описуем и может страдать, то, конечно, нужно и поклоняться Ему в том виде, в каком Он изображается. Ибо слава первообраза не разделяется в образе, по выражению Василия Великого. Чествование образа переходит к первообразу [ [105]], т. е. чествование всякого, естественного ли, или художественного образа.
Так же точно надобно рассуждать и относительно изображения Честного Креста: через поклонение этому изображению чествуется поклонением и Животворящее Древо; равно как и, наоборот, вместе с уничтожением первого по необходимости уничтожается и второе. Разве исповедание этого изображения не является исповеданием Животворящего Креста? Равным образом и отвержение преображения отвергает сам Крест.
Подобное отношение надобно предполагать и между иконой Христовой и Самим Христом всякому здравомыслящему. Впрочем, теперь не время для догматического изложения, которое может легко убедить признать свет истины даже слабоумного.
Такова наша, грешных, евангельская вера, таково наше, смиренных, апостольское исповедание; такое передано нам, нижайшим, богопочитание от Отцов! Сверх этого, если не только кто–нибудь из нынешних или древних, но даже если Петр и Павел, — говорим о невозможном, как бы о возможном, — даже если пришедший с самих небес станет учить и проповедовать иначе (см. Гал.1:8), то мы не можем принять его в общение, как не согласующегося со здравым учением веры.
Наконец, как бы ни было угодно вашей власти, наше смирение готово скорее страдать до смерти, чем отречься от нашего искреннего исповедания.
Послание 2(61). К монашествующим
В настоящее время, когда Христос преследуется через Его икону, не только тот, кто имеет преимущество по званию и знаниям, должен подвизаться, беседуя и наставляя в православном учении, но и занимающий место ученика обязан смело говорить истину и свободно отверзать уста. Эти слова принадлежат не мне, грешному, а божественному Златоусту, так же говорили и другие Отцы.
То же, что господа игумены, задержанные императором, не сделали вышесказанного, хотя они и по званию, и по знаниям выше всех игуменов здешней страны, а, напротив, скорее молчали, и не только молчали, — хотя и это тяжко, — но еще собственноручно поставили подписи, что они не будут ни собираться вместе, ни учить. Это — измена истине, отречение от пастырства и погибель подчиненных и равноправных.
Апостолы, получив повеление от иудеев не учить во имя Христово, говорили: судите, справедливо ли пред Богом слушать вас более, нежели Бога (Деян.4:19); и еще: должно повиноваться больше Богу, нежели человекам (Деян.5:29). Это же и подобное следовало сказать и тем игуменам, чтобы Бог прославился через них, в назидание православным, чтобы утвердить монастыри, чтобы укрепить страждущих в ссылках.
Почему же мы предпочитаем монастыри Богу получаемое от них благополучие — страданию за благо? Где слова: говорил пред царями и не стыдился (Пс.118:46)? Где изречение: вот устам моим не возбраню (Пс.39:10)? Где слава и сила нашего звания? Помните, как блаженные Савва и Феодосии в то время, когда император Анастасий предался нечестию [ [106]], пламенно восстали в защиту веры, то анафематствуя лжеучителей в Церкви, то свидетельствуя в письмах, которые посылали императору, что они готовы скорее потерпеть смерть, нежели изменить что–нибудь из постановленного?
Эти же господа игумены, как рассказывают, говорят: «Кто мы такие?» Во–первых, — христиане, которые теперь должны непременно говорить; потом — монашествующие, которым не следует ничем увлекаться, как не привязанным к миру и независимым; далее — игумены, которые отвращают соблазны от других и никому не должны подавать повода к искушению; чтобы служение, — говорит апостол, — было беспорочно (2 Кор.6:3). А какой соблазн и искушение, или лучше, унижение произвели они собственноручной подписью, нужно ли об этом говорить? Ибо если молчание — это отчасти согласие, то насколько позорно утверждение такого согласия подписью перед целой Церковью?
Еще вы говорите, что патриарх Никифор, священнодействуя в скрытном месте [ [107]], тайно поминает святых, и все патриции, не говоря о других, остаются православными. Но что говорит Христос? Всякого, кто исповедает Меня пред людьми, того исповедаю и Я пред Оптом Моим Небесным (Мф.10:32): а противоположное этому — в случае отречения. И если они собственноручно поставили подписи только не собираться вместе, то и это тоже является отречением.
