Поэтому можно сказать, что взгляд шентонг охватывает взгляд рангтонг и идет дальше. Пустота с отсутствием сущности — не просто пустота, не полная пустота. Это пустота (тонг) с добавлением «чего-то» иного (шен), чем является первичное богатство, делающее каждое явление пластичным.
Богатство + Пустота сущности = Шентонг.
Это первый способ понимания термина шентонг, который возможно выразить и таким уравнением.
Богатство явления — Предполагаемая сущность = Шентонг.
Термин шентонг можно рассмотреть по-другому, так, как мы уже намекали. Тогда пустота понимается как отсутствие всяких ограничений, в которые пытаются втиснуть явление, возникающее во всем своем богатстве. Пустота (тонг) здесь является отсутствием иного (шен), то есть отсутствием того, что не принадлежит явлению в самом глубоком его пласте.
Шентонг = Пустота как богатство явления — Все иное, что должно его ограничить.
Это второй способ понимания термина шентонг. А чем является ограничивающее иное? Тем, что тибетцы называли кунтаг, то есть полностью интеллектуальным, понятийным пониманием; мы можем называть его этикеткой или наклейкой, которую непросветленный ум накидывает на воспринимаемую реальность. Вернувшись к нашему
можно легко отследить наклейки и механизм их проецирования.
Почему же тогда во внешнем явлении мы видим, например, букву М? Почему так происходит? По чьей воле наше восприятие этого явления приобретает вид буквы М? Решает это содержимое жесткого диска нашего ума. С детства зная алфавит, мы видим сейчас одну из его букв. Если бы нам не посчастливилось попасть в школу или, что еще интереснее, мы оказались бы в китайской школе, то восприняли бы нечто иное — несколько черточек либо просто каракули (к тому же империалистические). Следовательно, при восприятии внешней реальности важнейшую роль играет внутренняя составляющая ума — если мы знаем алфавит, то видим букву М. Именно в этот момент напрашивается странный, но обоснованный вопрос: является ли то, что мы воспринимаем как внешнее, действительно внешним? На самом ли деле М перед нами — внешнее явление или проявляющийся вовне наш, так сказать, внутренний ум? Не похоже ли это, по сути, на мираж в пустыне, когда ум так переполнен мыслями о воде, что начинает ее видеть? Или на случай, когда мы так внимательно кого-то ждем, что каждый второй прохожий кажется именно тем человеком? Сколько мы видим перед собой М, столько мы смотрим на собственный ум, а точнее, на его внешнюю проекцию, его этикетку, которую он приклеил на переживание и явление и за которой явление тут же скрылось.
Непросветленный ум постоянно пытается ограничить воспринимаемое, натянуть на него свою проекцию, как носок на ногу. Сначала он пробует наложить накладку буквы М, но теперь мы знаем, что это накладка. Выкидываем ее и пробуем дальше. Если не М, то что? Четыре черточки. Но ведь и это накладка. Выкидываем. Что теперь? Пятно чернил. И это накладка, ее тоже можно откинуть. Если бы мы сумели встретиться с реальностью без всяких заслоняющих ее накладок, то увидели бы ее свободной от того, что на нее наклеивает непросветленный ум, увидели бы ее пустой (тонг), то есть лишенной всяких проекций, иных для нее (шен). А потому
Шентонг = Пустота как избавление от проекции.
* * *
Теперь попробуем сделать еще один шаг в понимании пустоты и соединим эту интерпретацию, приобретая понимание пустоты как полноты. Вот воспринимаемое явление
кажется столь пластичным (потому что выступает в произвольной форме М, W, сигмы и т. д.), следовательно, богато само в себе, что происходит в уме, потому что ведь это ум задает все его формы. Но в конечном итоге нет разницы между его динамичной пустотой и использованием этой пустоты умом. Это
мы сначала разбирали как чрезвычайно полную пустоту, а потом как богатство ума, который формирует это богатство в соответствии со своим содержанием. Первое объяснение проводилось со стороны явления, еще трактуемого как внешнее. Второе — со стороны воспринимающего субъекта. Оба объяснения встретились как раз в
Оно является невыразимо полной пустотой не больше, чем необычайно богатым умом. Пустота — вовсе не что-то, что сидит, спрятавшись под накладками, в которые ее пробовал замкнуть ум. Само слово накладка — здесь я наконец могу это признать — ошибочно. Ничто никуда не накладывается. Наш ум не встречает сначала некую внешнюю пустоту, на которую натягивает свои проекции, как носки. Мы отказываемся от носков, о которых говорили ранее, но отказываемся только сейчас, когда уже их поносили. Пустоту и работающий ум мы встречаем именно в том месте, в котором они неразделимы друг от друга. Без
мы бы не открыли пустоты и не открыли бы ума (притворяющегося внешним явлением). И ум, и пустота присутствуют в один и тот же момент в одной и той же точке восприятия. Обычно, объясняя переживание, мы начинаем с воспринимающего (субъект) и воспринимаемого (объект). Встречу двух этих факторов мы называем собственно переживанием или восприятием. Давайте попробуем, однако, по-другому. Начнем с переживания, из которого мы теперь можем абстрагировать восприятие предмета и сам предмет. Их нераздельность в свете приведенных выше выводов нас уже не должна удивлять. Наше
могло быть буквой алфавита только тогда, когда воспринималось как буква. Ее не могло быть самой в себе, поскольку объект лишен независимой постоянной сущности. Восприятие ее не является суммой пустоты и ума. А если ум и пустота неразделимы, то сейчас уже никто не отважится утверждать, что пустота — это только пустота и ничто иное. Пустота — это и пустота (тонг), и что-то иное (шен), что является ее сознанием или умом, позволяющим воспринимать создаваемые в ней явления.
Шентонг = Пустота + Сознание (способность воспринимать).
И это третье понимание термина шентонг. Реальность — пустое, динамичное явление, воспринимаемое умом. Ум пуст, потому что он не вещь[39], но обладает способностью воспринимать спонтанно создаваемые явления. Фактически мир снова оказывается умом. Наш ум не заканчивается на внутреннем своде черепа или под ребрами, но окружает нас везде! Это ум вместе со снящимся ему миром. И это вовсе не какая-то страшная истина, как казалось некоторым. Буддийская философия не отняла у нас мир. Ведь ничего не изменилось. Мир был умом и раньше, до того, как мы догадались, что он является конструкцией нашего ума. Все такое же, как прежде, только теперь мы знаем немножко больше о статусе мира, и к тому же поняли, насколько богат ум, который теперь уже открыто выступает в роли мира. Разве это не радостное известие? Достаточно посмотреть по сторонам, и вся та разнородность, которую мы видим, будет подтверждением необычайной силы, неограниченности и богатства нашего ума. Информация, что мир есть ум, — это вовсе не путь к депрессии бедняги, потерявшего все; как раз наоборот — это новость, укрепляющая в нас чувство собственного достоинства, а значит, оптимистичная. Трудно вообразить человека богаче, чем тот, кто знает, что мир — это ум. Буддийская философия не хочет лишить нас мира, заменяя его нереальной сказкой. Вовсе нет. Она, во-первых, показывает, насколько богат ум, который в совершенстве справляется с творением мира без помощи внешнего бога (можно ли тогда буддизм вообще назвать религией?). Во-вторых, она дает нам больше свободы от проблем и ограничений, казавшихся раньше такими реальными. А в-третьих, она дарит уверенность, ибо такой облегченный спектакль, каким теперь предстает реальность, более похожая на сон, чем на явь, легче поддается нашему вмешательству. Значительно проще формировать реальность и играть ею, когда она сильно связана с умом и не воспринимается отдельным независимым бытием, которое расположено где-то и в которое не так-то просто вмешаться. Согласно буддийскому взгляду, мы прекраснее, чем полагаем, у нас так много свободы, что радости избежать не удастся.
Воззрения рангтонг и шентонг в конечном итоге оказываются единодушными, потому что в обоих случаях вещи не имеют своей сути в смысле учреждающего их существование бытия. Но они — выражение разных темпераментов. Взгляд рангтонг соответствует уму, любящему держать дистанцию по отношению к явлениям, которыми он излишне не занимает себя, принимая их пустотность в смысле отсутствия фундаментального приданого. Взгляд шентонг подойдет уму, любящему играть с явлениями. Именно богатство пустоты будет совершенным оправданием лишенного серьезности отношения к ним, как и поводом, и стимулом для забавы. Ведь как можно серьезно смотреть на мир, если он не обладает сущностью, а значит, является сном, в который так легко вмешаться? В дополнение ко всему, в приснившемся мире трудно что-нибудь испортить — он же сон. Мир, как ум, пуст, но он происходит и происходит, хотя и пустой. А потому — гуляй душа! Или точнее, я хотел сказать, гуляй ум!
