В Минске православные чувствовали себя более сильными, нежели в Вильне, – и эту силу свою проявляли в самой городской ратуше. Еще прежде (в 1631 г.) униаты жаловались королю, что их в Минске не допускают на службу в ратуше, и король Сигизмунд требовал за это к своему суду православных минских бурмистров, райцев и лавников. В половине 1635 г. новый король по жалобе латинян также дал приказ, чтобы в число членов минской ратуши избирались и последователи римского исповедания. Между тем к концу года королю сделалось известным, что в ратушу эту не был избран никто ни из латинян, ни из униатов, а все должности в ней заняты православными. Тогда король вновь приказал (14 декабря), чтобы на будущий год непременно были избраны в число минских бурмистров, райцев и лавников и люди римской и униатской веры и даже заняли в ратуше первые места. В том же 1635 г. митрополит Петр Могила, объезжая свою обширную епархию и посетив многие места ее в великом княжестве Литовском, прибыл в Минск и, как сам засвидетельствовал, нашел здесь между духовными и светскими людьми, а особенно между иноками и инокинями, великую ревность и приверженность к старожитному святому восточному благочестию и немало утешился. Игуменья Минского женского монастыря Евгения Шембелевна, воспользовавшись личным присутствием в Минске своего архипастыря, просила его подтвердить грамоту, данную ей прежде митрополитом Иовом Борецким на благословение обители. Петр Могила охотно выдал почтенной старице новую благословенную грамоту (от 13 июня 1635 г.), в которой, подтвердив прежнюю во всех частях, прибавил еще, чтобы игуменья для удобнейшего надзора за сестрами имела у себя наместницу, а для суда над ними избирала себе трех помощниц из разумнейших сестер и в случаях нужды спрашивала совета у игумена минского Петропавловского монастыря, с апелляциями же назначил обращаться к настоятелю виленского Свято-Духовского монастыря, которому Петропавловский минский был подчинен. Первосвятитель оставался в Минске несколько дней, и при нем приехал туда же и униатский митрополит Велямин Рутский. Случилось так, что в самый день его приезда, 17 (27) июня, когда все униатское духовенство вышло для встречи его за город, петропавловский инок Елисей Илковский, бывший прежде в унии, напал с несколькими своими помощниками на дом униатского священника Григория Герасимовича, находившийся в Вознесенском монастыре, и в отсутствие хозяина будто бы перебил в доме окна, разломал замки и двери, отыскивая какого-то бежавшего «хлопца». А чрез несколько часов вновь явился, уже с возным и с слугами самого митрополита Петра Могилы, и опять сделал нападение на тот же дом священника и искал своего хлопца и в избе, и в коморах. Услышав об этом, Рутский присылал просить Могилу, чтобы он оказал обиженному священнику справедливость. Могила обещал разобрать дело и для того назначил 19 (29) число июня. Но когда священник явился для разбирательства дела пред лицо Петра Могилы, окруженного духовными и светскими особами, то будто бы услышал от них только укоры и хулы и с бесчестием должен был удалиться: верно, он был найден действительно виновным в укрывательстве бежавшего хлопца. На минский Петропавловский монастырь по временам делались пожертвования и вклады: в 1634 г. какой-то пан Николай Григорьевич Деревоед завещал на этот монастырь тридцать коп грошей и на госпиталь при нем тридцать коп грошей; в 1635 г. минский войский Адам Стефанович Ванкович – на монастырь сто коп грошей, да на госпиталь десять коп грошей. А в 1643 г. витебский воевода Христофор Кишка и жена его Екатерина Жилинская выдали настоятелю минского Петропавловского монастыря удостоверение, что недавно скончавшийся князь Иван Огинский, кастелян мстиславский, за которым прежде эта Екатерина Жилинская состояла в замужестве, завещал тому монастырю два пляца в Минске и что оба пляца непременно перейдут во владение монастыря по смерти ее, Екатерины, и ее теперешнего мужа. Женский же монастырь в Минске содержался преимущественно на те вклады, какие приносили сами сестры при вступлении своем в монастырь, как видно из завещания основательницы и первой игуменьи его Евгении Шембелевны (1637). Сама она кроме тех денег, на которые куплены были для монастыря домы и пляцы в Минске, внесла при поступлении своем четыреста коп грошей литовских, две племянницы ее – по триста коп грошей, панна Захаревская – четыреста коп грошей, дочь минского земского судьи Мартина Володковича – сто коп грошей и дом, купленный ее отцом для монастыря, и пр., так что всей вкладной суммы составилось 3490 коп грошей. Из этих денег монастырь употребил пять с половиною тысяч злотых польских на покупку одного фольварка и шесть тысяч на покупку другого... Замечательно, что, несмотря на довольно благоприятные тогда для православия обстоятельства в крае, игуменья Евгения не была уверена в безопасности и долговечности своей обители и завещала, что если на обитель сделано будет от кого-либо великое гонение и оставаться в ней окажется невозможным, то сестры разделили бы между собою всю вкладную монастырскую сумму поровну и разошлись. В Минском повете, в имении своем Прилуках, при церкви Святой Троицы, где погребены были весьма многие из князей Заславских, Вишневецких, Горских и других дворян, жена брацлавского подкомория Вильгельма Стеткевича Анна Огинская основала (28 декабря 1635 г.) небольшой монастырь, всего на пять человек, подарила ему сельцо Слухочичи с крестьянами, землями и разными угодиями и отдала этот монастырь под власть минского Петропавловского настоятеля, так чтобы он с благословения митрополита Петра Могилы и назначал игумена в Прилуцкий монастырек, и имел право суда над всею прилуцкою братиею и ее игуменом. Первым игуменом в этом монастыре был отец Иосиф Грукович, который и введен был (26 января 1636 г.) во владение сельцом, подаренным монастырю его основательницею.
В Слуцке православные находились, как и прежде, под покровительством местных владельцев, князей Радзивиллов. В 1641 г. князь Богуслав Радзивилл дал приказ, чтобы из слуцкого скарбу ежегодно отпускаемо было слуцкому Свято-Троицкому монастырю по сорока коп грошей или по сту золотых польских, а на все православные церкви в Слуцке – по шестнадцати камней воску. Митрополит Петр Могила заботился о слуцком Троицком монастыре и иногда перемещал туда иноков из своей Печерской лавры, «абы ся на том месцу хвала Божия ширила и множила», а к концу 1637 г. переместил из виленского Свято-Духовского монастыря и своего наместника по митрополии в великом княжестве Литовском Самуила Шитика-Залесского, возведши его в сан слуцкого архимандрита. Из других монастырей митрополичьей епархии, находившихся собственно в Литве, имеем возможность упомянуть еще о монастыре Кронском, который по воле основателя Богдана Огинского состоял во власти и в подаванье непосредственно самого митрополита. В 1637 г. наместник митрополита в Литве Самуил Шитик-Залесский преследовал судом игумена этого монастыря Митрофана Зеневича за то, что он самовольно продал монастырское имение Стравеники. В 1639 г. виленский купец Павел Коссобуцкий завещал на этот монастырь двести злотых, да на госпиталь его двадцать злотых, а в 1646 г., января 8-го, пожертвовал на этот монастырь полторы тысячи злотых и разные угодья сын основателя монастыря Самуил Огинский, тиун троцкий.
Если бы оставалась в силе та грамота, какую пожаловал король Владислав 14 марта 1633 г., Иосифу Бобриковичу, избранному и утвержденному на епископию Могилевскую, Мстиславскую и Оршанскую, в таком случае православие скоро восторжествовало бы в Белорусском крае и подавило бы унию. Этою грамотою Иосифу подчинялись все православные, жившие в пределах обширной Полоцкой епархии, и ему предоставлялось свободно посещать в ней все города и местечки, в том числе Полоцк и Витебск, для обозрения православных церквей и монастырей, а всем желающим разрешалось беспрепятственно переходить из православия в унию и из унии в православие. Между тем православие существовало здесь целые столетия, а уния начала утверждаться, и то насильственно, в какие-нибудь десять лет со времени смерти Иоасафа Кунцевича. Последствия этой грамоты не замедлили обнаружиться. В том же 1633 г. прибыли в Полоцк из Вильны несколько лиц православных и во главе их какой-то Стефан Афанасович. Они в короткое время успели отвлечь жителей Полоцка от подчинения униатскому архиепископу Антонию Селяве и до того возбудили их, что полочане покушались даже на его жизнь. В октябре, 12-го числа, как рассказывает сам Селява, он поехал из своего дома рекою Двиною в лодке к Борисоглебскому монастырю. На берегу реки в посаде Кривцове стояла целая громада полоцких мещан, и из этой громады в его лодку открыто сделаны были один за другим два выстрела; пули пролетели мимо его головы. По приезде в монастырь архиепископ чрез несколько времени услышал крик и выстрелы у монастырских ворот и приказал схватить стрелявших. Схваченными оказались три полоцких мещанина, которые, будучи приведены к нему, резко поносили его в глаза. Когда Селява отправил их при трех слугах, в сопровождении возного и двух шляхтичей-свидетелей, в полоцкий замок на суд, в Полоцке мещане напали на этих слуг архиерейских, отняли у них своих арестованных товарищей, а самих слуг едва не убили, произнося страшные хулы на архиепископа. Занося об этом жалобу в городские книги, Селява присовокуплял, что его жизни каждый час и в каждом месте угрожает опасность. Отсюда можем заключать, как нетрудно было бы тогда возвратить униатов Полоцкой епархии в недра православной Церкви и до какой степени они ненавидели унию. К сожалению, на сейме 1635 г. Владислав как бы отступился уже до некоторой степени от своей грамоты, данной первому православному епископу Могилевскому, потому что пожаловал грамоту униатам, в которой удостоверял, что в Полоцке и Витебске неуниты никогда не будут иметь ни одной церкви, чем явно полагалась преграда свободному переходу униатов в православие. В то же время православных Могилевской епархии постигло и другое горе: Иосиф Бобрикович, их первый епископ, умный, образованный, ревностный, столько потрудившийся для православия и столь обещавший, скончался. Он мог быть произведен во епископа митрополитом Петром Могилою не раньше последней четверти 1633 г. и правил своею епархиею не более полутора года. Единственным памятником от Бобриковича сохранилось письмо его из местечка Головчина к могилевским гражданам, членам тамошнего православного братства. Здесь архипастырь просил своих духовных чад не думать, будто он по какому-нибудь гневу или в укоризну им не захотел дольше оставаться в их богоспасаемом городе, и уверял совестию, что уехал от них только по крайней нужде. Виленское крестоносное братство, с которым он так связан духовно, неоднократно звало его к себе по делам великой важности для Церкви, по случаю приближавшегося сейма. А его слабые силы, изнуренные постоянными хлопотами и трудами, требовали, чтобы он для поправления своего здоровья имел пребывание в городе, более богатом врачебными пособиями, чем Могилев. Затем епископ говорил, что, если Господь продолжит его жизнь, он неленостно будет стараться о своем пастырском долге по отношению к пастве, и просил по случаю своей болезни, задержавшей его в дороге, выслать ему денежную помощь, какую могилевцы обещали ему пред его выездом из Могилева. Письмо это писано 14 марта 1635 г., а 9 апреля Бобрикович скончался в Вильне. Петр Могила, когда услышал о его смерти, то воскликнул: «Ах, правая рука у меня отсечена» – и сам приехал в Вильну, чтобы предать земле тело своего достойного сотрудника. Он погребен в Свято-Духовской обители, и на его-то, вероятно, кончину, как мы уже заметили, студенты Свято-Духовского коллегиума издали свою брошюру «Эхо жалости». Имя Иосифа Бобриковича как истинного ревнителя православия долго поминалось наравне с именами Леонтия Карповича, Лаврентия Древинского и других. Вскоре за тем Могила посетил осиротелую Могилевскую епархию. В двадцатых числах июня мы видели его в Минске, а к концу июня он находился уже в Кутеинском монастыре Оршанского уезда и 29-го числа совершил здесь освящение главной монастырской церкви во имя Богоявления в присутствии самой основательницы монастыря Стецкевичевой и ее сына Феодора, подкомория мстиславского, в следующий же день послал известие могилевцам, что прибудет в их город. Встреченный и принятый в Могилеве с великою любовию и усердием всеми сословиями, митрополит пересмотрел по просьбе членов Могилевского братства все грамоты, пожалованные ему патриархами Иеремиею, Феофаном, Кириллом Лукарисом и королем Владиславом IV, признал братство ставропигиальным, благословил его и объявил, что оно во всех духовных делах должно подчиняться непосредственно ему, митрополиту, как экзарху патриарха, а не Могилевскому епископу, для чего и выдал братству (15 июля) свою грамоту.
