Знаю также и другое рассуждение о «воображается в чуждое», которому я научился от некоего святого мудрого словом и жизнью. Он говорил, будучи спрошен, что Слову по естеству чуждо послушание, равно как и подчинение, которое совершил Он ради нас, преступивших заповедь, все соделав рода [человеческого] спасение [197], посредством усвоения Себе нашего. Сего ради делом почитает послушание, новым Адамом по естеству ради [Адама] ветхого становясь [198], и навыкает ему в страдании, через добровольное принятие на Себя наших страстей. Поскольку, согласно этому поистине великому учителю, утрудился, взалкал, возжаждал, претерпевал борение и плакал [подчиняясь] закону плоти, что есть ясное доказательство действенного расположения и признак снисхождения к сорабам и рабам. Ибо Тот, кто по естеству пребыл Владыкой, сделался ради меня, по естеству раба, — рабом, чтобы соделать [меня] владыкой над тем, что обманом тиранически стало господствовать надо мной, и для сего надлежащее рабу владычественно совершая, то есть: относящееся к плоти — по — божески, бесстрастную и по естеству владычествующую над плотскими [силами] показует силу, страстью уничтожив тление и смертью устроив негиблемую жизнь; а приличествующее владыке творя рабски, то есть: относящееся к божеству — плотски, являя неизреченное истощание, страстною плотию обожив весь род, тлением оземленившийся. Ибо взаимообщением этих [свойств] ясно удостоверил Он о природах, из которых была Его ипостась, и об их существенных энергиях [199], — то есть, движениях (κινήσεις), — которых Сам Он был неслитным соединением, безо всякого разделения по обеим природам, из которых Сам Он был ипостасью, поскольку единственно свойственным Себе образом — то есть, единовидно — действуя, посредством всего содеянного Им силою Своего божества нераздельно явил и действие своей Ему плоти. Ибо ничего нет более единого, нежели Его единство, и даже у Него Самого совершенно ничего нет более единого или более цельного.
Потому и Страждущий воистину был Богом, и Он же чудотворящий был воистину человеком, что и истинных природ Он был по неизреченному соединению истинной ипостасью. Действуя же сообразно и свойственным каждой из них образом, показался Сохраняющий их поистине неслитными сохраняемым [т. е. спасаемым] [200], поскольку Один и Тот же — по естеству пребыл бесстрастным и страстным, бессмертным и смертным, видимым и умопостигаемым, как естеством Бог и естеством человек. И таким образом — сказать по — моему — почитает послушание Тот, Кто по естеству Владыка, и навыкает ему в страдании, не только, чтобы спасти Своими [действиями] все естество, очистив от худшего, но и чтобы наше послушание испытать, изучив опытом нашего наше [201] (хотя по естеству и содержит в Себе все знание): сколько с нас требовать и сколько прощать, [приводя] к совершенной покорности, которой свойственно Ему приводить спасаемых ко Отцу, являя их подобными Себе силою благодати. Ибо действительно велико и страшно таинство нашего спасения. От нас требуется столько, насколько Он [стал] естеством как мы; нам прощается столько, насколько Он ради нас единством [Своей ипостаси соединил Себе] то, что свойственно нам. Εсли только привычка грехолюбивой воли (φιλαμαρτήμονος γνώμης) не делает немощь естества веществом злобы [202].
Такой мысли явно придерживается и великий сей учитель, подтверждая это нам нижеследующим. Ибо он говорит: «Ибо если и свет, светящий во тьме [203] жизни сей, гоним был по причине покрова иною тьмой (разумею лукавого и искусителя); то кольми паче тьма, как более немощная? И что удивительного, если при том, что Он избежал совершенно, мы бываем несколько настигаемы? Ибо по правому о сем рассуждению, для Него быть гонимым — больше, нежели для нас — настигаемыми» [204].
V. На слова Послания Гаию ферапевту святого Дионисия Ареопагита, епископа Афинского: «Как ты говоришь, что Иисус, [сущий] вне всего, сущностно сопричтен всем людям? Не как, однако, виновник человеков он называется здесь человеком, а как по самой всецелой сущности истинно являющийся человеком» [205]
Поскольку, по простому восприятию Святого Писания, Бог, как Причина всего обозначается всеми именами произведенных Им [вещей], и поскольку, быть может, ферапевт Гаий и по воплощении в таком лишь смысле именовал Бога человеком, то сими словами исправляет его великий Дионисий, уча, что не просто Бог всяческих воплотившись называется человеком, но как по самой всецелой сущности истинно являющийся человеком, каковой [т. е. сущности] единственное и истинное доказательство — ее являющаяся составной частью природы сила (η κατα φύσιν αυτης συστατικη δύναμις), которую если кто назовет природной энергией — не погрешит против истины, и которая по преимуществу и в первую очередь характеризует ее [т. е. сущность], будучи движением которое составляет видовой признак (ειδοποιος κίνησις), более общий, нежели все ее качественные собирательные свойства, и без которой существует только ничто (μη ον), так как только вовсе никак не существующее — согласно сему великому учителю — ни движения, ни самого бытия не имеет [206].
Итак, он совершенно ясно учит, о воплотившемся Боге, ни коим образом не отрекающемся ни от чего нашего, кроме греха (который вообще — то и не принадлежал к природе), не как о просто человеке, но решительно провозглашает Его как по самой всецелой сущности истинно являющегося человеком, каковое звание — утверждает он посредством приводимого им [далее] — принадлежит Ему в собственном смысле, как человечески осуществовавшемуся [207]. Он говорит: «Мы же Иисуса не человечески [т. е. не по человеческой сущности] определяем» [208], поскольку не учим о Нем, как о простом человеке, рассекая [тем самым] превышающее разуменние единство [Его ипостаси]. Ибо мы по существу [нашему], но не как Причину [бытия] человеков называем Самого сущего по естеству Бога, воистину осуществовавшегося сообразно нам, именем «человек». Ибо Он — не только человек, но Сам же Он и Бог, и не только Пресущественный, но Сам же Он и человек, хотя и не есть ни простой человек, ни голый Бог, но — воистину человек и изрядный Человеколюбец [209].
Ибо по [Своему] непостижимому вожделению человека, Он сделался по природе именно тем, чем было вожделенное [т. е. человек], нисколько не пострадав в Своей собственной сущности от невыразимого истощания [210], и ничего из всецелого состава человеческой природы не изменив [211] и не умалив ради таинственного принятия [в Свою ипостась], которых [т. е. природ] логос воистину показал ее [т. е. ипостаси] составлением (ων ο λόγος κυρίως αυτης καθέστηκε σύστασις) превыше [образа бытия] человеков (ибо по — божески без мужа) и по человеку (ибо по — человечески, законом чревоношения) из человеческой сущности осуществуясь, Пресущественный [212]. Ибо Он не простую только показал нам в Себе видимость плоти, как пустословят манихеи, и не снизвел с Собою с неба сосущественную Себе плоть, как это по аполлинарьевым басням, но став по самой всецелой сущности истинно человеком принятием, то есть, плоти, обладающей разумной душой, соединенной с Ним по ипостаси.
И пребывает ничуть не менее преисполненным пресущественности Приснопресущественный [213]. Ибо Он не связался [человеческим] естеством, став человеком, но скорее наоборот — сочетал Себе естество, соделав его иным таинством, а Сам пребыв по всему неуловимым [т. е., непостижимым], и Свое воплощение, получившее в удел пресущественное рождение, показал сверх всякого таинства непостижимым, став по причине его настолько же постижимым, насколько более познался посредством его как непостижимый [214].
Ибо Он сокрыт и после явления, — говорит учитель — или, чтобы сказать более божественно, и в [самом] явлении. Ведь и это у Иисуса — сокрыто; и никаким словом, ни умом не изъяснить связанное с Ним таинство, но и говоримое оно пребывает неизреченным, и уразумеваемое — неведомым [215]. Что же [служит] к доказательству божественной пресущественности более сего доказательства, [открывающего] явлением — тайное, словом — неизреченное, разумом — неведение по — преимуществу, и — скажу более — осуществованием [являющего] Пресущественное?
